Покорители пространств

ПЕРВЫЙ ПОЛЁТ

Было решено, что первыми полетят в город Катя и Нюся. Федот очень волновался:

– Катя, не отпускай Нюсю ни на шаг. В городе столько опасностей!

– Не переживай, Федотик. Вернёмся целыми и невредимыми. Шуршеня тоже волновался. "Может быть, под камнем дожидается меня письмо?" – думал он. Полночи он шелестел листочками, вертелся, укладывал веточки – не мог уснуть.

В полёт путешественники решили отправиться рано утром, чтобы никто не заметил их отсутствия. Но в утренние часы так сладко спится…

Только начало светать, Нюся запрыгнула через открытое окно в Катину комнату, и стала лапкой стягивать с девочки одеяло, и легонько царапать ей нос. Катя проснулась, сразу вспомнила, что им с кошкой предстоит. Ей стало страшно. Но она всё равно вскочила на ноги, быстро оделась; они с Нюсей выпрыгнули в окно и побежали к околице. Взлетать было решено оттуда, тоже в целях конспирации. Нюся в зубах несла какой-то маленький свёрток. У околицы их уже дожидались Шуршеня и провожатые: Кузьма Кузьмич, Евдокея и Федот. Кузьмич курил трубку и, прислонившись к дереву, всем своим видом демонстрировал: посмотрим-посмотрим, как вы взлетите. Евдокея вздыхала. Куда девалась её степенность? Она сама рвалась в полёт. Федот не спал всю ночь. Его измучила ревность. А Нюся вынула из свёртка джинсовую кепочку, надела её козырьком назад и стала так мила, что кот выпустил когти.

– Катя, Нюся совсем не знает города, береги её, – ещё раз предупредил он, а сам с ревностью вспомнил своего соседа Позитрона, живущего вместе со своим хозяином, молодым физиком Электроном Ивановичем.

Позитрон – старый, тщедушный, но очень учёный кот. Если бы ему достался в хозяева какой-нибудь другой физик, то, благодаря такому коту, он давно бы получил самую знаменитую – Нобелевскую – премию, потому что стал бы гениальным автором летающей тарелки или другого грандиозного изобретения. Но Электрон Иванович не слишком восприимчивый человек. А, может, и вовсе тупой. Кот внушает-внушает ему разные научные мысли, даже ночами не спит – на голову Электрону садится и спящему намурлыкивает великие идеи. Ни одного импульса в ответ!

Тогда от отчаяния и перенапряжения Позитрон выскакивает на балкон или высовывается в открытую форточку и начинает голосить на всю округу. И все самые очаровательные мурлышки собираются у окна, волнуются, двигают ушками, машут хвостиками.

Федоту обидно, ведь он не пользуется таким успехом.

"Вскружат ей голову городские прохвосты", – сокрушённо подумал он, глядя на свою подругу.

Нюся с Катей обнялись, Шуршеня обвил их веточками, и отважная троица стала плавно подниматься ввысь. Девочка и кошка казались себе такими лёгкими – от этого ощущения душа наполнялась восторгом. Шуршеня взял курс в сторону города. Быстро набрал высоту. Вскоре они пролетели над пастбищем, и Малаша проводила их взглядом, а они помахали ей: Катя – рукой, кошка – хвостом, а березовичок – веточками.

Пассажирки не чувствовали, что обвиты прутиками. Им казалось, что они летят сами. Стало совсем нестрашно. Воздух стоял тихо. Когда пролетали над лесом, его свежее дыхание чувствовалось даже на такой высоте. Пахло травами, хвоей. Лес был молчалив, в такую рань его зелень выглядела седоватой, а сам лес – торжественным и древним.

– Подлетаем, девчонки, – сказал Шуршеня.

Он ещё не видел, но почувствовал город. Через минуту-другую стали видны крыши самых высоких домов. Нюся поправила кепочку. Катя проверила, на месте ли в кармане шортиков ключи от квартиры.

Шуршеня приземлился в парке, возле скульптуры Кедраши. Освободил Катю и Нюсю от своих пут и засеменил к заветному камню. Пошарил под ним веточкой. По его погрустневшим глазам сразу стало ясно, что письма нет. Шуршеня едва сдерживал слёзы. Катя обняла его и очень твёрдо сказала:

– Ответ обязательно будет. Может, нескоро, но будет.

