Изгнанник. Книга первая. Проснись, хранитель Юга, я с тобой

Общество неверующих. Светогор и Куан.

208 год от создания мира Велина

Два брата, еще совсем юные, стояли друг напротив друга в кольце – арене для тренировок. Каждый тяжело дышал, не в силах поднять деревянный меч. Разгоряченные тела трясло от напряжения, мышцы сами собой сокращались и горели от ударов и долгого боя. Пот стекал по лицу, застилая глаза.

– Ты сегодня хорош, Куан, – брат сплюнул кровавую слюну на песок и вытер разбитую губу тыльной стороной ладони. Меч тяготил его руку, и движения получились рваными.

– Ты тоже весьма, – темноволосый юноша убрал прилипшие волосы со лба свободной рукой и выпрямился в полный рост. В этот момент его брат рванул вперед и, ударив, плечом в живот, выбил весь воздух из грудной клетки Куана. Ноги взметнулись вверх, и парень с силой приложился спиной о землю. Меч взметнулся в воздух и воткнулся в песок рядом с головами братьев.

– Никогда не расслабляйся и не считай, что бой окончен, – светловолосый короткостриженый парень надавил локтем на шею Куана, перекрыв ему доступ кислорода на пару секунд. – Будь начеку, даже когда враг повержен. – Светогор легко вскочил на ноги и протянул руку брату, распластавшемуся на земле и хватающему ртом воздух. Куан принял помощь и, все еще восстанавливая дыхание, хмуро уставился на Светогора.

Вокруг них тренировались наемники и члены общества Свободных. Звон от соприкосновения боевого оружия и искры, вырвавшиеся в сплетениях металла, завораживали. Куан обвел взглядом вспотевшие, раззадоренные тренировкой, разгоряченные лица воинов и нахмурился еще больше. Что двигало ими? За что каждый из них сражался? Куан не мог определиться, готов ли он так же самозабвенно рвануть в бой за идеалы отца. Брат толкнул его плечом, пройдя мимо к казармам.

Светогор безропотно преклонялся и следовал за Верховным магистром. Являясь самым жестоким и агрессивным человеком, которого Куан когда-либо встречал, Светогор – Светлый Высший советник Света – ненавидел весь мир и каждого его жителя в отдельности. И даже братскую любовь он проявлял лишь на арене, пытаясь вбить в голову Темного – Куана – все свои знания о сражении, стратегии и силе. Угодить отцу и по совместительству Верховному магистру было практически невозможно. Хотелось бы когда-нибудь узнать великую тайну – что же могло порадовать такого хмурого, равнодушного и вечно неудовлетворенного человека? Хотя было бы лукавством не сказать, что потугами старшего брата – Светогора – Синклид – Магистр – был доволен. Может, он и не проявлял напоказ свою радость и гордость за успехи детей, но короткий кивок головы или искра в глазах, когда Светогор жестоко расправлялся с противником на арене, ломая тому ноги и пальцы на руках, то и дело проскальзывали в монументально спокойном образе магистра общества. Куан не удостаивался даже долгого взгляда, дольше чем того требовало, чтобы проследить реакцию сына – врет ли, уверен ли или зол.

Злость Куану проявлять было нельзя. Все негативные эмоции должны были быть заперты глубоко внутри и пресекались на корню – они наказывались жесткими побоями от брата. А уж Светогор не скупился на тычки и пинки. Только хладнокровие и спокойствие могло быть спутником наследников магистра.

В это время мимо огороженной площадки для тренировок проходили люди, которые жили в селении на побережье реки Сетны. Ее широкое русло сильным потоком несло свои воды в бухту между полуостровами. Водоразделы в несколько деделем засевались полями, а близлежащие деревни разрастались год за годом. Куан всегда любил наблюдать за местными жителями. Трудяги с утра до ночи проводили свое время под солнцем. Куан сидел на возвышении в тени высоких дубов, когда внизу суетилась жизнь.

Ближе к полудню, когда люди разбредались и собирались под навесами, чтобы спрятаться от зенитного солнца и отдохнуть от работы, несколько девушек разносили кувшины с какими-то напитками – скорее всего это была родниковая вода или молоко из местной фермы – и свертки с хлебом и зеленым луком.

