По ту сторону памяти

Влада кивнула, улыбнувшись сквозь слезы.

– И вот ещё. Перебирайся-ка ты сюда. Комната твоя пустует. А дочка твоя смирная, не пикнула за все время. Разместитесь, не дворяне. Днём в яслях будет, а ты на работу выйдешь. Лидия тебя ждёт-не дождется. Талоны тебе на питание постараюсь организовать, все меньше расходов. А деньги не транжирь, откладывай. Деньги – они ответ на многие вопросы, – добавил он задумчиво. – На многие…

– Спасибо большое, Самвел Георгиевич, но я домой. С малышкой трудно переезжать – столько вещей. Да и дом оставлять не хочется. Цветы надо поливать. И вообще – вдруг Арсен вернется – а нас нет? – Влада с надеждой посмотрела Самвелу в глаза.

– Не вернется он. И то, что убежал – не видел выхода другого. И, наверняка, не подумал, что к тебе придут. Я его отца знал. И он парень неплохой, иначе он бы на нашем пляже не работал. Но жизнь такова, что надо думать, джана, думать, к чему наши действия могут нас привести. Вот так, – он ударил раскрытой ладонью по столу и повторил тихо, но твёрдо: вот так.

Помолчал немного и добавил:

– Ладно, я к тебе пришлю Дато, он калитку поправит и замок новый врежет. А ты никому не открывай, чтобы не говорили. Это так, пока. А вообще у меня насчёт тебя план есть. Если получится – будешь мне благодарна. А пока займись яслями. Тут, на соседней улице, возле гастронома. Спросишь Валентину Павловну, скажешь от меня.

– Спасибо большое, Самвел Георгиевич.

– Ладно, ладно, потом спасибо скажешь, если все получится. Иди, дел полно.

Дато – смешливый грузин лет 45 – укрепил калитку металлическими рейками, врезал новый замок и щеколду. Потом критически осмотрел свою работу.

– Смотри, калбатоно, работа у меня хорошая, качественная, можно сказать, работа. Спроси в Сочи, кто такой Дато – любой скажет. Только вот смысл этой калитки, – он задумчиво почесал затылок. – Если так, для порядка – это хорошо. А если прячешься от кого… Помнишь фильм был, девчонка там, три пацана и песня: спрячь за высоким забором девчонку – выкраду вместе с забором. А ты на Кавказе, не забывай! Вот то-то! Ну ладно, пошёл я. Попить дашь на дорожку?

Влада, купала дочку, укладывала её спать и всё время думала над словами Дато. Самвел ничего ей не рассказал и не объяснил, но она понимала – Арсен влип в какую-то нехорошую историю, он должен деньги, много денег. И пришли за этими деньгами к ней. И если вздумают прийти ещё раз – никакие калитки и никакие замки не спасут и не помогут. Она вспомнила слова соседки – Шахнозы-опа, слышанные ею в детстве: бежать ей надо. Это было сказано о её маме. А сегодня о ней самой сказал Самвел: уходить тебе надо, уходить. А уходить некуда и не к кому. Кому она нужна с такой малышкой на руках?

Она долго не могла заснуть, вслушиваясь в темноту за окном, которую нарушал только монотонный звон цикад.

На следующий день Влада была уже по адресу, данному Самвелом, и определила дочку в ясельки.

– Ты как хочешь – на шестидневку? – спросила Валентина Павловна.

– Нет, что вы, – Влада даже вздрогнула, представив, что увидит дочку только в воскресенье.

– Ну, спросить-то я могу. Коллектив у нас хороший, детей любят. Сейчас многие на шестидневку записывают, обстоятельства у людей разные, – Валентина Павловна вздохнула. – Ну, да ладно. Давай свидетельство о рождении. Так, Ольга Авакян.

– Нет, запишите, пожалуйста, Ольга Ковальская, – Влада замялась под взглядом директрисы. – Просто я … просто мы очень скоро меняем фамилию и переходим на фамилию моей мамы – Олиной бабушки.

– Не положено, – Валентина Павловна строго сжала тонкие губы. – Не положено, – повторила с нажимом. – Мы детей записываем согласно метрике. Перепишешь её на Ковальскую – так и запишем, без проблем. А пока – Авакян. Погуляйте тут, осмотритесь. Место у нас хорошее, так просто и не попасть. Определяю вас в младшую группу к Татьяне Васильевне.

