Коготь казуара

– Привет, Рит. Я вот своим ключом, уж извини. Тут и моя квартира тоже.

Маргарита обалдело смотрела на мужа, молчала. Потом, шарахнув пустой чашкой из-под кофе об столешницу, встала, подошла поближе.

– Ты чего припер? Чего тебе надо?

Толик уже освоился, выпрямил спину, прищурился, глянул нагло, точно, как раньше, бросил ключи на стол, стащил куртку, сел в кресло, налил себе минералки, потом, прокашлявшись, проблеял

– Что значит, чего? Я здесь живу, кстати, может ты забыла? Давай мириться, мне та баба нафиг не нужна. Я тебя люблю, Ритк. Сто лет жили, ещё поживём. Что скажешь?

Маргарита жалостливо посмотрела на мужа и вдруг подумала: "А может, правда? Ломать, не строить, попробуй жизнь заново начать, с нуля. Какой-никакой, мужик все – таки. А бабы? Так я и сама не без греха…"

Толик, как будто прочитал её мысли, хмыкнул, взял свой махровый халат и удалился в ванную, оставив за собой мерзкий шлейф немытого тела.

…

Такси задерживалось, Маргарита совсем застыла в новых сапогах на шпильке и тоненьком шарфике бешеной цены, ручной батик на шелке был прекрасен, но абсолютно не грел. Спасала только шуба, миленькая палевая норочка, подаренная мужем в знак мировой. Маргарита жалась в подъезде, выглядывая в заснеженное окно, как вдруг с той стороны к стеклу прижалась знакомое лицо – забытая уже поганка Арина уставилась на неё круглыми, как пуговицы карими глазами, похлопала приклеенными ресницами, помахала рукой, требуя впустить, побарабанила длинными, темно-бордовыми ногтями по стеклу. Маргарита вышла к ней сама, встала, перегородив дверь, поправила шарф, подняла воротник шубки.

– Чего тебе? Говори быстрее, вон такси. Мне ехать надо, я спешу.

Арина взвизгнула, вцепилась в полу новой Маргаритиной шубки, рванув её на себя так, что затрещала подкладка, заорала визгливо.

– Шубки он дарит, тварь! Кому шубки дарит, кому детей делает! Скотина. Ты, корова старая, от мужика моего отвали, у меня от него ребёнок будет. А сама не отвалишь, так я помогу. Жаба!

Маргарита с трудом вырвалась из рук сбесившейся студентки, чуть не падая скатилась с лестницы, ввалилась в такси и, задыхаясь, крикнула удивлённому таксисту адрес. И, пока машина разворачивалась во дворе, с ужасом наблюдала в зеркало, как беснуется чёртова Арина, казалось, что она бросится вслед за машиной и точно догонит её на шоссе.

Глава 4. Вечер на работе

Вечер на фабрике, как всегда, был пышным. Сам любил устраивать такие штуки, денег не жалел, упивался своим мнимым всемогуществом и богатством, поэтому и столы ломились, и артисты были приглашены известные, и музыка живая, настоящий оркестр. Вот только сотрудников он желал видеть не всех, лично отдавал распоряжение в секретариат в виде списка приглашённых, и секретарши распечатывали приглашения на небольших цветастых открытках, которые сотрудники называли "цветы удачи".  Маргарите в этом году досталась лилия, было похоже на намёк, и её покоробило, хотя она прекрасно понимала – открытки выбирает не шеф. Сняв в раздевалке шубку, с сожалением уложив свой шикарный шарф в пакетик, она сунула ноги в ледяные туфли, взбила причёску и подошла к зеркалу. В принципе с внешностью все было неплохо, единственное – чуть бледновата, но, вкупе с кровавой помадой и причёской в стиле Мирей Матье, очень украшавшей её густые, качественно оттененные светло-каштановой Гаммой, волосы, бледность смотрелась изысканно и нежно. Да и длинные серьги с хорошими изумрудами в виде капель, придавали её облику некоторый экзотический шарм. Маргарита и с платьем постаралась, тонкий шёлк цвета подвявшей травы ложился плотно и почти в облипку, подчёркивал постройневшие изгибы точно и сексуально. Особенно нравился самой Маргарите разрез – он был загадочен и неуловим, зато очень вовремя показывал аппетитную ляжку, причём по самое небалуй. Вдоволь накрутившись перед зеркалом, Маргарита придвинулась к стеклу поближе, чтобы поправить слегка поехавшую стрелку в углу глаза, и тут, в зеркальной мерцающей глубине увидела шефа. Он стоял поодаль и внимательно рассматривал откляченную попу своего второго Зама, причём эта картина явно доставляла ему немалое удовольствие. Увидев покрасневшее и напряжённое лицо Самого, Маргарита, почему-то струсила. Сжавшись в комок она проскользнула мимо Самого в актовый зал, где должна была проходить торжественная часть, и нос к носу столкнулась с Вовкой.