Его внимание привлекла одна, самая молоденькая и худенькая девчонка. Она тащила за спиной мешок на лямках и кренилась вперед, чтобы нести было легче. Колосья злаков мешали ей идти по тропе и цеплялись за длинную полотняную юбку. На поле она работала среди других девушек с серпом в руках, а сейчас наравне со взрослыми разносила питье и обед. Белый платок прятал волосы, связанные вокруг головы высокой короной, и открывал длинную шею. Куан засмотрелся, когда она повернула к нему голову и помахала рукой. Смущение разлилось по лицу, окрашивая щеки румянцем. Он потупил взгляд и поджал губы. Вряд ли девчонка заметила это – она находилась слишком далеко, да и тень от низко нависавших ветвей многовекового дуба падала на его лицо. Не дождавшись от него ответа, она продолжила свой путь к следующему навесу и скрылась от его глаз. Куан разочарованно вздохнул и взглянул вдаль, на правый берег Сетны. Солнце было высоко, и синяя дымка окрашивала темными тонами густой лес. Прислонившись к стволу дерева, Куан задумался и не заметил, как к нему кто-то подошел.

– Здравствуй, – послышался женский бархатистый голос. Куан вздрогнул и резко отступил, опустив руку на эфес меча, который он в последнее время постоянно носил с собой.

– Чего тебе? – слишком грубо прорычал Куан и осмотрел девушку с ног до головы. Ее босые стопы прятались в зеленой траве. Юбка скрывала лодыжки, серый передник с карманами, в которых что-то лежало и выпирало наружу, рюши на груди и уходящие на спину лямки передника. В вытянутых руках она держала глиняный кувшин и протягивала ему. Куан задержался взглядом на сосуде и резко перевел глаза на лицо. Ее большие ярко-синие глаза изучали его, слегка загнутый книзу нос и чувственные губы девушки, еще круглые по-детски щеки растянулись в стороны, когда она улыбнулась, открыв ряд белых зубов.

Внутри у Куана что-то екнуло, и сердце пропустило удар.

– Воды тебе принесла. Ты давно здесь сидишь. Жарко, наверное, – она пожала плечами и сделала шаг к парню, чтобы быстрее вручить ему кувшин. Куан принял подношение и припал губами к прохладной кромке сосуда. Вода была ледяной, только что из родника, и обжигала горло. Жадно глотая, Куан не мог оторвать глаз от девушки. Она улыбалась и не сводила в него взгляд.

– Куан, идем, – послышался сухой голос брата со стороны площадки.

Оторвавшись от кувшина, парень сунул его в руки девушки, быстро вытер рот и бросился к брату, чтобы Светогор не увидел девчонку, пока поднимался на возвышение.

– Сегодня возвращаемся домой, – напряженно бросил Светогор.

– Что-то произошло? – Куан не решался обернуться, чтобы убедиться, что девушка не стоит на возвышении и не видна за деревом. Он приближался к брату, пытаясь понять, что так разозлило Светлого, который в принципе не бывает в хорошем расположении духа. На этот раз глаза его искрились от ярости.

– Да, отец нас вызывает, – процедил парень, резко разворачиваясь и направляясь к арене, на которой проходили тренировки.

Светогор очень редко обращался к магистру Общества как к отцу. Верный служитель Света, Советник, считал это ниже своего достоинства. Показывать свое пренебрежение к иерархии – значит не уважать и не чтить закон, а это карается если не смертью, то страшным наказанием.

Куан напрягся всем телом. Что-то действительно важное случилось и не терпит отлагательства. Все же нагнав брата, Темный нерешительно схватил его за плечо и схлопнулся в пространстве, чтобы перенестись в пещеры Общества.

– Ты нашел себе новую игрушку? – когда тела двух парней оказались в тускло освещенном коридоре, Светогор продолжил свой путь, словно и не было этого секундного перемещения.

– Не понимаю, о чем ты, – прохрипел Темный. После каждого переноса Куана мутило. Тяжелее всего было перемещаться с ношей вроде человека – а уж светлый хранитель был практически неподъемным. На лбу выступила испарина, по спине тек холодный пот, в глазах мерцали разноцветные мухи, а вот рту скопилось столько слюны, что еле успеваешь сглатывать.

– Не понимаешь, – это не было похоже на вопрос, а скорее на скептическое утверждение, – я о той девчонке, которая смотрела на тебя, как на ангела.

