Ювелирная работа

– То есть?

– Вы же понимаете, что, когда богатый человек заказывает эксклюзивное украшение, он желает, чтобы оно было единственным в своем роде?

– Ну наверное…

– Часто они даже ставят такое условие – чтобы изделие существовало в единственном экземпляре. Заказчик платит не только за украшение, но и за престиж: его жена или подруга не должны на каком-нибудь приеме или дефиле столкнуться с женщиной, на пальце которой окажется точно такое же кольцо или на шее – ожерелье!

– Фельдман скопировал ваше изделие?

– Это еще при жизни Карла случилось. Я сделал для одного банкира браслет, который он хотел подарить жене на годовщину свадьбы… Могу показать, хотите?

– Хочу, конечно! – воскликнула Лера.

Она была, в сущности, равнодушна к драгоценностям, но ей хотелось взглянуть на творение рук Романа Вагнера. До этого ей лишь однажды довелось держать в руках то, что он создал – потрясающее ожерелье из голубых опалов. Роман вышел и через пару минут вернулся, держа в руках толстый альбом. Раскрыв его на нужной странице, он показал Лере большую, очень качественную фотографию браслета из желтого золота в виде ящерицы, которая вся сверкала и переливалась.

– Здесь все – бриллианты, – пояснил Роман, указывая ногтем на камни. – Желтые, зеленые и коньячные.

– Великолепная работа! – честно сказала Лера. – В магазине я такого не видела!

– Там и не может такого быть, это ведь эксклюзивное изделие, единственное в своем роде.

– И что, Фельдман скопировал вашу «ящерку»?

– Да. Он использовал золото, но не семьсот пятидесятой, а стандартной, пятьсот восемьдесят пятой пробы, а бриллианты – чуть ли не крошка, отсюда и гораздо более низкая цена. Супруга банкира сильно расстроилась, увидев на ком-то похожий браслет – пришлось ее утешать, объясняя, в чем разница.

– Она приняла ваше объяснение?

– Не знаю, этим Карл занимался. Видимо, да, потому что больше об этом разговор не заходил, а банкир продолжает делать у меня заказы.

– Насколько сильно вас расстроила эта, гм… кража интеллектуальной собственности, если можно ее так назвать? – спросила Лера.

– Не настолько, чтобы убивать Фельдмана! – усмехнулся Роман.

– Да я вовсе не собиралась обвинять в его убийстве вас, просто мне хотелось понять…

– Что именно? Мог ли кто-то из моих коллег, оказавшись в подобной ситуации, пойти на преступление? По-моему, я уже высказал свое мнение на этот счет: мы так не поступаем. В нашей среде проще испортить чью-то репутацию, придумав какую-нибудь правдоподобную «утку», ведь в бизнесе, особенно таком нишевом, как ювелирное дело, потеря лица – самое страшное, что может случиться! Спрос на дорогие изделия не столь велик, как на массовый ширпотреб, поэтому лишиться клиента, который, возможно, еще не раз обратился бы к вам, большая беда!

– А за такое убить можно? – ухватилась за его слова Лера. – Вы сказали, что Фельдман не гнушался подобными вещами…

– Верно, – задумчиво проговорил Роман, потирая подбородок. Лера невольно обратила внимание на то, какие у него красивые руки. Их портило лишь одно – темный налет под ногтями: она где-то читала, что при работе с драгоценными металлами ювелирам трудно избавиться от металлической крошки, забивающейся под ногтевую пластину, и простой чисткой этого не исправить. – Но мне все же кажется, что убийство – слишком крайняя мера, чтобы рисковать потерей свободы, да и жизни, к которой привык… Нет, мне трудно поверить, что Фельдман погиб из-за собственной беспринципности! Его ведь ограбили?

– Да, – подтвердила Лера. – Остается понять, было ли целью ограбление или все-таки убийство?

– О том, чем занимается Фельдман, знали многие, – заметил Роман. – Взяли только бриллианты?

– Да, но он обычно не хранил камни дома, это был редкий случай!

– Понимаю… Выходит, кто-то знал о бриллиантах?

– Вы правы, выходит. А Эдуард точно был в курсе!

– В курсе, что Фельдман по дурости оставит их у себя вместо того, чтобы спрятать в сейфе в мастерской? Сомневаюсь!

Разговор зашел в тупик, и Лера не представляла, что еще сказать: судя по всему, Роман Вагнер рассказал ей все, о чем знал.