Леший благодарно посмотрел на неё. Её уверенность придала ему силы.

Девочка взяла Нюсю на руки, а лешего за веточку, и они пошли через парк к Катиному дому. Нюся мечтала посмотреть, где живет её друг Федот. Как только кошка переступила порог квартиры, ей сразу стало ясно: он живёт именно здесь. Всюду: у входа, на кухне, в креслах – витал его запах. Нюся обследовала, обнюхала каждый уголок. Катя включила ей компьютер, и кошка стала лапкой ловить компьютерную мышку. Но не смогла поймать, и ещё больше зауважала Федота. В холодильнике для неё нашёлся кусочек рыбки. Съев угощение, Нюся сказала:

– Пора возвращаться.

Она была самой старшей из всех троих (ей исполнилось два с половиной года) и очень ответственной.

Больше всех возвращения путешественников ждал, конечно, Федот. Всё время, пока они отсутствовали, он то на крышу забирался и смотрел вдаль, то на самое большое дерево, то, наоборот, прятался под поленницу дров и хмурил лоб: "Я её уже никогда не увижу". И он представлял рядом с Нюсей разных смелых и красивых городских котов, которых сам видел из окна своей квартиры.

Федот первым пришёл на посадочную площадку. И только тогда полегчало у него на душе, когда увидел, что Нюсины глазки смотрят на него так же влюблённо, как и прежде.

Какие разговоры происходили в этот вечер на скотном дворе! Будто это был и не двор вовсе, а центр управления полётами. Слова "летать", "гравитоплан", "высота" не сходили с уст собеседников. Даже Кузьмич ни над кем не подсмеивался, а молчал до поры до времени. Ведь он завидовал смельчакам.

Федот никому не завидовал. Он тихонько мурчал, потому что Нюся сидела рядом. А когда кошка рассказала всем, что дома у Федота действительно есть компьютер с мышами, которых не смогла поймать даже она, он вовсю размурлыкался – так его распирало от гордости.

– Вот видите, – сказал кот, – даже Нюся не могла поймать, куда уж Катиному папе Александру Дмитриевичу. Он вообще без меня не может работать.

– Никаких компьютеров не существует! – не выдержав, нахально заявил Кузьма Кузьмич, а аргумент у него был все тот же: – Я их не видел никогда!

– И телевизоров, наверно, не бывает? – съехидничал кот.

– Бывают. Я ежедневно смотрю по телевизору программу "Новости", – с достоинством ответил козёл.

Действительно каждый вечер в комнате появлялась свесившаяся через подоконник рогатая и бородатая голова. Это Кузьмич, вспрыгнув на специально подставленный для него около дома чурбан, просовывался в комнату и, важно взглянув на дедушку, сидящего в кресле, смотрел вместе с ним телевизор.

– Что-то вас с Александром Дмитриевичем ни разу не показывали, – с иронией взглянул он на Федота.

Евдокея только вздыхала, чуть слышно всхрюкивая: ведь в следующий полёт отправится она. Она придумывала, как нарядиться. И решила, что наденет бабушкины бирюзовые бусы.

Один Гаврила Архипыч грустил. Он немало повидал на своем веку: и в городе бывал, и на лодке плавал, и на машине наездился. А уж тайгу вдоль и поперёк исходил. И всегда его волновало предстоящее путешествие: он радостно лаял, прыгал, клал лапы на плечи хозяина.

"Видно, и впрямь я состарился, раз меня в полёты не тянет", – печально думал он, вытянувшись и положив голову на лапы.

ЕВДОКЕЯ – ГОРДЫЙ ОРЁЛ

Наконец, настало утро третьего дня. Евдокея, к удивлению бабушки, едва дотронулась до завтрака: она решила похудеть перед полётом.

Катю вновь разбудила Нюся. Девочка уже не боялась. Наоборот, она теперь мечтала подняться высоко над землей и поплавать, искупаться в синем утреннем воздухе.

Все взгляды провожающих обратились на Евдокею. Она была хороша с бирюзовыми бусами, осознавала силу своей красоты и от смущения опускала небольшие очаровательные глазки.