Куан поперхнулся, не в силах сдержать улыбку.

– Скажешь тоже…

– Ты пользуешься успехом у противоположного пола, брат, – Светогор обернулся и как-то по-доброму улыбнулся. Куан напрягся еще больше. Кардинальные перемены в настроении Светогора – этого он никак не ожидал. Если слово «отец» было редкостью, то искренняя добродушная улыбка – и вовсе повод собирать манатки и сваливать подальше.

– Дети мои, – прогремело на весь зал, когда советники света и тьмы вошли в круглую залу пещеры. Каменные образования сталактитов и сталагмитов кривыми пальцами тянулись друг к другу и создавали вычурные тени от свечей и факелов, мерцая на каменной поверхности стен. В детстве Куан часто представлял себе разных существ, которые отделялись от тени и могли двигаться по его указке. Братья остановились посередине и сложились пополам в учтивом поклоне перед Высшим магистром общества Свободных.

– Отец, – Светогор разогнулся, и напряженный взгляд сына устремился на отца. Синклид – магистр что-то задумал. Его хитрое выражение лица, с прищуренными глазами и ехидной улыбкой стало таким же откровением для Куана, как и необычное поведение брата. – Что происходит?

– Я принял решение, от которого может зависеть все! – его голос дребезжал, как если бы он сильно волновался и не мог сдержать свои эмоции. Куана передернуло. Все еще не придя в себя после перемещения брата в пещеру, тело чувствовало слабость, и кружилась голова. – Ваша мать намекнула, что не в силах больше терпеть меня… таким.

Куана осенило: это была не хитрость. Злость кипела в жилах отца, который еле сдерживался, чтобы не разрушить весь мир. Он был уверен, что на такой поступок Синклиду хватило бы сил.

– Она жива? – тихо осведомился Куан. Зная отца с его взрывным характером и неконтролируемым гневом, могло произойти все что угодно. Дисциплина и непоколебимая вера в его правоту, самоотдача его идеям и повиновение – неважно, для жены, детей или подчиненных – было его главным условием существования.

– Пока да, – выдохнул Синклид, переводя дух. Он пытался справиться со своим даром много лет. Об этом знали немногие. Вообще историю жизни отца знали лишь единицы: он сам и его сыновья. Обычно темная сила вырывалась неконтролируемыми сгустками и разрушала все, чего касалась, и магистр был сильнейшим человеком, и единственным, который мог справиться с ней. За годы, проведенные в попытках удержать свой дар, Синклид сильно постарел. Его когда-то черные волосы испещряла седина. Лицо осунулось, и темные круги от бессонных ночей и скопившейся силы делали его похожим на череп, обтянутый кожей. Лишь острый взгляд говорил о его постоянной сосредоточенности и готовности ринуться в бой в любую секунду.

Куану было непонятно: если отец владел сильным темным даром, почему Светогора, Светлого, он любил больше? Разве не Темный должен быть наследником? Этот вопрос он задавал себе тысячу раз, ни разу не спросив отца в лоб, боясь его реакции.

– Отец, ты поведаешь нам свои планы, или просто уведомил о зародившейся идее? – Куан сам поразился своей дерзости, но слова уже были произнесены. Слишком часто думая о несправедливости отцовской любви, он стал более порывист и несдержан.

Лицо Синклида изменилось, он расслабился и улыбнулся своей самой мерзкой улыбкой, на которую был способен. Эта способность менять выражение лица независимо от переполняющих чувств передалась и Светогору. Он так же в совершенстве владел своим телом и мышцами.

– Я несколько раз просил тебя не обращаться ко мне «отец», сын мой, – тихо произнес магистр. Но его голос отразился от стен и разбился где-то за спинами сыновей.

– «Сын» – да, «отец» – нет. Глупость какая-то… – пробормотал Куан. – Прости, магистр, – быстро поправился он и опустил глаза. Чувство несправедливости грызло его. И, чтобы не выронить больше ни одного лишнего слова, Куан прикусил щеку изнутри и нахмурился.

– Я пока не хочу вводить вас в курс дела. Сам раздумываю, как провернуть все максимально быстро и безболезненно. Братская любовь – такая хрупкая вещь, и сломать ее может даже незначительный проступок, – мечтательность застыла на лице магистра, и расфокусированный взгляд устремился куда-то вдаль.

