Падение в песок

«Вам здесь не место».

«Я не нравлюсь вам, а вы не нравитесь мне».

«Ну и иди к черту», лениво подумал я и перевернулся на бок. Джархеды сидели на песке, скрестив ноги, перед их грубыми ботинками лежали фляги с водой, обертки от шоколада, пустые стаканы с остатками выпивки.

А потом среди всей этой потребительской дряни я вдруг увидел движение.

– Эй, Дон, – я тронул за ногу сидящего рядом парня.-Дон, слушай сюда.

– Чего тебе, сисси? – пьяным голосом спросил меня этот здоровяк из Техаса.

– Дон, в полуметре от тебя змея. Не ори и передай другим. Я не буду вставать. У кого-нибудь есть нож под рукой?

Дон побледнел и наклонился к уху сидящего справа от него Вика, а тот обратился к Денни, а Денни поговорил с Винни, и тот кивнул и бесшумно достал из голенища нож.

– Где, Марк?– мягко и почти шепотом спросил он.

Я глазами указал на песок перед собой. На нем, свернувшись в кольцо, лежала довольно крупная змея песчаного цвета. Эфа. Пустынная ядовитая тварь. Непонятно, зачем она подползла так близко к людям, но было ясно одно – она быстрее и смертоноснее всех нас вместе взятых.

«Вот так, мальчик. Я сильнее вас, хоть и не выставляю это. Вам здесь не место. Убирайтесь».

«Сука, долбаная сука», подумал я.

А Винни сделал резкий выпад, и песок расцвел багряным цветом.

Все морпехи, как по команде, вскочили на ноги и подхватили Винни на руки. Они носились с ним на руках по лагерю, кричали что-то, а он тряс окровавленным ножом в воздухе и орал во всю глотку «Semper fi!» Тогда я подумал, что мы радовались тому, что хоть как-то можем бороться с Пустыней и ситуацией в целом, что не все еще потеряно и что мы чего-то стоим. Мы радовались этой крохотной победе, потому что других побед у нас пока не было и, возможно, не будет. Это было наше первое убийство в Пустыне, и пусть это была всего лишь змея против человека, мы все равно одержали верх. Для каждого из нас это была не змея, а кто-то еще: ненавистный инструктор, правительство, которое отправило нас сюда, арабы, Саддам Хуссейн. Эта змея стала всем, что мы ненавидели, и Винни запросто разрубил ее своим ножом. Она может сколько угодно теперь лежать на песке и пускать в него свой яд, но сегодня вечером на стороне победителей – мы.

***

Моя семья была типичной американской семьей. Это было настолько банально, насколько вы можете себе это представить. У нас было все: барбекю по выходным, семейные поездки на пикник, горячая кукуруза на заднем дворе и банки пива, которые мы делили с соседями, фейерверк на день Благодарения и вся прочая стереотипная мишура. Мама работала бухгалтером в офисе, отец работал в автомастерской. У нас в семье не было поколения военных, и потому, после смерти родителей, окружающие не поняли, откуда во мне взялось желание записаться в Пехоту.

И, в какой степени наша семья была типично американской, в такой же степени я отличался от вашего представления об обычном американском пацане. Я изредка играл в регби, но это не было моим хобби. Я умел стрелять, но в рамках летнего лагеря, куда ездил еще в возрасте десяти лет. Мне больше нравилось читать и (в этом я признавался только родителям) я хотел поступать на факультет журналистики в университет. Мои отношения с девушками складывались довольно вяло: у меня была всего одна постоянная подружка, с которой мы были вместе около полугода, а еще у меня несколько раз был петтинг с парой-тройкой девушек. Я не был спортсменом, красавчиком, звездой класса и даже гением. Я просто был собой: спокойный парень, любящий книги и хорошую музыку.

Телефон зазвонил уже в четвертый раз за минут двадцать, и я сдался. Трубка слегка исказила высокий голос моего дяди, брата мамы:

– Эй, парень, – он помолчал. – Как дела?

– Я записался в Пехоту, – спокойно ответил я.– Сбор на следующей неделе.

Трубка замолчала. Все мои родственники привыкли, что моя жизнь была чередой размеренных и обдуманных поступков, а очередь в потенциальную смерть явно выбивалась из общей картины. В трубке послышалось шуршание, шипение, приглушенные звуки спора, а потом мой дядя с преувеличенной радостью сказал:

– Передаю тете!