Шуршеня хорошо подпитался, подзарядился земными соками: всё-таки предстояло поднять в воздух довольно солидную даму. Так же, как и в прошлый, раз, легко поднялся, набрал-скорость и задорно сказал своим спутницам:

– Летим, девчонки!

Евдокея от восторга визжала и пела песни всю дорогу. В середине пути хавронья обратилась к пилоту:

– Шуршенечка, если можно, остановись на две минутки. Я так хочу, чтобы исполнилась мечта моего детства: застыть в воздухе и парить, как гордый орёл.

Шуршеня, улыбнувшись, остановился. Свинья распластала ножки, переполняясь радостью, замерла в вышине.

В речке в это время ловил рыбу медведь. Он поднял голову вверх и удивлённо поглядел на диковинную птицу. Евдокея от счастья замахала копытцами, будто крылышками, и покрутила хвостиком.

– Катя, я тебя сейчас отпущу, – сказал Шуршеня. – Ты не бойся: не упадёшь, зато сможешь сама полетать.

У Кати перехватило дыхание – вот сейчас она станет похожей на птицу! Мы ведь все, когда смотрим в небо, хоть раз в жизни мечтаем стать птицами. Когда Шуршеня втянул в себя прутики, девочка высвободилась и осторожно взлетела вверх.

– Не слишком высоко! – предупредил Шуршеня.

Было так здорово, будто купаешься в море! Только совсем легко. Катя стала кувыркаться в воздухе, подныривать под Шуршеню и Евдокею, подниматься над ними. И вдруг леший исчез.

– Шуршеня, ты где? – встревожилась девочка, но продолжала легко, как пушинка в потоках воздуха, плыть в вышине.

Чуть ниже по-прежнему парила Евдокея.

– Я здесь, – отозвался невидимый леший. – Не бойся. Летай.

Теперь Кате показалось, что она действительно летает сама. Она складывала руки вдоль тела, как ласточка крылья, чуть-чуть отталкивалась от воздуха и взмывала ввысь. Переворачивалась на спину, и, раскинув руки, лежала, покачиваясь, словно на морской волне. Любовалась небом. Потом устремлялась вниз. Какая-то сильная струя воздуха вовремя подхватывала её, подбрасывала, как мячик. Катя поднималась выше Евдокеи и начинала кружить над ней.

– Понравилось? – спросил Шуршеня, становясь видимым.

– Классно! – с восхищением вздохнула девочка. – Лучше, чем в море.

– Мы с тобой ещё полетаем, – пообещал леший, – а сейчас надо спешить.

Он подхватил Катю прутиком, и путешественники отправились дальше.

Опять не было письма для Шуршени. Но он уже твёрдо верил, что мама и папа живы, значит, пока просто не могут отправить ему письмо. Надо спокойно ждать.

Ни Шуршеня, ни Катя, ни Евдокея – никто не заметил, что за ними следят двое мужчин несимпатичной наружности. Один из них был тёмный, угрюмый, по прозвищу Мрак. Другой, по прозвищу Кукся, – худой, вихляющийся и постоянно заглядывающий в глаза мрачному. Это были воры. Они заметили необычный летательный аппарат ещё три дня назад, когда Шуршеня приземлялся в парке с Нюсей и Катей. Пассажирки их не очень интересовали. Воры, ещё сами не зная зачем, решили не спускать глаз со странного летуна. И теперь, услышав Евдокеино пение, а потом увидев, что аппарат пошёл на снижение, спрятались за деревьями.

Евдокея, слегка шмякнувшись о землю, завизжала и звонко засмеялась. Она жалела, что в городе ей предстоит провести всего час, а то бы она произвела тут настоящий фурор.

Мрак и Кукся проследили, что необычные путешественники отправились в тот же дом № 74, куда ходили три дня назад, вошли в подъезд № 3, сели в лифт и поехали, вероятно, на тот же девятый этаж. Преследователи побежали за ними вверх по лестнице.

Лифт, не доехав до девятого этажа, остановился на седьмом: видимо, человек, стоявший на площадке этого этажа, нажал кнопку вызова раньше, чем Катя в лифте успела нажать кнопку с цифрой 9. Этим человеком был Степан Андреевич Коромыслов. Он жил в такой же двухкомнатной, как у Кати, квартире, только двумя этажами ниже. Коромыслов был известен не только третьему подъезду, но и всему дому, и местному отделению милиции. Он прославился тем, что ненавидел домашних животных. Если Степан Андреевич замечал, что кто-то спускается по лестнице с маленькой собачкой или, не приведи Господи, с котом, то поднимал яростный скандал и тотчас звонил в милицию.