– Не лети, ласточка моя сизокрылая. С таким справным крупом ты меня снесешь на повороте и в стенку вмажешь. Ходи постепенно, ты же начальник, а не курьер поганый, типа меня.

Вовка посмеивался, покручивая небольшой, ухоженный ус, и Маргарите стало легко и спокойно. Раз Вовка здесь, то ей ничего не угрожает, все будет хорошо.

– Ух ты. Тебя что, Вов, тоже пригласили? Не могу поверить, куда ныне демократия дошла. Прям до курьеров.

– Да прям, скажешь тоже. На работе я, отнеси-принеси. Но зато заплатят вдвойне, хоть так. Ладно, пошёл я. Много не пляши, болеешь ещё.

Застолье, которое продвинутые секретарши и помощницы Самого устроили в виде фуршета, было пышным. Маргарита сначала пить побаивалась, потом, разом махнув фужер шампанского, разошлась и, часа через полтора, поняла, несмотря на туман в голове, что ей хватит. Лёгкий дурнец смущал, но зато беды и печали отошли на дальний план, все стало трын трава, и даже тяжёлый взгляд шефа, который Маргарита все время ощущала на себе, казался скорее комплиментом, чем унижением. Часам к девяти, распаренная, как после бани, она решила пойти к себе, немного отдышаться, может даже прилечь, диванчик у неё был небольшой, но удобный. В кабинете было тихо, темно и прохладно, Маргарита хотела включить настольную лампу, потянулась через стол, но не достала. Обходить здоровенную п-образную столешницу ей было лень, поэтому она задрала узкое платье выше бёдер, легла на стол животом, дотянулась, щёлкнула выключателем и решила остаться так, немного полежать. Голова плыла, комната медленно вращалась, поэтому до неё не сразу дошло, что в дверях кто-то стоит.

– Так и замри. Не двигайся. Хорошие девочки слушаются пап.

Маргарита, мгновенно протрезвев, хотела было сползти со стола, но тяжёлая туша камнем придавила её сверху, лишив возможности шевельнуться.

Сам хрюкал, аж захлёбывался, смешивая слова и слюни, и Маргарита кое-как различала отдельные сдавленные слова. Такого унижения она не испытывала в жизни, но сделать ничего не могла, хоть и пыталась скинуть с себя толстую тварь, царапая ногтями лак столешницы. И когда уже окончательно выбилась из сил, то вдруг почувствовала свободу, как будто шефа подняла над ней невидимая рука. Прыжком, сама не зная  откуда в ней взялась эта сила распрямляющейся пружины, она вскочила со стола, опустила скомканное платье, и, враз поняв, что её карьера закончилась навсегда, как в замедленном кино наблюдала – Вовик помогает подняться Самому с пола, куда он его сбросил мощным тычком.

На шефа было страшно смотреть. Наверное, такая ярость свойственна носорогам, когда они несутся по саванне, выставив мощные рога на злобных мордах. Он не просто покраснел, он пофиолетовел, крошечный, судорожно раскрытый рот брызгал слюной, и, преодолев бешеные спазмы, Сам, наконец, проорал

– Сотру! В порошок! Обоих! Твари безродные! Скоты!!! Выселю в Мухосрански, ноги вашей в городе не будет!!

Маргарита даже пригнулась, потому что Сам, шаря дрожащий рукой по, сзади стоящему журнальному столику, нащупал небольшую, но тяжёлую хрустальную вазочку, размахнулся, целя Маргарите в голову, но вдруг захрипел, уронил свой снаряд, и стал медленно заваливаться набок.

