– Имени его я не знаю. Нечаю он тоже не представился. А выглядит…, – Илва закрыла глаза и начала вспоминать. – Средних лет. Коренастый. Волос у него чёрный, кудрявый. Вот только лица его я не могла рассмотреть. Я сидела высоко на дереве. А он всё время опускал голову, будто что-то рассматривал у себя под ногами.
– Что ещё ты запомнила?
– Одет он богато. И сапоги у него такие примечательные, чёрные, расшитые красными петухами! Я таких прежде никогда не видела! А ещё у него красный платок, и повязывает он голову, так же, как ты – узлом назад.
– Это всё, что ты про него знаешь?
– Да.
– И он точно тебя не видел?? – строго уточнил Кистень.
– Точно.
– Сколько вы с Нечаем пробыли в Медыни?
– Два дня.
– Там в Медыни, тебя кто-то видел?
– Нет. Никто! Я сидела в корчме.
– А хозяин корчмы?
– Нет, нет. Он меня не видел.
– Точно?
– Мы нарочно приехали затемно. А, когда уходили, я вылезла через окно.
– Хорошо. Кто в Городёнке тебя видел?
– Управляющий Михей Бутрым. Мы долго с ним беседовали. Он позволил мне остаться на ночлег. А посреди ночи я сбежала вместе с гобеленом.
– Кроме Бутрыма, кто ещё видел тебя в Городёнке так, чтобы смог запомнить?
Она дёрнула плечами:
– Пожалуй, никто. Может быть мельком, прислуга или конюх. Но вряд ли они меня запомнили…
Кистень пристально посмотрел на дочь. Помолчал. И вдруг спросил:
– Ты голодна?
– Очень…
– Сядь. Поешь. Я скоро приду.
Он вышел из избушки, плотно прикрыв дверь. И поманил рукой верного Потаню, который исправно нёс караул у крыльца. Наклонившись, негромко велел:
– Надо разобраться с одним человечком…
И прошептал на ухо Потане ещё несколько слов. Тот внимательно выслушал и утвердительно кивнул:
– Сделаем, Григорий Силыч. Не тревожься.
– Только, чтоб ни одна живая душа вас там не видела!! – предупредил Кистень
– Обижаешь, Григорий Силыч. Всё будет так, что комар носу не подточит!!
– Смотри у меня.
Когда Григорий воротился в избушку, Илва уже пообедала, и теперь, уставшая от страшного путешествия, оказавшись, наконец, в безопасности, прикорнула на лавке. Но, услышав появление отца, тут же встрепенулась, прогоняя сон.
Кистень присел рядом с ней, обнял дочь и заботливо укрыл её своим кафтаном. Она прижалась щекой к его широкой груди.
– Так что ты, там наговорила этому управляющему Бутрыму, что он тебе поверил? – спросил её Григорий.
– Я назвалась княжной Мосальской. Рассказала ему душещипательную историю, что в детстве вместе с тётушкой приезжала сюда в гости к его бывшей хозяйке Марии Корбутовне и к её дочери Ольге. Он и растаял…
– Откуда ты всё это знаешь?! – удивился Кистень. – Про Марию Корбутовну?! И про княжну Мосальскую??
– У меня свои хитрости.
– Хватит уже с меня твоих хитростей!! Рассказывай!
– Отец, мы очень старательно готовились к ограблению. Долго наблюдали за жителями Городёнки, чтобы знать, какова их численность, уклад, занятия. И выяснили, что каждую неделю управляющий посылает на рынок в Медынь за провиантом своего помощника. Зовут его Фома, – Илва зевнула. – Этот Фома оказался для нас просто находкой, потому что ужасно болтлив!
– Вот оно что.
– Мы проследили за ним, и узнали, что перед обратной дорогой из Медыни он непременно останавливается в корчме, чтоб выпить пару кружечек пива.
– Так.
– Нечай подсаживался к нему за стол, выпивал с ним, ведя будто бы непринуждённую беседу. И тот с радостью рассказывал ему всё: и про свою покойную хозяйку Марию Корбутовну, и про её старую подругу княгиню Мосальскую и её племянницу. Рассказал и про дочь покойной хозяйки молодую княжну Ольгу Фёдоровну, которая нынче проживает в Городёнке. А так же про то, что она собирается этим летом уехать погостить к Мосальским, а затем к братьям в Воротынск. Поэтому, прежде чем затеять кражу гобелена, мы терпеливо выждали, чтобы княжна уехала. От того же болтливого Фомы мы узнали то, как обставлены комнаты в Городёнке. Он рассказал всё в подробностях, даже про эти самые подсвечники!
Кистень внимательно смотрел на дочь:
– Чья была идея про то, чтоб разговорить Фому?
– Моя.
– Молодец!!
Она не без гордости улыбнулась, польщённая его похвалой.
– И всё же! Припомни хорошенечко: кроме управляющего из Городёнки, больше тебя там никто не видел? – допытывался Григорий.
– Никто.