– Чем вы занимаетесь? – орал он в трубку. – На вашем участке разгуливают коты и собаки, ухудшают санитарную обстановку! Не дают честным гражданам мирно жить!

Если он видел прогуливающегося одинокого кота, врага человечества, то гнался за ним с плетью, даже пытался залезть за ним на дерево или запрыгнуть на забор. (Однако к крупным собакам и их владельцам относился с большим уважением).

Итак, лифт остановился на седьмом этаже. Дверца его открылась. Из кабинки нежным взглядом глядела на Коромыслова большая белая свинья с бирюзовыми бусами. Она приветливо произнесла:

– Хрю, – то есть любезно пригласила Коромыслова войти в лифт.

Коромыслов, где стоял, там и сел.

"Он сражён моей красотой", – подумала хавронья.

Катя побыстрее нажала кнопочку "9", дверца закрылась перед сидящим Коромысловым, и лифт двинулся вверх.

Степан Андреевич быстро пришёл в себя, ворвался в свою квартиру и стал орать на жену:

– Лиля! Что творится? В лифте ездят свиньи! С бусами! И нагло хрюкают!

– Ты сошёл с ума! – с тревогой посмотрела на него жена.

– Я сошёл с ума?! – возмутился Коромыслов и, набрав номер отделения милиции, стал кричать на дежурного, повторяя ему всё то, что выпалил жене.

На другом конце провода положили трубку. Коромыслов выскочил из дома:

– Я сейчас сюда всё отделение милиции приведу! Я заставлю их работать! – продолжал он орать.

Мрак и Кукся, услышав это, решили спуститься вниз и наблюдать за окнами Катиной квартиры со двора.

Не успели путешественники как следует отдохнуть и поделиться впечатлениями от полёта, как Шуршеня сказал:

– Тише! – он стал прислушиваться. – За стенкой плачет кто-то маленький… и шумит вода. Я должен узнать, в чём дело.

Квартира за стенкой находилась в соседнем подъезде. Но Шуршеня не стал спускаться вниз. Он вылетел из окна, перелетел на соседний балкон. Веточками проник сквозь тончайшие щели в рамах, отодвинул запоры и распахнул окно.

– Вот для чего он нам понадобится! – воскликнул наблюдавший за лешим Мрак. – С ним мы проникнем куда угодно и вынесем, что душа пожелает.

Кукся подобострастно закивал:

– Только как его поймать и приручить? – вопросительно взглянул он на приятеля.

В соседней квартире сидели взаперти трое детей: шестилетняя девочка и двое трёхлетних близнецов-мальчиков. Малыши плакали. В ванной, грозя заполнить её и затопить квартиру, из крана хлестала вода.

Шуршеня перенёс в эту квартиру Катю и Евдокею. Дети уставились на них заплаканными глазами.

– Вы одни? – удивилась Катя.

– Мама ушла и сказала, что через полчасика вернётся. Её уже два дня нет, – пролепетала девочка. – Мы кушать хотим.

– А кто кран открыл? – спросила Катя.

– Он не закрывается, – хором ответили все трое.

– Шуршеня, я знаю, что делать. Летим за слесарем в ЖЭУ, – распорядилась Катя. – Я знаю, где оно. Мы с папой ходили. А то сейчас тут потоп начнётся.

– Мы быстро вернёмся! – сказала Катя Евдокее и детям.

И они вылетели в окно, а малыши обступили свинью и стали с удивлением рассматривать её.

– Может, подняться в квартиру, пока эти улетели? – предложил Кукся.

– Подожди. Понаблюдаем. Вдруг в ней кто-то есть, – ответил Мрак.

ПОЛЁТ СЛЕСАРЯ ПАРАМОНОВА

Было восемь утра. Первым к ЖЭУ подошёл слесарь Георгий Николаевич Парамонов. Он стоял на улице, дожидаясь начальства, курил. Рядом с ним стоял его чемоданчик со слесарными инструментами. Он не заметил, как сзади приземлилась Катя.

