Хоровод обреченных

– Поначалу как у простого гриппа: повышенная температура, покраснение слизистой горла и глаз, головная боль, ломота в суставах. На следующий день может появиться сухой кашель. По идее, где-то на третий день температура должна снизиться до субфебрильной, то бишь до тридцати семи с небольшим. На седьмой или в крайнем случае на десятый день пациент выздоравливает. Однако в нашем случае развивается пневмония, нередко – легочное кровотечение. Летальный исход наступает чаще всего на двенадцатый день болезни, обычно от осложнений со стороны органов дыхания, а при молниеносной форме – уже на вторые или третьи сутки.

– А инкубационный период?

– Обычно от двух дней до недели. Что примечательно, все умершие – взрослые люди от двадцати пяти до пятидесяти лет, вполне здоровые физически. То есть, если обычный вирус гриппа охватывает сначала самых больных и слабых – детей и стариков, этот почему-то гораздо серьезнее воздействует на сильных и молодых.

– Что-то мне это напоминает… – пробормотал Лицкявичус задумчиво.

– Эпидемию «испанки»? – предположил Кадреску. Несмотря на то что патологоанатом и бывший глава ОМР являются полными антиподами друг другу как внешне, так и по характеру, в плане интеллекта у них больше точек соприкосновения, чем у всех нас, вместе взятых.

– Вы оба правы, – согласился Рыжов. – Не хотелось бы так думать, однако на данный момент все указывает на это.

– Значит, не свиной грипп, а все-таки птичий? – снова задал вопрос Леонид. – Как и в восемнадцатом году?

Из учебников я знала, что пандемия «испанки» прокатилась по Европе в тысяча девятьсот восемнадцатом-двадцатом годах и стала самой страшной в современной истории человечества. Тогда от гриппа погибло свыше двадцати миллионов человек, однако этим мои познания, пожалуй, и ограничивались.

– Похоже на то, – кивнул Рыжов. – И, если окажется, что мы правы, нам грозят большие проблемы. То, что мы имеем сейчас, – лишь капля в море, но она может превратиться в такой водопад, что мы не успеем ставить дамбы!

– Всегда хотела узнать, почему тот вирус назвали «испанкой» – потому что он появился в Испании? – поинтересовалась Вика. Я подумала, что ее любознательность сейчас слегка не к месту, но Рыжов, очевидно, так не считал.

– На самом деле, – сказал он, – родиной «испанки» была Америка, но власти США сумели скрыть факт эпидемии.

– Господи, да как такое вообще можно скрыть? – удивился Никита.

– Первая волна не была масштабной и прошла практически незамеченной, – продолжал ученый. – Из Америки гнойный бронхит нелегально перебрался в Европу вместе с американскими войсками, участвовавшими в Первой мировой войне. Сначала больные появились во Франции, в стоявших там американских и английских войсках. Потом эпидемия прокатилась по Швейцарии, Испании, Англии и Сербии, дошла до Польши, Швеции и Германии, впоследствии добралась до Африки и Индии, а осенью восемнадцатого пандемия вспыхнула в России и на Украине. Пандемия характеризовалась высоким процентом смертности и серьезными сопутствующими легочными явлениями и кровохарканием, благодаря которым заболевание напоминало легочную чуму. Люди слабели на глазах и в течение нескольких часов уже не могли ходить. Симптомы, включая синюшность лица и кровавый кашель, вызывались быстрым поражением легких. На более поздних стадиях болезни вирус приводил к внутрилегочному кровотечению. Быструю смерть вызывала прямая пневмония, обусловленная самим вирусом «испанки». При затяжном течении болезнь включала в себя вторичную бактериальную пневмонию, а в некоторых случаях также нервное расстройство, которое могло привести к психическим изменениям. Этот вирус был крайне опасен, так как из-за его «новизны» человек не мог иметь на него иммунитета.

– Погодите, но ведь теперь от «испанки» существует вакцина, разве нет? – спросила я.

– Против нового штамма гриппа A/H1N1 созданы четыре вакцины, которые в настоящее время прошли клинические испытания, однако мы пока не уверены, что столкнулись именно с «испанкой», – это раз. Два – новый штамм может оказаться принципиально другим, и существующая вакцина нам ничем не поможет. В-третьих… Вы в курсе, что возможность исследовать вирус появилась совсем недавно и не у нас?

Я отрицательно мотнула головой.

– О, это настоящий триллер, если можно так выразиться! В феврале девяносто восьмого года подразделение молекулярной патологии Института патологии армии США получило образцы вируса «испанки», извлеченные из тела коренной жительницы Аляски, зарытого недалеко от селения Бревиг Мишн и пролежавшего в вечной мерзлоте почти восемьдесят лет! Эти образцы, а также препараты из архива института позволили ученым восстановить генную структуру вируса восемнадцатого года. В две тысячи втором году американские ученые реконструировали вирус «испанского» гриппа и в ходе эксперимента создали вирус, содержащий два гена вируса восемнадцатого года. Смертность лабораторных мышей от него была значительно выше, чем от вирусов, сконструированных на основе современных разновидностей гриппа. Оказалось, это вирус подтипа H1N1, который возник в результате серии мутаций в генах вируса птичьего гриппа, сопровождающих его адаптацию к человеческому организму. Эксперименты проводились в лаборатории Министерства сельского хозяйства в штате Джорджия.

– Так как же он попал к нам? – спросил Никита.