– Марк Холливел! – теперь трубка говорила визгливым резким голосом. – Ты что сделал?

– Записался в Морскую Пехоту Соединенных Штатов, во имя служения нашей доблестной и отважной нации,– ответил я и повесил трубку.

Я сам не до конца осознавал, что сделал. Просто я шел по улице, а когда выпал из своих мыслей, понял, что стою прямо перед призывной станцией Пехоты. В следующий раз, когда я очнулся, я стоял уже внутри,а мое имя вписали в список добровольцев-призывников.

Вербовщиком был жилистый мужчина с густыми усами и холодными, цепкими глазами. Он несколько раз назвал меня «сынок», пожал мне руку, рассмеялся, когда я ответил ему крепким рукопожатием, и торопливо записал мое имя и данные.

– А семья в курсе, что ты тут стоишь? – как бы между прочим спросил он.

– Они умерли, – ровным голосом ответил я. – Так что я стою тут сам по себе.

Он пожал плечами:

– Значит, Пехота станет тебе за мамку и за батю. Распишись.

Я послушно поставил подпись и, тем самым, определил свою Судьбу, или, по крайней мере, ближайшее будущее.

В следующие несколько дней телефон буквально разрывался. Если раньше, после похорон родителей, мне звонили буквально пару раз в неделю и то осторожно, словно боясь как-то задеть меня или еще больше ранить, то тут на меня обрушилась лавина звонков. Топ-вопросов составили:

1)      Марк, ты в своем уме?

2)      Тебе не нужен психолог, Марк? У моей знакомой отличный доктор.

3)      Марк, ты решил покончить с собой? Только не смей отрицать, наверняка у тебя в матрасе наготове таблетки!

Было странно наблюдать, как все эти люди, которые, по сути, почти не общались со мной при жизни родителей, вдруг резко озадачились моим будущим. Им было все так же все равно, но какой-то долг – общественный или социальный – повелевал им волноваться, чтобы потом за чашкой чая пересказывать соседке, что «бедный мальчик с ума сошел от горя и подписал контракт на отложенное самоубийство, можете себе представить?» И это будет служить отличной темой для чаепития с соседями, а потом к этому прибавится коллекционирование моих писем (если я решу ответить), редкие газетные вырезки и непременные сердечные капли в присутствии гостей, потому что моя служба – то, что режет им сердце.

«Лживые ублюдки, – думаю я, – вам просто хочется стать частью драмы. Вам было мало смерти моих родителей, а сейчас к этому прибавится еще и потенциальная моя. У вас удвоится количество сплетен и материала для бесед, и вы будете как бы причастны к войне, и это почти то же самое для вас, что для меня – получить Медаль Почета».

По этой причине я почти оборвал все контакты с родственниками, и никто не провожал меня, когда я отбыл в тренировочный лагерь. У меня не было девушки, а мои немногочисленные друзья предпочли обойтись прощанием по телефону или электронной почте. Но меня это не особо волновало. Мне нужно было учиться выживать самостоятельно, и Морская Пехота казалась мне отличным вариантом, чтобы начать свое обучение.

***

Сабрина доставала из духовки свое коронное блюдо – пастуший пирог – когда Адриан спустился на кухню со второго этажа.

– Эй, ты вовремя, -улыбнулась ему мать. – Разложишь приборы?

Адриан не ответил, и женщина заметила, что ее сын казался притихшим.

– Эй, – она взъерошила ему волосы,– что не так?

– Это глупо, но… Марк мне ничего не ответил. Я понимаю, что и так здорово, что я получил ответ, просто… я надеялся… а вдруг он тоже умер, мама!

Адриан неожиданно забился в судорогах плача, Сабина молча обняла его. Он редко показывал свои эмоции, и она могла только догадываться, как сильно он скучал по отцу и как его ранило то, что они остались вдвоем. Ей было приятно, что сын доверял ей настолько, чтобы плакать при ней, но в то же время ей было больно за этим наблюдать.

– Послушай, – спокойно начала она,– сейчас ведь пока не идет никаких военных действий. Они просто там сидят, в пустыне, и готовятся к тому, чего может и не быть. Иначе по телевизору давно бы объявили.

Он поднял на нее заплаканные зеленые глаза (точно как у отца, подумала она):

– Правда?

– Разумеется. Тебе ли не знать? Иди умой лицо и садись за стол. Я разложу приборы сама.

Он побрел в ванну, продолжая тихо всхлипывать. Сабрина до боли сжала спинку стула.