– Дядя слесарь, – стала умолять она, – полетим с нами. Вон там, – она указала на открытое окно в высотном доме, – дети одни дома. Очень маленькие. У них вода заливает квартиру. Полетели, дядя слесарь!

– Полетели?! Уже лечу! – возмущённо ответил Георгий Николаевич. – Что я – птица? У меня три заявки на утро. Пишите заявку. Завтра прилечу, – пошутил он.

– Шуршеня! Хватай его вместе с чемоданчиком! – приказала девочка, и сама крепко взяла слесаря под руку.

– Эй-эй! – стал выдёргивать руку Парамонов. – Что значит – хватай?

Но не успел он договорить эти слова, как уже вместе с девочкой поднялся в воздух, сначала на стометровую высоту, а затем опустился до высоты девятиэтажного дома.

– Э-эй! – кричал он. – Отпустите! – и точно влетел в открытое окно девятого этажа.

Здесь действительно шумела вода. Но ему, ошеломлённому полётом, удивительным показалось другое: маленькие дети разговаривали с самой настоящей свиньёй. Впервые в жизни Парамонов видел в городской квартире свинью, да ещё с бусами. Слесарь вытаращил на неё глаза. "И он сражён моей привлекательностью. Жаль, что никто из Синеочья не видит, какой у меня успех", – подумала Евдокея, а вслух "сказала":

– Мы вам очень рады!

– Я тоже рад, – прошептал Парамонов и подумал: "Неужели я разговариваю со свиньёй?"

– Пожалуйста, пойдёмте поскорее в ванную! – потянула его за рукав Катя.

Ванна наполнилась почти доверху, и слесарь принялся за работу.

Ему казалось, что всё это происходит не с ним. Его руки привычно двигались, а голова ничего не понимала.

– Как ваша фамилия? – спросила Катя. – Я напишу вам благодарность.

– Парамонов, – ответил слесарь.

– Дядя Гоша Парамонов?! – восхищённо воскликнула Катя. – Мой папа говорит, что вы – лучший слесарь в нашем ЖЭУ. Что вы очень умный и всё делаете быстро.

– Хороший дядя слесарь Парамонов, – развлекая детей и чуть-чуть кокетничая, "говорила" Евдокея.

– Холоший дядя шлешаль Паламонов, – не выговаривая "р" и шепелявя, повторяли малыши.

– За ремонт – сорок два рубля, – завершил работу Парамонов.

– Хорошо! – не совсем поняла Катя. – Давайте!

Она очень обрадовалась, так как в доме совсем не было продуктов, кроме какой-то крупы, а дети плакали от голода.

Георгий Николаевич действовал, словно загипнотизированный: сначала на него сильно повлиял полёт над городом, а потом говорящая свинья потрясла воображение. Он достал из кармана деньги, отсчитал сорок два рубля и отдал их девочке.

– Где вы живёте? – спросил у него Шуршеня.

"Веник разговаривает", – отметил про себя Парамонов, но подробно объяснил, где его дом и какие именно его окна на шестом этаже. Леший решил вернуть слесаря не в домоуправление, а в парамоновскую квартиру, погрузить его на две-три минуты в сон. Дядя Гоша всё происшедшее забудет, голова его посвежеет, и он решит, что только что встал и собрался на работу.

Леший подхватил Георгия Николаевича вместе с чемоданчиком, и через несколько минут они уже кружили возле окон дяди Гошиной квартиры. Знакомым нам способом Шуршеня вскрыл окно в спальню и усадил Парамонова на кровать. Только было хотел усыпить его, как в спальню, привлечённая шумом, неожиданно вошла жена слесаря Надежда Петровна. Шуршеня спрятался за штору, а Надежда Петровна уставилась на мужа, сидящего в рабочей одежде на чистой постели. Она ничего не могла понять, так как сама час назад закрыла за ним дверь. Жена занималась ремонтом в прихожей и точно знала, что муж через дверь не возвращался.

– Ты ведь ушёл час назад, Гоша? Как ты вернулся?

– Я – дядя слесарь Парамонов, – чеканно ответил ей муж.

– Я вижу, – опешила Надежда. – Я спрашиваю, как ты вернулся?

– Я – добрый дядя слесарь Парамонов, – продолжал убеждать её муж.

