– Сядьте за стол и пишите, – Зина была непреклонна. – Вы не выйдете из аудитории, пока не сдадите работу! – злобно отрезала она. Настроения у нее не было с самого утра, а тут еще это…
Даже не попытавшись возразить, девушка послушно села за парту. Наконец все последние работы были сданы, и кроме них в аудитории больше никого не осталось.
– Подойдите ко мне! – взглянув на несчастную, резко скомандовала Зина, намереваясь поставить двойку в журнал и сообщить в деканат.
Девушка послушно встала из-за стола. Она была такая худенькая и запуганная, что чем-то напоминала испуганного воробышка. Но дальше произошло невообразимое – она вдруг пошатнулась и упала на пол, прямо в проход. Зина страшно перепугалась, бросилась к ней. Девушка лежала на полу без сознания.
Крестовская метнулась в соседнюю аудиторию, где были химические препараты для опытов, быстро отыскала нашатырь и так же бегом вернулась к девушке. Быстро привела ее в чувство. Придя в себя, девушка заплакала. Поддерживая голову, Зина заставила ее выпить стакан воды.
– Ты беременна? – в лоб спросила она.
– Нет, конечно! Видит Бог, нет… – Девушка залилась горючими слезами.
– Тогда что? Ты больна?
Не отвечая, несчастная продолжала плакать, лишь отрицательно мотнув головой. Внезапно Зину обожгла страшная догадка.
– А что ты ела сегодня? – спросила она.
– Я… не ела… – Девушка так удивилась вопросу, что даже перестала плакать.
– А вчера? – допытывала ее Зина.
– И вчера тоже… Не ела, – шепотом призналась студентка.
– Когда ты ела в последний раз? – нахмурилась Крестовская.
– Я не помню. Пять дней назад или четыре… – Голос ее звучал совсем тихо.
– Почему? Что произошло? – Зина держала себя в руках, но понимала, что это не надолго.
– У меня денег нет, – девушка снова начала плакать.
– Как тебя зовут? – Крестовская мысленно поздравила себя с тем, что правильно определила причину обморока – голод.
– София, – глотая слезы, ответила девушка.
– А ну вставай! Ты идешь со мной, – Зина решительно подняла ее с пола.
К счастью, больше в этот день занятий у нее не было. Она думала посидеть в библиотеке, почитать, но теперь планы изменились. Зина повела Софию в столовую. По дороге та пыталась сопротивляться, но Зина не дала ей ни малейшего шанса.
В столовой Крестовская взяла обед из трех блюд – борщ, макароны по-флотски и салат из капусты. А еще – булочку и компот. И поставила все это перед девушкой:
– Ешь. А когда поешь, ты мне все расскажешь. Скажешь, что за беда у тебя. Может быть, я смогу тебе помочь.
– Что вы, я не могу… Не надо, – София все еще пыталась сопротивляться.
– Ешь немедленно! – рассердилась Зина.
Но сердце ее дрогнуло, когда она увидела, с какой жадностью девушка набросилась на еду. Сама Зина лишь лениво потягивала кофе с молоком и думала только о том, как ей мучительно хочется курить.
– Теперь рассказывай, – скомандовала Крестовская, когда тарелки были пусты, – что с тобой произошло?
– Вы не сможете мне помочь, – глаза Софии снова наполнились слезами.
– А ну кончай рюмсать! – рявкнула Зина. – Нет ситуации, из которой нельзя было бы найти выход. Говори, что произошло? Где ты живешь? В общежитии?
– Нет…
– Значит, с родителями?
– Нет. Я не из Одессы…
– Не понимаю. Тогда почему ты не в общежитии?
– Боюсь показать документы. Они… фальшивые, – внезапно решилась девушка.
– Как это – фальшивые? – опешила Зина.
– Я купила их, чтобы поступить в институт. На самом деле я из Бессарабии. Жила в селе возле Днестра. Бессарабия – она под румынами.
– Понятно, – нахмурилась Зина, перед которой стала вырисовываться картина. – А как ты границу перешла?
– Контрабандист знакомый перевез. Он и угол помог здесь снять. Мне родители деньги через него передавали. Он их менял. А потом перестал передавать. Деньги закончились. Но не это самое страшное! Я очень боюсь…
– Что уж тут может быть страшней? Что бывает страшней голода? – горько усмехнулась Зина.
– Я боюсь за родителей. Дело в том, что в нашем селе пропадают люди…
Глава 3
Левый берег Днестра, плавни, 5 км от румынской границы, 26 марта 1940 года
– Тише ты, бовдур! – Парень с масляным фонарем в руке ткнул в бок своего спутника, который слишком шумно вступил в камыши.
– Сам ты… – огрызнулся тот, – ты бы фонарем не смолил, бо румынов пристудишь… Деревенщина!
– Нету их здесь, – пожал плечами первый, однако тут же приглушил фонарь и с тревогой начал вглядываться в темноту.
– Как же, нету, – фыркнул его напарник. – Что третьего дня творили? Вот то-то и оно…
– Язык прикуси! Недаром сказано: помяни лихо… – со все возрастающим напряжением парень присматривался к камышам, словно пытаясь вычитать что-то в их застывших силуэтах.
Было безветренно и тихо. Ни единый звук не прорезал темень – густую черноту ночи, сплошную, как застывший кисель. Только изредка ночная птица с громким пронзительным треском скользила по воде да слышался тихий, едва различимый шелест, который шел непонятно откуда.
Ночь была холодной. С берегов только-только сошел снег, растаяв от плюсовой температуры – предвестницы тепла, оставившей скользкую изморозь на все еще обледенелых стеблях речной осоки.
Ночь была абсолютно безлунной, и если б не тоненький лучик фонаря, ничего нельзя было бы разглядеть. Двое парней двигались практически на ощупь в сплошной черноте, дрожа и замирая от каждого случайного звука.