Глава 5. В кафе

– Ну, что, Ритк? Будем жить поживать, да добра наживать? Кто старое помянет, тому глаз вон? А? Женка моя старая, лучше новых двух? Ух, попастенькая!!!

Анатолий набрался сегодня с устатку лучше прежнего. Вечер пятницы вообще было для него почти сакральным временем, он к нему готовился неделю, и отвлечь мужика от возлияния в этот день не смогла бы и атомная война. Сам накрывал на стол, сам притаскивал сумку, набитую "вкусненьким", и тщательно выбранным "горючим". Во время этого священнодействия ему никто не был нужен, и лишь потом, после, когда глаз намасливался, и душа разворачивалась, как мехи на баяне, вот тут он и снисходил. Подзывал, усаживал, наливал, подкладывал на тарелочку лучшие кусочки, чокался ласково, челмокал в щёчку. А потом и не в щёчку, конечно, процесс шёл по нарастающей. Маргарита с молодости знала эту программу, поначалу она ей нравилась, позже стала раздражать. Вот и сегодня, глядя на блестяще – жирную физиономию любимого, она сначала было хотела свалить, вспомнив неотложные дела, но потом резонно подумала – а пусть! Наладить отношения надо, жить, как кошка с собакой надоело. Мало ли на какую студентку ещё запрыгнет этот кобель, на всех нервов не хватит. Да и сам… Не мальчонка уже, пара-тройка лет и прыгалка завянет, сморщится, потускнеет, вон сколько хронических заболеваний у этого кенгуру. А пока… да и шиш с ним.

Маргарита послушно подсела к мужу, хватанула рюмашку, героически вытерпела лапу на заднице. Потом сама разгорячилась, тяпнула ещё и ещё, расстегнула тесную блузку на груди, капризно протянула

– А как же твоя ученица? Как её там? Арина? Вроде ребёнка от тебя ждёт…

Анатолий сморщился, как будто хватанул зелёный лимон, замахал руками, зачмокал слюняво.

– Да ты чо!!! В прошлом это все, в прошлом. Да и скинула она дитенка-то, говорят здоровьем слабая. Сейчас где-то в санаториях лечится, папаша с мамашей отправили, а то совсем захирела cyчка. Характер у ей, не приведи, Господи, змеюка. Пусть полечат, может подобреет.

Анатолий придвинулся к жене поплотнее, подлил ещё, выпил сам, засунул в рот бутерброд с колбасой. Потом задышал этой колбасой Маргарите прямо в лицо.

– Пошли красуля, вспомним молодость. Ну, не жадничай.

Маргарита встала и, игриво покачивая бёдрами, пошла в спальню. Надо, так надо…

…

Маргарита любила это кафе. Когда-то очень давно, лет ндцать  назад, её сюда привёл Анатолий, в те времена симпатичный, даже импозантный, несмотря на небольшой рост и плотную, упругую полноту, аспирант их кафедры, на которой Рита – тонкая и звонкая лаборантка с гривой шикарных тёмных волос, работала и училась на вечернем. С тех пор прошло сто лет, по ощущениям обоих, муж забыл про него напрочь, а вот Маргарита – нет. Сюда, в атмосферу их любимых конца семидесятых – начала восьмидесятых, она обожала приводить Вовку. Заказывала оливье с колбасой, мясо по-французски, бутерброды с сыром и красной икрой, на десерт – шоколадную колбасу и мороженое с орехами и шоколадом, на запивку  всей этой красоты – Советское шампанское, и балдела, слушая  до одури Бони М и раннего Розенбаума. Вовка, будучи на десяток лет её моложе, сначала скучал, потом привык, приноровился и тоже стал получать удовольствие.

В этот вечер ничего не предвещало беды. Их, заранее заказанный столик, стоял в укромном месте, за импровизированным зимним садом, состоящим из пяти дохлых пальм, двух китайских, пыльных роз, и лысого фикуса. Орущий про Нинку Розенбаум, доносился слегка и мозги не ел, салат был обалденным и на них с Вовкой снизошло нежное, лирическое состояние. Типа – вечер воспоминаний.