Глава 2 Хранители. Знакомство с хранителями

336 год от создания мира Велина

Так я стал хранителем.

Сумман перенес меня в свой просторный и светлый деревянный дом. Большие окна светлицы были задернуты занавесками с вышитыми на них голубыми длинношеими птицами. Высокие потолки подпирали тяжеленные на вид балки, а весь угол занимала выбеленная каменная кладь. Она выглядела, как загадочная пещера с множеством больших и маленьких лазов, и уходила высоко в потолок. Массивный длинный деревянный стол, покрытый льняной скатертью, был уставлен графинами с ароматными компотами и вазами с румяными яблоками и грушами. В этом зале стоял запах дерева и сладости. Вдохнув первый раз полной грудью, я не почувствовал боли и потому даже опешил. Повторив попытку, я издал непонятный звук от облегчения.

Сумман следил за тем, как я медленно прошел по всей трапезной и вернулся к нему. Он стоял, опершись на дверной косяк, и довольно улыбался.

– На втором этаже, по коридору направо, вторая дверь. Эта комната будет твоей.

– Так п’осто? – я доверял Сумману, но не мог не усомниться в его таком скором расположении ко мне. Люди редко мне улыбались – да что там, почти никогда. Чаще же злорадствовали или в открытую смеялись над моей неловкостью или пытались поймать, чтобы пихнуть в бок.

– А зачем усложнять? Ступай, обустраивайся. Если что-то будет нужно, не стесняйся, я буду во дворе. У меня еще полно дел. Не бойся, тебя здесь никто не обидит, – он ласково потрепал меня своей лапищей по голове, взъерошив волосы.

– А я и не боюсь, – пожал я плечами. Ложь! Я боялся. Все внутри меня содрогалось от ужасной мысли, что я разочарую Суммана или натворю что-то и он меня выгонит. Бросит в страшном месте. А уж как я боялся, что он ударит меня или толкнет и мои маленькие косточки разлетятся в пыль.

Сумман вышел за дверь, оставив меня одного. Не решаясь пойти, куда мне указал хранитель, я сел у стола. В животе урчало, а запах фруктов так манил, но я не мог позволить себе вгрызться в сладкую мякоть – наверняка она именно такой и была: яблоки, словно светились изнутри и соблазняли укусить их, почувствовать, как, будоража все мое естество, растекается по языку сок. От этой мысли у меня даже голова закружилась. Я опустил голову на скрещенные пальцы, которые лежали на столе, и принялся рассматривать рисунок на кожуре, состоящий из полос разного размера и оттенка. Захлебываясь слюной, я все же решил уйти от манящих ваз с едой, чтобы не сорваться, и направился к лестнице в конце трапезной.

Мое внимание привлек вид за окном: вдали виднелись темно-зеленые в сизой дымке деревья. Их было настолько много, что в глубине они превращались в сплошную чёрную стену. Кругом росла ярко зеленая трава с разноцветными мелкими цветками. На небе кучерявые пышные белые облака сбивались в стайки, словно маленькие пушистые козлята. Невдалеке стояли деревянные дома, – чуть меньше, чем дом Суммана, с остроконечными крышами и резными окнами. Вдоль домов шли люди и переговаривались. Женщины были одеты в длинные платья и ходили с покрытой головой, почти как в СабКуа, но все же как-то иначе. Мужчины в штанах и рубахах, вроде бы тоже выглядели по-обычному, но все равно как-то не так. Дети бегали по поляне с палками в виде мечей и что-то кричали.

Я еще долго рассматривал жизнь, бурлящую вне стен дома Суммана. Мне было интересно все, я впитывал окружающий мир, как сухая тряпка. Перед окном пролетела разноцветная бабочка и скрылась из вида. Я, провожая ее взглядом, настолько увлекся, что воткнулся лбом в стекло.

Сладкий аромат яблок пленил и окалдовывал.

Раздосадованный, я вернулся к лестнице. Широкие перила обрамляли ступени, расходясь в разные стороны. Медленно поднимаясь наверх, я считал ступеньки, ожидая, что в дом кто-то войдет и отругает меня за своеволие. Я прокручивал в голове, как буду оправдываться. Нужно найти место в каждой комнате, куда меня будут пускать, чтобы можно было спрятаться или забиться в укромное место так, чтобы меня не смогли достать. Здесь нет тюранов, которые смогли бы меня защитить, и придется искать убежище самому.

