Блик. Искусство нетления

Зеркалю, ощущая и себя малой каплей…

Консистенция блика

Красиво? – Перед вами самая подробная модель вселенной на сегодняшний день – в ней   более 100 тысяч галактик.

Консистенция неотягощенности. Со-стояние составляющих с ударением на понятие состояние. Когерентность «стоящих» то бишь отдельно устойчивых, допускающих совместность без изъяна в самостоянии. ОтдельноУстойчивые суть параметры свободы как способа жизни, причастного пониманию.

Степень подвижности и густота следа – характеристики консистенции. Когерентная точка схода в источнике действий – в себе. Многомерная легкость блика – ты везде и нигде.

Новый человек

Созревая в человека, стала замечать в себе еле ощущаемую холодящую прожилку здорового цинизма. Опыт искрит, соударяясь с ювенильным идеализмом. Наблюдаю максимально отстраненно, хотя мне ведомо, что я часть системы и не могу, подобно Платоновским глазам вывернутым из вне внутрь, быть чистым наблюдателем. Вот уж чистейший инфантилизм – допускать возможность независимого наблюдения.

На этой проекции себя-наблюдателя построены все религиозные доктрины с творцом-вседержителем во главе. Антропоморфный мир – наделение смыслом всего, что привлекает внимание, с чем выстраиваются отношения. Причем в отношениях всегда наша сторона – пользователь.

Давненько пытаюсь определить, чем таким мы в самом деле отличаемся от братьев наших меньших. Все, чем промышляют они, свойственно и нам, только в более изощренной пользовательской безжалостной форме. Некоторое время назад попыталась описать явление любопытства. Это будет посильнее любомудрия. Устремление, вожделение к испытанию реальности и, как следствие пытливостей – искусственный антропоморфный мир. Корень любопытства, даже если исследовать это понятие этимологически, располагается в пытливости – способности проживать, пропускать сквозь себя реальность. Конечно, животные также проявляют любопытство, но оно скорее из разряда защитной реакции. Любопытство и его удовлетворение – блаженнейшие состояния мыслящей материи, здесь внятно вырисовывается вектор эволюции. Здоровая, невынужденная пытливость ума предполагает умиротворенность плоти. «Новый человек», которого так страстно взращивают пророки в своих ретортах – общинах, начиная от апостола Павла до нынешних МуссолиниДугиных и иже с ними, не насаждается и не сеется из вне. Как только на всей без исключения земле перестанет имитироваться равенство и безопасность, так сразу же прекратится воспроизводство fat tail-паттерна, который в свою очередь непрерывно транслирует самоподобную множественность в общество. Хищный современный человек силен в имитациях всех базовых человеческих состояний, но этому есть естественный предел; наиболее естественный из всех естественных – наша общая земля. Наш общий дом, когда он вынужденно станет общим (пока еще есть возможности строить перегородки) осушит все имитации. Вот тогда, а никак не раньше повсеместно появится новый человек, как некогда повсеместно спонтанно возникла жизнь.

Блик печали

Завершенность. Могу назвать ее надломом очарования надежности. Третье поколение, выращенное в «надежности», при надломе старается покинуть поле печали или ослабляет плодоношение. Вернувшиеся ради помощи родственникам усиливают «ожидание конца». Любая «надежность» в единствах третьего порядка обречена на надлом. Исключение составляют отношения родителей к детям и весьма редкие подлинные дружеские отношения. Имитация комплекса «надежности порождающего» знакома психотерапевтам, священникам и всяческим иным приручителям. «Прирученный» очаровывается «надежностью», самоприсваивая себе статус эксклюзивного порождения с правом беспрепятственного доступа к источнику «надежности»… и промахивается, впадая в особую тягучую печаль. Ту,. что способна передаваться от лица к лицу, создавая целые депрессивные агрегации. Разрешается это состояние либо мстительно-обидчивой активностью, либо рассеевается в коонтогенезе печалью.

Красота начала в режиме slow mo

Холодные ночи нынешнего мая включили режим slow motion для всех цветущих действующих лиц. Неделю любуюсь россыпью сливовых бутонов за окном, с особой подробностью выписывающих все таинство бутонности.