Влада прошлась с дочкой по помещению, познакомилась с воспитательницей, осмотрела двор, и всё это время её не покидала мысль о том, что Самвел фактически заменил ей родителей и что она у него в долгу на всю жизнь.

Через три дня Влада вышла на работу в санаторий, на склад белья. И все потекло, как раньше, до ее встречи с Арсеном, с одной лишь разницей – у нее была дочка, маленькое чудо, по которой она так скучала весь день, не понимая мам, отдающих своих детей на шестидневку.

Времени на учебу стало катастрофически не хватать, и ей пришлось оформить академотпуск.

Через пару месяцев Самвел Георгиевич вызвал её в кабинет и сообщил, что все документы оформлены, и теперь она – Влада Ковальская.

– Ты только в ЗАГС заскочи, расписаться там надо, – и добавил:

– Влада Ковальская – это звучит!

Влада кивнула. С какой радостью она поменяла бы и свое отчество, чтобы полностью стереть то, что упрямо засело в её памяти и, похоже, навсегда.

Часть третья

1

Случилось всё достаточно неожиданно. Она тогда заканчивала восьмой класс. Планов особенно не было, выбора тоже. О десятилетке не мечтала – надо было идти работать, невозможно жить в семье, не участвуя в расходах. А потом она закончит какой-нибудь техникум или училище, приобретет специальность, но это в будущем, не сейчас.

Перед весенними каникулами в коридоре школы повисло красочное объявление о городском конкурсе рисунка.

На перемене к ней подошла Лариса Матвеевна:

– Ты видела?

Она кивнула равнодушно.

– Мы на тебя надеемся, Гуля.

– Но это, наверное, для малышей, – протянула она.

– Вовсе нет. Для школьников. Сбор рисунков в городской библиотеке. У тебя очень интересные работы, я помню, подбери что-то. Или нарисуй что-то новое. Хочешь – принеси мне, а я уже передам. Так будет удобнее.

Гуля кивнула – ладно.

После уроков зашла домой – там в ящике стола она хранила свои рисунки: синее море, белый пароход, закаты. Все это сегодня казалось детским, немного наивным и смешным.

Она намного меньше рисовала в последнее время. Разве только карандашом в тетрадках. Покупать краски и альбомы было не на что. Просить у Барно – немыслимо. Она собирала открытки с морскими пейзажами, которые присылала ей Влада, хранила их вместе с письмами от сестры. Но морская тема её больше не привлекала. И в скупых набросках и эскизах, сделанных карандашом, оживало то, что окружало её ежедневно: их махалля, дворики, заборы и распахнутые калитки, дорога в школу, деревья, замершие под снегом или усыпанные плодами, их пустырь с высокой травой и россыпью одуванчиков.

На следующий день Лариса Матвеевна вызвала её в кабинет, вручила краски и пачку ватмана.

– Ты уж нас не подведи, Гулечка. Лучшие работы пойдут на областной конкурс, а потом на республиканский. Это большая честь – представлять наш город, – она замолчала и тихо добавила:

– Ольга была бы рада.

– А если я не… – растерянно протянула Гуля.

– В победу надо верить, девочка. Это важно всегда и везде. Я в тебе не сомневаюсь. Можно подавать три рисунка. Иди, работай, рисуй.

Гуля сама удивилась, как послушно легла в руки кисть, как будто не было этого перерыва. Она чувствовала, что манера её письма изменилась – стала более строгой, лаконичной: она стала рисовать красками в скупой манере карандашных эскизов.

Под короткими мазками оживала жизнь их махалли, их городка: цвели деревья, возилась в пыли ребятня, качался гамак в их дворике и о чем-то спорили желтоглазые скворцы – майны. После школы Гуля, наскоро пообедав, бежала в свой дом и пропадала там до вечера. Она чувствовала себя, как путник в пустыне, наконец-то добравшийся до спасительного колодца. О темах и сюжетах не думала – рисунки рождались сами, словно кто-то водил её рукой с кистью по белому листу.

За неделю она использовала всю бумагу и, поняв это, почувствовала, что её оторвали от спасительной влаги, дарующей жизнь.

Долго решала, что выбрать, а потом отнесла все рисунки Ларисе Матвеевне. Та разложила их на своем столе, предварительно освободив его от всего того, что громоздится на столе директора школы.

Долго рассматривала рисунки, не глядя на Гулю, а потом обняла ее за плечи и заплакала.

Её рисунки прошли на областной конкурс, а потом на республиканский.

К этому времени Гуля с Дилей уже работали на швейной фабрике.