За дверью послышались тяжелые шаги. Я замер. Сердце зашлось барабанной дробью. Но никто не вошел, и шаги стихли. Я бросился бежать наверх – направо. Первая дверь. Вторая. Я толкнул ее и, закрыв, привалился к ней спиной. Я оказался в скромной прямоугольной спаленке с узкой кроватью у стены, книжным шкафом и сундуком у изножья. На полу лежал домотканый коврик из красных и голубых ниток. В большое окно лил солнечный свет.

Я медленно сделал шаг и коснулся деревянной кровати. Столбики-шарики были настолько приятны на ощупь, что не хотелось отрывать от них пальцев. Я осмотрел свои несвежие одежды –выцветшие, потертые короткие штаны и серую от времени рубаху. Садиться на покрывало в такой одежде мне стало стыдно, и я просто провел руками по своей будущей постели. Она оказалась настолько мягкой, что на глаза выступили слезы.

В дверь тихонько постучали. Сердце провалилось в пятки. Кровь отлила от лица. Меня словно поймали за воровство. Я пришел в чужой дом и шныряю по чужим комнатам. Все еще трогая кровать, я отдернул от покрывала руки и спрятал их подмышки. Часто дыша, я осмотрелся, ища, куда бы спрятаться. Если залезу под кровать, вряд ли выберусь оттуда сам – слишком низкая. Да и узкая – меня будет видно. В сундук я не помещусь. В шкафу ни одной створки, которая закрыла бы меня полностью.

– Юга, – голос Суммана немного успокоил расшатавшиеся нервы, но страх все еще крепко держал меня в тисках и холодил спину липким потом. – Юга, ты здесь?

– Да, – пропищал я.

– Тогда… как будешь готов, спускайся. Я вещи тебе принес, и надо поесть, наверное. Ты голоден? Великий Велин, конечно, ты голоден! Спускайся, поедим, а потом решим, что делать дальше.

Удаляющиеся шаги оповестили о том, что Сумман ушел. А я так и остался стоять посередине комнаты, оборванный, босой, голодный и испуганный. О чем говорил Сумман? Я будто не слышал его слов. Только последняя сказанная им фраза засела глубоко в голове. Что он собирается делать дальше? Он выгонит меня. Выгонит прочь. Потому что я неправильный. Он еще не понял, какой я. Но ведь, наверняка, где-нибудь когда-нибудь я проявлю свою темную силу, и он напугается, так же как и отец. И прогонит. Скажет, что я волен поступать, как мне вздумается.

Терзаемый своими домыслами, я, понуро опустив голову, побрел в столовую. Сумман сидел за столом и накладывал по деревянным тарелкам похлебку, от которой шел пар. Живот скрутило от голода, и я громко сглотнул слюну.

– Ну же. Давай скорее, а то остынет и льдом покроется.

Я даже представить не мог, как еда может покрываться льдом. Я распахнул глаза и с любопытством уставился на мелкие блестки в бульоне. Сумман мелко искрошил в руках какую-то траву и бросил мне в тарелку. Терпкий аромат разнесся по всей трапезной. Я бросился к столу и, схватив деревянную толстогубую[1] ложку, принялся за еду. Обжигая губы и язык, я пыхтел над наивкуснейшей в моей жизни горячей едой.

– Не спеши так, обожжешься. Подуй. Губы есть? – Сумман потянулся к моей тарелке. Я закрыл ее плечом, отгораживаясь. – Не торопись, говорю, никто у тебя не отнимет! – он попытался отодвинуть миску, но я вцепился в ее края, обжигая пальцы. – Юга! – прикрикнул он, и я вжал голову в плечи, зажмурившись в ожидании удара. – Юга, прошу тебя, ешь осторожнее и не спеши, – громадная ладонь легла мне на шею, и большой палец погладил меня прямо по коже. Я недоверчиво распахнул глаза и притих.

– Ты меня уда’ишь? – я все еще не мог расслабиться. Но ложку не отпустил. Лицо мужчины вытянулось. Кажется, если Сумман замахнется, я просто схвачу миску и утащу ее с собой – только бы съесть содержимое.