Что движет желанием видеть, наслаждаться смотрением? Не здесь ли, в этой желанности приятия, эмоционально родится или является причастность общему делу жизни, его искусно упакованной сути. Нечто подобное испытываешь в присутствии явлений высокого искусства, когда со-зерцаешь гораздо большее нежели транслировал автор. Смотрю или, вернее, читаю напор развертывания безусловного становления программы цикла в режиме slow mo. Сразу выношу за скобки взрослым зрелым росчерком аляповатый гламур умиления цветами и пытаюсь осознать природу желания видеть подобные явления, сопровождать их движением мысли и, более того, своим дыханием.

Быть может, воздействует гипержест инициации, мистериальной потенции сущего, образ сокровенного образа причастности, миг полноценной автономности, развёрнутый в тотальность бесконечности. Холодная сосредоточенность красоты начала.

В бликах прошлого и будущего

Условно-композитный материал того, что ещё потенциально возможно будет и того, что является избытком сложившегося прежде на фоне тотальной майской зелени, а именно – цветущая слива и прошлогодние, не сброшенные семена ясеня.

Бытие в бликах прошлого и будущего.

Бликовая семантика

Чтобы возник блик нужна поверхность и источник света (Луна тому свидетель).

Если поверхность это я, то источник света все остальное. Бликую, то бишь зеркалю согласно композиту личной способности быть. Его структура состоит из модулей опыта (сложных самостоятельных узлов), стянутых в поле личного времени. Так как время – источник непрерывного поновления, в смысле покрытия или шлифовки новизной, то композит личного бытия переформатирует модули и, соответственно, бликовую картину.

При внимательном рассмотрении получаешь историю личного становления, ни много ни мало, от простейшего органического молекулярного набора до сложнейшей конструкции, претендующей на поЯтие того, что не Я.

Далее включаем семантический генератор и получаем подлинное Имя (извне считываемое как эстетический образ персональной оригинальности), позволяющее называть из себя самого окружающие явления (глухонемые по природе своей) особым образом. Авторское бликовое изназвание, искусство именного резонирования, пожалуй это то, что мы по-настоящему можем.

Сшивка бликами

Невесть откуда взявшаяся чайка в встречном потоке северо-западного ветра, этажом ниже трассированый излёт лепестков дикий груши и, в совсем придонном слое, деловитость голубиной стаи; сшивает слои мое причастное любование.

В размытости

Под воркование лягушек в ближнем озерце две размытости, претендующие в моем сознании на имя «облако», фактурно истаивают в пятом часу пополудни, будто обещая ясность и вслед за ней тепло; ан нет – брюхатая иссиня-мглистая сущность вползает с северо-запада.

Плод реальности

Ты, как плод реальности, пробуешь сам себя на вкус-запах-цвет-форму-звучание. При этом хорошо осознавать, что представление о самом себе часто загрязнено и сковано взглядом «другого» в известном стремлении «не обмануть ожиданий, соответствовать». Вероятно существует некое СенсорноеБессознательное с начальной допороговой тонкой границей, своего рода терруар, позволяющее не иссякать непосредственности, чистой искренности в попытках саморепрезентации. Насыщенно направленный интерес к обновлению взывает к тонкой границе, точнее, дизайн-контуру ПлодаРеальности. Пробуя, постигаешь со-стояние у-местности.

Блики в формате plek

Чарующий эффект вплетения порывов ветра в древесные ветви. Совершенно независимые друг от друга потоки вещества порождают волны звучания с одновременной грациозной графикой движения, в каждое мгновение непредсказуемой и оттого вызывающей легкое опьянение. Опьянение, как эффект парадоксального восприятия пространства. Пользуясь метафорой архитектурных стилей, происходит нечто напоминающее преобразование романики в барокко, через выгибание плоскости в линзу, или в готику, вытягивая приземленную устойчивость вверх. Все зависит от стиля когнитивного пространства, из которого ты «опьяняешься» и личной хтоники (той самой ХозяйкиМеднойГоры твоей личности).

Ощущаю себя зрителем в ложе театра Реальности, абонемент в который продлевается или, точнее, длится и длится.

Иногда же, в синхронном потоковом движении мельчайших складок единого, наполняю пространство личности все более новыми различениями, даюсь диву и вслед за Арсением Тарковским ощущаю – «я из тех, кто выбирает сети, Когда идёт бессмертие косяком…»

Хореография косяка – графика динамики синхронности; по сути нет ничего более абсурдного в приложении подобной метафоры к вихрю сцепок случайностей в пространстве жизни; пожалуй, по степени абсурдности, в той же категории равновелико и само «бессмертие».

