Ярик, или «Ваш редкий шанс»

– Легок на помине, – улыбнулась Надежда.

Из письма мэра она узнала, что набралась группа человек под двадцать и всем им не терпится приехать за русскими невестами. Там же, в письме были приложены фотографии итальянских женихов с указанием имен, фамилий, возраста и профессий.

– Молодец, все четко и конкретно. Вот, что значит образованный человек и грамотный руководитель! – одобрительно отметила про себя хозяйка агентства.

Там же, в конце списка с фотографиями потенциальных женихов, Надежда увидела фотографии и самого Алесандро Моретти. Приятный мужчина: на вид от сорока с небольшим до пятидесяти. Одно фото в полный рост на фоне мэрии, второе, лицо крупным планом.

– Надо сегодня же решить вопрос с невестами. Позвоню на свою малую родину, в свой бывший колхоз, где из родственников остались только овдовевшая мачеха и сводная сестра Маша. Мать Нади рано умерла от болезни. Отец после отъезда дочери на учебу в городской техникум, повторно женился на разведенной женщине с ребенком, а несколько лет назад и сам отошел в мир иной. Так, что из кровных родственников по прямой, у Надежды никого не осталось. Только тетка, – двоюродная сестра матери, с которой она при жизни не поддерживала отношения. Почти случайно Надя нашла ее, прожив в Москве, к тому времени, уже больше десяти лет.

С трудом и не без помощи все того же интернета, Тягачевой удалось разыскать контактный телефон конторы ликвидированного колхоза «Светлый путь», в котором родилась и выросла, жили, работали и умерли ее родители. Через подошедшую к телефону женщину, она попросила записать и передать свой номер сестре или бывшей мачехе.

В тот же день ей перезвонила, сводная сестра Маша, с которой они не виделись после похорон отца. Да и до этого встречались нечасто. По мнению Нади, Маше уже исполнилось слегка за двадцать, о старшей сводной сестре та знала, в основном, со слов отчима и матери, ненадолго пережившей его. Поговорив немного о том и сем, Надя выразила желание приехать на несколько дней, чтобы посетить могилы родителей. Договорились, что она будет в ближайшие выходные.

Ехать от Москвы по прямой километров пятисот. Надежда, сев за руль «Хонды», успешно добралась до родной деревни часов за шесть с половиной.

Дом Тягачевых, давно не крашенный, имел запущенный вид, словно бедный родственник, в потертой одежонке. Отец перед кончиной стал быстро сдавать, не хватало у него сил на ремонт. Хорошо, что ходил до последнего на своих ногах.

Калитка оказалась не заперта. Отвыкшая от деревенской жизни Надя, осторожно ступала по ведущей к дому тропинке, между разросшимися кустами с цеплявшими за одежду ветками, мокрыми от недавнего дождя.

Старый пес Пират, звякнув цепью, вышел из будки, хотел было залаять для порядка, но подслеповато посмотрев на Надежду, передумал. Признав в ней дочь своего покойного хозяина, виновато завилял хвостом.

– Пиратка, узнал меня! – Надежда ласково потрепала пса, – сейчас угощу тебя вкусненьким. Я и тебе гостинец привезла. Дождался меня, старичок ты мой!

Надежда поставила на траву сумку и достала из нее несъеденные в дороге бутерброды. Зная, что деревенские собаки ненабалованные, дала псу сначала куски хлеба, пропахшие колбасой, он тут же проглотил их, а только после угостила лакомством – розовыми кружками докторской.

– Совсем ослеп и нюх потерял, – раздался голос Маши из открытого окошка терраски. Привет, Надя! Заходи. Мокро нынче после дождей. Самовар я поставила, не остыл еще.

Надежда подняла с травы сумки и направилась к крыльцу.

Глава 12 В родных стенах

Внутренняя обстановка в родительском доме за почти двадцать лет после отъезда Нади Тягачевой в Москву мало чем изменилась: все та же мебель, все те же коврики… обычная деревенская рухлядь, которую и выбросить жалко, и смотреть на нее грустно. Впрочем, позади годы нелегкие, – тяжелое лихолетье 90-х. Не до интерьера тогда было. Выжить бы…

К вечеру быстро похолодало, август напоминал, что лето скоро попрощается и уйдет. Дожди, дожди и ранние сумерки.