– Я – лучший слесарь в нашем ЖЭУ.

– Когда же ты успел так напиться, добрый дядя слесарь Парамонов?

– удивилась жена, ведь Георгий Николаевич пьяницей не был.

– Парамонов умный. Он всё делает быстро, – вполне разумно ответил дядя Гоша.

Надежда Петровна тяжело вздохнула, махнула рукой и пошла в прихожую клеить обои. В это время леший вылетел из-за шторы, прикоснулся к дяди Гошиной голове, даже похлестал его по лбу – и Георгий Николаевич всё забыл. А через две минуты он увидел, что сидит в рабочей одежде на белоснежной простыне. "Что это я уселся? Надюшка ругаться будет!" – подумал он и вышел в прихожую.

– Надя, я ухожу, закрой за мной!

У жены округлились глаза, она прислонилась к стене и ничего не отвечала.

– Надюша, что с тобой? – удивился дядя Гоша.

– Ничего, дядя слесарь Парамонов, – следя за мужем подозрительным взглядом, ответила Надежда Петровна.

– Ах ты шутница! – Парамонов приподнял свою жену, покружил её, поставил на пол и звонко чмокнул в щёку. – Я пошёл. Закройся! – ещё раз напомнил он и вышел за дверь.

МАЛЫШИ ИЗ СОСЕДНЕЙ КВАРТИРЫ

Шуршеня ничего этого не видел. Он давно уже вернулся в квартиру № 141, где Катя умыла, переодела малышей и познакомилась с ними. Девочку звали Верочкой, а братишек Артёмкой и Антошкой. Катя сначала удивилась, что не знала этих детей раньше, так как была знакома со всеми малышами в своём большом доме. Оказалось, они недавно переехали сюда. В комнате стояли нераспакованные коробки и чемоданы, пустой холодильник был открыт и отключён.

– Мама ушла и сказала: "Я через полчасика вернусь, только продукты куплю", – рассказала Верочка и вопросительно посмотрела на Катю: – А мама придёт?

"С их мамой что-то случилось", – поняла Катя и вместо ответа спросила:

– А где ваш папа?

– Наш папа – ма-як! – гордо сказал Антошка.

"Моряк", – догадалась Катя.

– Он сейчас в мо-и, – тоже с гордостью произнес Артёмка.

– А бабушка или тётя у вас есть? – поинтересовалась Катя.

– У нас есть тётя Алёна, мамина сестра, – ответила Верочка.

– Она далеко живёт?

– На автобусе надо ехать, – опередил сестрёнку с ответом Антошка.

– Шесть остановок, – добавил Артёмка.

– Мы к ней не поедем: мы маму ждём, – сказала Верочка. – И ключей у нас нет. Мы выйти не можем. У тёти Алёны есть телефон, а у нас дома нет – мы позвонить не можем.

– А ты помнишь номер? – спросила Катя.

Верочка достала из детской сумочки крохотную записную книжку и продиктовала Кате номер домашнего телефона своей тёти.

– Только тётя Алёна всё равно на работе, – вздохнула малышка.

– А Тёмка и Тошка всё время плачут. И я сейчас буду плакать, – и она действительно заплакала.

– Что ты, Верочка? – обняла её Катя. – Ты – старшая, поэтому не должна плакать. Мы обязательно вам поможем.

– А мама вернётся? – спросила Верочка, и теперь уже три пары заплаканных глазёнок смотрели на Катю с надеждой.

– Вернётся, – сказала Катя, хотя не знала, имеет ли она право так отвечать. – Вы посидите с Евдокеей, а мы с Шуршеней слетаем на базар.

Не очень-то много продуктов можно купить на сорок два рубля для троих детей, но Катя в свои восемь лет не была начинающим покупателем. Мама каждый день оставляла ей деньги и список продуктов, которые нужно купить. Поэтому она со знанием дела обошла весь рынок и купила только те продукты, из которых сама могла что-нибудь приготовить. Она купила картошку, потому что умела её варить. Три сосиски. Их она варила даже вкуснее, чем папа. У папы они всегда лопались, а у неё нет. Ещё Катя купила батон и небольшой кусочек масла. А на последние четыре рубля двадцать копеек – маленькую шоколадку. Ей очень хотелось, чтобы дети поменьше плакали.