– Как вы вообще? – неожиданно даже для самой себя вдруг спросила она.

На лице собеседника отразилось изумление: он тоже не ожидал от нее подобного вопроса. Тем не менее, видимо, посчитал, что она интересуется искренне – уж ему ли не знать! – поэтому ответил:

– Привыкаю к одиночеству. Потихоньку.

– Вы и раньше не любили общество, – напомнила Лера.

– Ваша правда, но я никогда не был один в полном смысле этого слова, как… сейчас.

Лера понимала, о чем он говорит: в детском доме его окружали люди, нравилось это Роману или нет, а потом рядом всегда был Карл. Теперь его не стало, и парень действительно остался совершенно один, несмотря на то, что формально у него есть родственники, пусть и не самые удачные. Конечно, быть богатым и одиноким – не то же самое, что в одиночестве еле сводить концы с концами, и все же Лера понимала, что одному тяжело. Она порой мечтала о том, чтобы ее оставили в покое, но это – другое: она с утра до вечера общается с людьми, а еще у нее есть мама, сестра и зять, который Лере практически как старший брат, поэтому одиночество она выбирает добровольно, всегда имея возможность прервать его и вновь оказаться в обществе любимых людей. Роман же одинок вынужденно, и ему гораздо сложнее, чем любому другому, вписаться в какую-либо компанию.

– Не надо! – услышала она его слова. – Не жалейте меня, я справляюсь. В конце концов, у меня есть все, о чем можно мечтать, а остальное – так, блажь, ерунда!

– Вы давно говорили с доктором Сапковским?

– Мы все время на связи, но у меня пока нет необходимости в дополнительной терапии, спасибо за беспокойство. Если у вас все, я бы хотел заняться очередным заказом.

Это было предложение выйти вон, и Лере ничего не оставалось, как распрощаться. Тем не менее ей казалось, что они не договорили. С тех пор, как она узнала об особом даре, или, скорее, проклятии Романа Вагнера, передающемся по мужской линии в его семье, Лера все спрашивала себя, насколько трудно выживать в мире человеку, который буквально кожей чувствует то, что переживают окружающие его люди? Эмпатия, доведенная до крайнего предела, когда ты воспринимаешь чужую боль, как свою, способна убить! Медицинские препараты помогают, но постоянно находиться на них невозможно без вреда для физического здоровья, а без них может пострадать здоровье ментальное… Интересно, появился ли у Романа кто-то особенный – тот, кто в курсе его проблемы? Он сказал, что привыкает к одиночеству, но ведь Лера ему никто, и он не обязан делиться с ней самым сокровенным! Да и почему ее вообще это интересует?!

* * *

Лера выслушала доклады оперов, время от времени делая пометки в блокноте.

– Таким образом, – подытожил Виктор, – в жизни Катерины Уткиной не было ничего, за что ее можно убить: обычная провинциальная девчонка, приехавшая в большой город и пытавшаяся устроить свою жизнь наилучшим образом. Думаю, она – тупиковая версия, надо вплотную заняться прокурором.

– А я не согласна, – возразила Лера. – Разве ты не слышал, что сказал патолог: Катя была беременна.

– Подумаешь, невидаль! – отмахнулся Виктор. – Она могла сделать аборт…

– А если не захотела? – встрял Леонид. – Она же стремилась «привязать» к себе мужика, чтобы удачно выйти замуж: разве не стоит проверить ее бывших?

– Да тут проверять замаешься – их, похоже, немало!

– Надо проверить всех! – жестко сказала Лера. – Если причина убийства – нежелательная беременность, необходимо разыскать всех, с кем у Уткиной были близкие отношения.

– Да кто стал бы убивать в чужом доме – в квартире прокурора города?! – развел руками Логинов. – Не проще вызвать девчонку в какое-нибудь безлюдное место и там грохнуть?

– Мы ведь уже допускали ситуацию, что убивать не планировали, – терпеливо напомнила Лера. – Может, мужик пришел поговорить, убедить сделать аборт, но потерпел фиаско и вышел из себя?

– Кстати, это могло бы объяснить, почему убийца не напал на жертву с порога, а прошел в гостиную, – заметил Севада. – Возможно, разговор перетек в скандал, они схватились – и вот результат!

– Точно! – кивнула Лера. – А как у нас с ломбардами, Севада?