В доме было тепло и сухо, от растопленной печи. Большой абажур с его желтым освещением создавал уютную атмосферу деревенского быта. Посреди комнаты на круглом столе, покрытом скатертью стоял самовар. Маша достала из буфета банку с вареньем и хлеб кирпичной формы, с детства любимый Надей: пышный, серовато-ноздреватый с корочкой, какой всегда пекли и привозили в их местный магазинчик сельпо.

Надежда поспешила достать из сумки, привезенные ею из Москвы продукты: часть выложила на стол, остальное убрала в старый холодильник, который помнила со своего раннего детства. Шумел он, как трактор, но все эти годы работал исправно. В СССР подобная бытовая техника служила десятилетиями. Впрочем, бережливые родители давали ему зимой отдохнуть и отключали до наступления тепла. У деревенских жителей свой безотказный холодильник – погреб или ледник.

Попили они чай с гостинцами из Москвы: маслом, сыром, ветчиной из консервной банки. Наевшись, Маша поднялась из-за стола и подойдя к окошку, глянула за занавеску.

– Похоже, завтра дождя не будет. Прямо с утра на кладбище и отправимся. Каша там, конечно, под ногами, та еще… Я тебе сапоги дам.

– Телевизор, «Поле чудес» смотреть будешь? – зевнув, спросила она Надю.

– Да, нет… я лучше почитаю.

– Пойдем, я тебе постелила. Да, не в гостях ты… Знаешь, где-что.

Надя кивнула ей в ответ, но в душе чувствовала себя гостьей в родном доме. Отвыкла она. В Москве, в своей квартире, с ванной, горячей водой, она больше дома, чем здесь.

Немного почитав, захваченную с собой в дорогу книгу, Надя погасила ночник и заснула на мягкой перине из куриных перьев. Куры в деревне первое дело: яйца, мясо, перо, удобрения на огородные грядки… Мать их держала, отец держал, а потом и новая его жена. Подушек-перин всегда в избытке было. Тепло от них знатное, как говаривал отец Константин Иванович Тягачев, бывший тракторист их колхоза «Светлый путь».

Утром и впрямь дожди прекратились и на небе появилось солнце. Заметно потеплело. Надя в спортивном костюме «Адидас» красного цвета, по совету сводной сестры не стала надевать белые кроссовки той же фирмы, а послушно сунула ноги в резиновые сапоги, доходящие ей до колен, еще отцовские. В таком виде и отправились они с Машей на местное кладбище, не забыв сорвать у забора две большие мальвы: алую – для матери, желтую – для отца.

Возвращаясь с кладбища, Надя увидела, что у некоторых домов высокая, давно некошеная трава, по ней нетрудно определить, что хозяева в отъезде и в домах давно никто не бывал.

Маша, кивнув в сторону одного из них, сказала:

– Уезжают кто куда… Кто в райцентр, кто, как ты в Москву. Молодежи мало, одни бабы с детьми или, как я перестарки одинокие.

– Ну, какая ты перестарка… – попыталась ей возразить Надя.

– Да, вот такая. Мне уж двадцать пятый год пошел. Для таких, шансов нет.

– А чего ты не уехала?

– А куда и к кому? В райцентре своих незамужних девок полно.

– А где ты работаешь? – поинтересовалась Надя.

– Почтальоном на почте. Больше работы нет. Умирает потихоньку деревня наша…

– Да. А, ведь двадцать лет назад, когда был колхоз, большая деревня была. – со вздохом согласилась Надежда.

Уже дома, после обеда, Маша спросила у Нади, глядя ей прямо в лицо:

– Скажи честно, зачем приехала?

– Отвыкшая от такого обращения Надежда, смутилась:

– Посетить могилки, вспомнить детство, юность…

– Только за этим? Вижу, что темнишь ты…

Отпираться было уже бесполезно, деревенские зрят в корень.

– Не только. Я в Москве свадебным агентством заведую. Вот и размышляю, как нам покончить с женским одиночеством, как выдать замуж наших женщин.

У Маши лицо вытянулось от неожиданности.

Опомнившись от сказанного Надеждой, она произнесла:

– Так у нас, считай, все незамужние, за исключением Люськи Бабарыкиной, она замужем за милиционером Василием Степановичем, трое детей у них. И учительницы Валентины Петровны с педагогом Афанасием Дмитриевичем, они уже в годах, а их дети в город уехали.

– Так, где же ваши мужики?

– Видела на кладбище сколько молодых мужиков похоронено… Почти все там. Кто от водки, кто от войны в Чечне погиб.