– Тебя что, в школе бьют?
– Случается, – никому другому он бы этого не сказал. – Вообще-то они всех бьют, кто не с ними, и еще деньги с младших собирают. Все их ненавидят, но боятся.
– Ладно, – решительно сказал Саня, – с завтрашнего дня начнем отрабатывать удары. Ты уже не такой слабак, каким приехал. Главное – поверить в себя, остальное приложится.
Вадим откинулся на спину, испытывая небывалое чувство невесомости. Будь он уверен в существовании души, то именно сейчас мог бы поклясться, что эта легкая эфемерная субстанция покинула его тело и счастливо взмыла в небеса, расправила окрепшие крылья и зависла над землей в блаженном парении.
– Сань, ты как думаешь, Бог есть? – спросил он с той невероятной прекрасной высоты, стремясь взлететь еще выше в своей чудесно обретенной, бесшабашной дерзости.
– Не знаю, – ответил Саня, помолчав, – в школе говорят, что нет, а бабушка говорит, что есть. Я сам об этом много думал.
– И что надумал?
– Думаю – есть Бог. Ты посмотри, как в природе все продумано, взаимосвязано, предусмотрено, будто кто позаботился обо всех, до самой последней букашки, травинки. Когда говорят: «Слепые силы природы», – мне смешно становится. Ничего она не делает вслепую, а делает только то, что ей положено. Это люди везде вслепую суются – реки перекраивают, леса вырубают, осушают болота, роются в земле, как кроты, потом удивляются, почему природа их не щадит. Я так думаю: равновесие в природе, установленный порядок вещей – это все от Бога, а человек слишком мал и глуп, чтобы пытаться его изменить, а если пытается, значит идет против Бога.
– Где же тогда рай и ад?
– Вот этого уж точно никто не знает.
– А я всегда думал, что Вселенная – это какое-то огромное, необъятное тело. Солнечная система похожа на атом, и таких систем бесчисленное множество. Может, космос и есть Бог? Вот я и хочу стать физиком, чтобы во всем разобраться, а может, даже астрофизиком.
Саня слушал Вадима с таким выражением, словно обдумывал каждое его слово. Они проговорили два часа с сияющими, вдохновенными лицами, пока их пустые желудки прозаически не напомнили о себе.
Саня вскочил и хлопнул себя по лбу.
– Бабушка сегодня калитки печет. Бежим скорей!
Бабушкины калитки – разговор особый. Никогда больше в своей жизни Вадим не ел ничего более вкусного. Калитки умели печь все свирские бабушки. На тонко раскатанный лист ржаного теста выкладывались ягоды черники или брусники, посыпались сахаром, и в печь. С кружкой парного молока такой пирог казался царским угощением.
Сегодня побаловать мальчишек решила бабушка Марфа. Прежде чем взойти на крыльцо Саниного дома, Вадим набычился и заявил, что больше не сделает и шагу, если его упрямый друг не пообещает прийти с ответным визитом на пироги к бабушке Дусе.
– Ты ведешь себя так, словно никому не хочешь быть обязанным, даже тем, кто тебя любит. А это обидно, – сказал он Сане.
Тот сосредоточенно выщипывал пальцами босой ноги кудрявый клевер у крыльца.
– Ты понимаешь меня или нет? – спросил Вадим, усаживаясь на ступеньку и заглядывая снизу Сане в лицо.
– Нет, не понимаю, – последовал донельзя сварливый ответ.
– Всегда ты все отлично понимаешь! У тебя просто сдвиг по фазе на почве твоей гордости. Люди угощают друг друга, ходят в гости, дарят подарки, а ты – настоящий дикарь.
Саня стрельнул в него синим из-под век.
– Это я дикарь?
– А то кто же? Дикая тварь из дикого леса!
– Киплинга я тоже читал.
– Вот и не веди себя, как Маугли. Ты среди людей живешь.
– Ладно, – нехотя согласился Саня, – постараюсь исправиться. Только это сильнее меня. Ты шибко на меня не дави.
После обеда Саня засел за книги, а Вадим пошел домой.
– Тебя тут Мишка-охломон с утра спрашивал, – сказала ему бабушка Дуся. Принесла нелегкая! Не иначе как очередную пакость затевает. Третьего дня тоже приходил, когда вы в лесу были. Все ходит и ходит. Ты с ним, Вадя, не играйся. Пустой он мальчишка. Сказал, еще придет.
Она посмотрела в окно.
– О, легок на помине. Сидит, злыдень, забор подпирает. Сказать, чтоб шел отсель, не дожидался зря?
– Не надо, бабуль. Пойду погляжу, что ему понадобилось.
Мишка, развалясь на скамейке и закинув ногу на ногу, лущил подсолнух. Вадим подумал, что было бы трудно представить его за другим занятием.
– Вадь, привет, – сказал Мишка таким тоном, будто они с Вадимом были закадычные друзья. – Садись, поболтаем.
Он с великодушным видом подвинулся, освобождая рядом с собой место.
– Некогда мне с тобой лясы точить. Говори, зачем пришел, – хмуро отозвался Вадим.
– Ты на меня не серчай за тот случай, – примиряюще начал Мишка, – каждый может ошибиться. Я вот чего: завтра у меня день рождения, так я тебя приглашаю к себе домой в пять часов. Саня тоже придет.
– Ты почем знаешь? Говорил ему уже?
– Нет, сейчас скажу, – Мишка самодовольно осклабился. – Он точно придет, куда денется.
Вадима удивил Мишкин уверенный тон, словно речь шла не о Сане, которого и силком в гости не затащишь.
– Спасибо за приглашение, – озадаченно произнес он. – Только я без Сани никуда, ты знаешь.
– Как не знать?
Мишка метнул вороватый взгляд в сторону Вадима. Какая-то невысказанная мысль кривила его обсыпанные семечной шелухой губы. Вадим подступил к нему и потребовал:
– Говори, что за пазухой держишь!
Мишка насмешливо хмыкнул:
– Не боись, ничего особенного. Смешной ты, Вадик, на самом деле. Ты вот к Сане насмерть привязался, а того не знаешь, что он тебя попросту жалеет, потому и дружит с тобой. Душа у него добрая, а то стал бы он возиться с таким воробьем, как ты.
– Это он тебе сказал? – с трудом выговорил Вадим, чувствуя, как чьято грубая невидимая рука схватила его за горло.
– Дождешься от него, как же! Саня слово молвит – рублем подарит, как наши бабули говорят. Только и без слов всем ясно, что взял он тебя под свое крыло по причине твоей жалкой наружности. Он у нас с малых лет сердобольный, ни одного щенка не пропустит.
Вадим после случая с конфетами дал себе слово никогда больше не плакать. Он зажмурился до искр в глазах, глубоко вздохнул, потом произнес без всякого выражения:
– А тебе-то что за печаль? Ты затем сюда явился, чтобы все это мне высказать?