И все же мастеришь сеть в виде некой практики создания мерности большего порядка. Напоминает искусство оригами, когда плоскость особым складчатым образом приобретает объём со считываемым образом (как не вспомнить индоевропейский корень plek, проступающий в смысле плиссировки). Так вот, плиссируешь беспросветное, тусклое и ничтожное пространство вседневности, вплетая свои годовые кольца в материю хаоса и вот – пошёл косяк смыслов, тех самых, сделанных из твоих усилий синхронизации и удержания тупо разделённого. Твоя личная система значимости, Umwelt, в бликовом бессмертии трансляции.

Добавленная стоимость

Ничтожность локальности отдельного субъекта, будь то муравей или человек, в несоизмеримости масштабов вариаций возможностей. Это относится как к физической среде обитания, так и к социальной материи. Локальная ничтожность в социуме вырабатывает механизмы обезболивания в виде практик смыслопорождения, мастерства семиозиса и способов его трансляции. Возникает некий персональный ресурс динамической интерпретации внешнего, несоизмеримого и, часто, бессмысленного в нагромождении хаотических напластований. Собственно этот ресурс и есть добавленная стоимость первичной заготовки локальной ничтожности, создающий личность.

Но это не тот хлеб, что можно раздавать голодным и не тот ресурс, что можно передать в наследство.

Блик истекшего действия

«Действие карты истекло» – сообщил автобусный валидатор и… включил процесс философского сопровождения истечения действия.

Если действие способ устроения уже существующего, то его истечение сигнал о необходимости обновления устроения. В формате карты это банальное клонирование, а в формате существующего сущего? Новизна? Та самая из моей формулы мотива жизни, где мотивация есть произведения личной системы значимости на новизну, неизвестную прежде. Свойство новизны – устаревать, тем самым истекая. Получается источник новизны в истечении, то бишь отсечении практиками адаптивного скептицизма устроения истёкшего, причём не жестко, скорее музеефикационно, но с единственной целью дления сущего. Думаю, в том и есть не имитационный смысл сущего, предполагающий инклюзивную динамику, когда одно действие истекло и тем самым запустило другое действие.

Блики памяти…

…возникают и гаснут.

В чистом благословенном детстве, подаренном моими родителями, заложена большая часть моей личности. Я лишь благодарно развернула родительские дары в реальном времени, более того, попыталась передать их своим детям.

Один из даров – свобода, способ жизни, причастный любви; другой, производный первого – способность быть другом, принимать другого.

Моими друзьями были родители и теперь мои дети. Дружба, замешанная на плоти и крови необычайно сложна, ей чужды спецэффекты, здесь тебе не будут аплодировать, здесь тебя знают. Еще сложнее дружба с совсем другим. В моей жизни это было один раз. И это был волк. Если честно, то полуволк (мама его была овчаркой). Он появился как дар дяди геолога, совершенно взрослый, адаптированный к глупым двуногим и совершенно свободный. Он сразу выбрал меня, но и я выбрала его, так бывает.

Не раб и это главное. Его мерцающие с янтарным отливом глаза (не бархатные песьи), широкий лоб, огромные лапы и восхитительный серый волчий окрас. По-мужски агрессивный – соседских кобелей душил прямо в их будках, сук же оплодотворял тоже царственно и только в определенное время года.

Он снисходительно позволял мне все – завязывать банты на уши, запрягать себя в санки, приносил мне палки, но при этом, я всегда знала, что ведет он себя так из милости ко мне, голому лягушонку, никогда не пытался укусить, но и рук не лизал. И еще… он научил меня держать разумную дистанцию, это я пронесла через всю жизнь.

Однажды зимой мы забрались с ним под стог сена, стоящий в поле, он прокопал лаз и привел меня в иной мир. В январе там цвели васильки, прятались мушки и даже две лягушки таращили на нас свои лягушачьи глаза. Мой друг вздрагивал носом, а я почувствовала первый резонанс причастности тому, что открывается не многим. С этого момента возникла потребность описывать свои ощущения иного.

Десять лет у меня был верный слушатель и сотаинник. А потом он ушел, как и положено в его роде, не принимать же смерть в вольере.