– Вот в том-то все и дело! – развел руками Рыжов. – За этим мне и нужен ОМР… вернее, вы, потому что Толмачева просить о помощи бессмысленно. Нужно выяснить, с кого все началось, то есть кто стал первой жертвой вируса. Я не могу привлечь полицию, так как не имею соответствующих полномочий, да и вряд ли они согласились бы заниматься поисками первой жертвы эпидемии гриппа, не зная, зачем это делают. Комитет по здравоохранению предпочитает делать вид, что прямой угрозы не существует. В общем, Андрей Эдуардович сказал, что вы можете оказать посильное содействие, пока мы будем выяснять, с каким именно штаммом имеем дело. Причем работать надо быстро, ведь в случае распространения эпидемии последствия могут стать колоссальными!

– А как насчет введения карантина? – задал вопрос Павел. – Я, конечно, невежда в этом вопросе, но, по-моему, как раз для таких случаев данная мера и существует?

– Соблюдать карантин по гриппу крайне сложно. У нас есть пример все той же пандемии «испанки». Тогда многие города, штаты и целые страны объявляли карантин в попытке остановить распространение пандемии. Общественные места были закрыты более года, некоторые населенные пункты даже выставляли вооруженные кордоны и не пропускали ни одного человека. Однако даже в местах, где смертность была невысокой, заболевших все равно оказалось так много, что повседневная жизнь замерла. Это связано с немыслимой скоростью распространения болезни: для сравнения, СПИД убил двадцать пять миллионов за четверть века, а «испанский» грипп убил столько же за двадцать пять недель начиная с сентября восемнадцатого года! Пока волна нас еще не накрыла, и я надеюсь, что не прав и все обойдется малой кровью.

– А если ты прав, – заговорил Лицкявичус, поднимая глаза, – то мы окажемся в большой… Кстати, как обстоят дела в других местах – в Москве, например?

– У меня нет таких сведений, – покачал головой Рыжов. – Вполне возможно, что источник первоначального заражения появился именно в Питере, – должна же эпидемия где-то брать свое начало? В любом случае в вашу задачу входит поиск, так сказать, «предтечи» – того самого, единственного, человека, с которого все и началось. Как думаете, справитесь?

– Постараемся, – ответил за всех Лицкявичус. – Ведь Толмачев, похоже, не оставил нам выхода?

– Dimidium facti, qui соeрit, habet! (Начало – половина дела!) – пробормотал примостившийся в углу и до сих пор молчаливый Александр.

– Это да, – согласился Рыжов, – однако fugit irrevocabile tempus!

– «Бежит невозвратное время», – машинально перевела Вика, удивленно переводя взгляд с пожилого ученого на молодого. Еще некоторое время мы потратили на распределение обязанностей, после чего стали постепенно расходиться. Последними уходили я и Вика, обещавшая подбросить меня до дома. У двери она обернулась к провожавшему нас Лицкявичусу и спросила:

– Андрей Эдуардович, а что это было – ну, латынь эта вся?

– Ты имеешь в виду афоризмы, которыми перебрасывались Рыжов и «вундеркинд»? Так это у Лаврентия еще с академических времен пунктик такой: он знал латынь, как никто другой, и всегда любил латинские изречения – заучивал наизусть, а потом изводил нас с утра до вечера! Видимо, парень тоже от него «заразился».

* * *

– Что тебе известно об «испанке», Шилов? – спросила я во время ужина.

– О какой испанке? – уточнил он.

– Брось, Шилов! – огрызнулась я. – Об «испанском» гриппе, естественно!

– Ну почему же – «естественно»? А касательно твоего вопроса… Что именно ты хочешь узнать?

– Да что угодно!

– Даже не знаю, с чего начать! Перво-наперво на ум приходит Вера Холодная…

– Почему холодная?

– Эх ты, Сократ мой…

Терпеть не могу, когда Шилов так меня называет! Сократ был древнегреческим философом, одним из родоначальников диалектики (этим знанием, кстати, я тоже обязана мужу), и когда Олег называет меня его именем, это обычно означает то, что среднестатистический мужчина подразумевает под народным словом «дура». Но Шилов, конечно, вне статистики, а уж тем более – усредненной статистики, поэтому и обижаться на него смысла не имеет.

– Вера Холодная была известной актрисой. Знаешь, ее называли королевой немого кино!

– Я не фанатка этого жанра, Шилов!

– Я тоже, но есть вещи, которые следует знать каждому, кто считает себя культурным человеком.

– Расслабься, я вовсе не считаю себя таковой! Так почему же все-таки тебе на ум приходит Холодная?

– Она стала одной из жертв «испанки». Несмотря на революцию и Гражданскую войну, она снялась в большом количестве фильмов и, можно сказать, была первой в России киноактрисой, получившей статус «звезды». В Одессе, оккупированной французскими войсками, Вера Холодная выступала в благотворительных концертах, исполняя старинные романсы. На одном из таких концертов она простудилась, и врачи диагностировали «испанку». Вирусный грипп в то время как раз свирепствовал в Одессе, а лечить болезнь в те годы еще не умели. Вере Холодной было двадцать шесть лет, когда она умерла. Помнишь такие стихи:

Ваши пальцы пахнут ладаном,
На устах у вас печаль.
Ничего теперь не надо вам,
Никого теперь не жаль?

– Что-то знакомое… – пробормотала я.

– Это романс Александра Вертинского – он был влюблен в Веру Холодную. А почему ты вообще об этом заговорила?

Я не собиралась вдаваться в подробности до того, по крайней мере, пока сама не разберусь, что к чему. И уж тем более мне не хотелось рассказывать Шилову о своей встрече с Лицкявичусом – с некоторых пор его имя стало в нашем маленьком семействе своего рода табу, и ни один из нас не поминал его всуе, словно имена бога и дьявола.

– Сейчас же вирус гриппа гуляет, припоминаешь? – уклончиво ответила я.