– Зачем мне тебя бить? Разве ты слов не понимаешь? – Сумман нахмурился и потер лоб. – Значит так, – хмуро пробасил хранитель. Во мне все похолодело, но тарелку я не отпустил, а обнял ее и, развалившись на столе, принялся хлебать через край. – Это твой дом, так же как и мой. Потом, когда вырастешь, мы найдем тебе твое собственное жилище. А пока ты здесь такой же хозяин, как и я. Все, что хочешь есть – ешь. Где вздумаешь ходить – вперед. Только будь осторожен и не лезь туда, где опасно. Понимаешь меня?

Я не отвечал. Я захватывал губами овощи и куски мяса и втягивал в рот, стараясь набить его до отказа. Жевать я не успевал, просто проталкивал еду в горло и глотал.

Сумман тоже развалился на столе и, подперев голову кулаком, с уставшей улыбкой уставился на меня, как на смешного зверька.

– Фто? – пробубнил я с набитым ртом.

– Наступит день, и ты не будешь так себя вести. Ты насытишься и поймешь, что мир добрый. Не все окружающие тебя люди злые, поверь мне, – Сумман снова потрепал меня по голове и встал из-за стола, так и не притронувшись к еде.

– Сумман, а Ве’а доб’ая?

– Конечно. Почему ты спрашиваешь? – Сумман остановился и уперся кулаком в стол.

– Я чувствую… вот тут, – я показал на грудь, где чаще всего болело и тупыми ударами било изнутри, – что я ей не н’авлюcь.

– Ей никто не нравится. Ты привыкнешь находить с ней общий язык… – он снова повернулся, собираясь уйти.

– А тебе я н’авлюcь? – тихо спросил я, опустив глаза.

– Да, – только и ответил хранитель и снова сел за стол. – Ты мне не веришь? Хм… не чувствуешь?

– Я не знаю, – я принялся теребить край рубахи, не в силах поднять глаза. Их жгло, и даже частое моргание не помогало остудить их. – Я н’авился Нане. Гово’ила, что даже любит меня. Но она осталась в СабКуа.

– Я бы очень хотел стать для тебя другом.

Я вскинул взгляд и внимательно всмотрелся в лицо Суммана. Правду ли он говорит? Передо мной стояли его добрые глаза и мягкая улыбка. Его руки мяли край рубахи от смущения. Мне показалось это забавным. Он повторял мои движения.

Новый наряд мне очень понравился, хотя ботинки на кожаных шнурках были особой пыткой с непривычки. В пустыне я всегда ходил босиком – денег на добротные сандалии у отца не было (или он просто решил не тратиться на меня), поэтому кожаная обувь, которая смыкалась на моих ногах, раздражала. А тонкие веревочки, которые никак не хотели слушаться и вечно развязывались, словно развлекались в непослушных детских пальцах и заставляли тратить драгоценное время, отрывая меня от более приятных занятий – например, обеда.

Рубашка и штаны ладно сидели на тощем теле. Сумман пригласил девушку из деревни, чтобы она постригла меня, теперь с открытым лицом и расчесанный я почти не отличался от местных мальчишек, разве что был более загорелый и худой.

– Ну что? Как у тебя дела? Чем хочешь заняться? – Сумман со стуком вошел в приоткрытую дверь и, не переступая порога, наполовину ввалился в комнату.

Я сидел на кровати и проводил руками по покрывалу. Мне до сих пор не верилось, что все это происходит со мной. Еще утром мне казалось, что весь мир от меня отвернулся и сгинуть мне суждено в мертвой пустыне. А тут… сытный обед, мягкая постель с подушкой (подушка, к слову, стояла боком, оттопырив углы в разные стороны. К ней я еще не прикасался, считая нашу будущую вечернюю встречу таинством единения – я не хотел нарушать его раньше времени).

– Я не знаю.

– Ну да, ну да. Может, прогуляемся по деревне? Я тебя познакомлю со всеми. Или сразу приступим к обучению? Я принес книги. Ты умеешь читать? – я покачал головой: кто же мог меня научить? Наина слишком была вечно занята, только рассказывала о древних письменах в храме Яра. Книг в нашем доме не было вообще – старшие учились при храме или в отдельном здании, которое называли школой. Как по мне, она напоминала простой сарай с соломенной крышей, где дети сидели на полу и слушали стариков.