Маргарита, с трудом фокусируя взгляд, унимая плохо слушающийся язык, вдруг сумела соединить отрывочную информацию о Вовкином детстве, со своей памятью и понять, что что-то здесь не то. Уж больно совпадают овраги, спускающиеся к реке, ромашковые поляны у подножия огромных сосен, дубравы, вишневые сады и заросли дикой смородины у посадок.

– Слушай. А как твоё село, это самое, называется? Где оно? Район – то, какой?

И, услышав ответ, выпучила глаза – они с Вовкой жили в одном селе, на параллельных улицах. И, если поднапрячься, то, может быть, в одном из бритых под машинку голоштанников, она бы узнала своего любовника. Если бы могла вспомнить то, что вспоминать не хотела.

Лирический вечер воспоминаний был прерван грубо и бесцеремонно. За их с Вовкой столик, звучно ляпнув толстым задом об сиденье свободного стула, уселся Толик. Картинно подперев невыразительный, скошенный назад, бабский подбородок, он минут пять разглядывал замерших в виде соляных столбов, любовников, потом раскрыл Маргаритину сумку, достал ключи и положил их в карман пиджака.

– Кто будет жить в нашей квартире, решит суд. После развода. Достала, фря. Войдёшь к нам в дом, если приползешь на цырлах. Ну, или с участковым. Блядь!!!

Маргарита оцепенело помолчала, потом схватила бутылку с остатками шампанского и запустила любимому мужу в голову. Но промазала, снаряд просвистел мимо и влупился в корявый ствол пальмы, отпружинил от ствола и закрутился на ярком по-восточному паласе, как будто кто-то решил сыграть " в бутылочку"

Глава 6. Дом на Бауманской

Из кафе их выперли быстро, без позора, конечно, но жёстко и оперативно. Вовик хотел было возбухнуть, но выразительные, как дубовые комоды, ребята, невесть откуда нарисовавшиеся, не оставляли шансов и даже надежды на торжество справедливости. Маргарита, схватив Вовика за локоть, быстренько оттащила его от первого, самого здорового, с мордой чемодана, и выволокла на улицу.

– Слушай! Давай кататься на трамвае! Поедем туда-сюда, а потом зайдём на рынок Бауманский, купим пирожков и моченых яблок. Я обожаю моченые яблоки! А ты?

– С крепленым. Там, напротив, винный классный, купим винца крепленого.  А то холодяра, жуть, бубенцы звенят. Кстати, на трамвае можно ко мне докатить, я там как раз над винным проживаю. Комнатуху снимаю. Нормальная комнатуха, поживешь у меня, чо. Пока не разберёшься с иноходцем этим своим придурошным.

Маргарита с Вовкой и вправду докатили, окончательно промерзнув, на плохо отапливаемом трамвае до рынка, покружили внутри этой стеклянной летающей тарелки, купили пакет, до голодных судорог пахучих яблок, деревянных, стылых пирожков с картошкой (не дрейфь, гоготнул Вовик, у меня сковорода есть, разогреем на мамкином масле из семечек), кусок сала с прожилками, две здоровенные красивые луковицы, чудом урвали кусок сыра в соседнем гастрономе,  и Вовка нырнул в полуподвальный магазинчик со стыдливой, полустертой, засиженной мухами вывеской "Вино" – с торца двухэтажного домика. Маргарита осталась на улице и, как будто вдруг попав в юность, где-то на первый курс института, когда классный  мальчик, стесняясь, позвал её к себе в гости, в коммуналку в Замоскворечье, испытала все те забытые чувства – восторг и страх девочки-паиньки перед неизведанным и запретным. Наконец, Вовик выскочил, гремя бутылками в авоське, они поднялись по скрипучей деревянной лестнице с крашеными широкими ступенями и попали в иной для Маргариты, мир. Она и не знала, что так ещё живут. Мрачный длинный коридор с дощатыми стенами был утыкан темными провалами дверей, на вопрос, где можно пописать, Вовка заговорчески ткнул пальцем куда-то вдаль, придержал её за рукав и, открыв дверь, сунул в карман сложенный квадратик бумаги.