Дем Санд. Странствия меча

– Жмур, а ты готовьсь умного этого с седла сымать. – Это уже харийцу.

– Тыпа, Потыпа. – Тролланы отозвались нестройным уханьем. – Сзаду коня стерегите. И от копыт подальше держитесь, камнелобые! Митта, Бэбэул, на подхвате стойте. – Последнее адресовалось гномелле и полуглорку. Ай да атаман! Стратег непризнанный, Кутузов одичалый!

Я уже понимаю, что незнакомые слова только подлили масла в огонь и на мирный исход не стоит рассчитывать. И всё же пытаюсь воззвать к их разуму, высвобождая ступни из стремян и, как бы нервничая, ослабляя завязки плаща:

– Ну, зачем уж так, господа – и дама?! Откуда у бедного путника такие деньги, вы подумайте?

– Слезай с коня, умник! – рявкнул ворк Грыня, тут же начав чесать облезлые бока. – И кошель сюда давай!

– Как же так, господа?! А как же я через лес пойду? – искренне возмущаюсь я, давая Буцефалу бессловесную команду «готовься», ещё сильнее сдвигаясь в седле назад. Найтмар быстро прижал к голове уши, тут же поставив их торчком. Всё, мол, понял.

– А ножками, ножками, – приближаясь, снова заговорил их нескладный предводитель, а глаза его блестели нешуточной решимостью. – И налегке. Налегке оно, знаешь, говорят, полезнова для самосу… сачуму… для жизни, короче. Слезай, грызи тебя упырь!

– Слезай, родной, слезай, – прогудела гномелла, помахивая палицей, снова едва не угодив по коленям своему чешуйчатому приятелю. – За лошадкой-то мы присмотрим, ты спокойсь. И вещички твои очень нам пригодятся. Мы же люди бедные. – И меленько так захихикала, тряся косичками в бороде.

Её поддержал полуглорк хриплым, захлебывающимся реготом. Видимо, это была демонстрация тонкого юмора. Только я не ценю, поскольку снова стало жечь бок, и настроение стало портиться. Привычно приказываю себе:

Отпустить – раздражение, злое дурное веселье, подкатившее к самому горлу.

Руки на миг напрячь и расслабить. Плечи – расслабить, локти – освободить, дыхание…

Шайка продолжила попытку взять нас с Буцефалом в кольцо, для устрашения щерясь, кто как мог, подбадривая друг друга, тыча перед собой оружием. Тыкать, кстати, невежливо, я и обидеться могу.

– Господа – и дама! – в последний раз пытаюсь воззвать я к их благоразумию, коленями дав коню новый сигнал. – Давайте же разойдемся с миром!..

– Вот и покойся с миром! – взвизгнул хариец, которому надоело получать тычки от низкорослой разбойницы. Отпихнув её в сторону, он ринулся вперед, размахнувшись тяжелым топором, очевидно намереваясь располовинить меня. Надеялся, что ли, вдвое большую «пошлину» получить?!

"Давай!.." – беззвучно командую найтмару, и тот рывком с коротким низким ржанием бросается вперёд. В то же мгновение, словно ослабнув, валюсь из седла. Да не в бок, а через широкий круп скакуна, превращая мнимый обморок в хорошо отработанный кувырок. Буцефал, красавец мой вороной, перемахнул взвизгнувшую гномеллу и налетел грудью на окаменевшего, раззявившего пасть полуглорка. От такого тарана разбойника унесло в кусты, да с такой силой, что листья тучей взлетели.

В то же время разогнавшийся хариец попросту не смог остановить колун. Топор ухнул пустоту, образовавшуюся на том месте, где вот только-только стоял огромный конь. Увлеченный собственным движением и весом оружия, пустынник невольно сложился пополам, загоняя лезвие глубоко в лесной дерн.

Я тут же подкатываюсь к нему, приземлившись после десанта с коня на полусогнутые ноги. Все три глаза харийца – как его там? Жмур? – делаются круглыми и розовыми. Пуговки, а не глаза! Разве что не перламутровые. Рот его не успевает даже открыться для вопля, когда он замечает рукоять меча, на которой уверенно лежит моя рука.

Все так же на полусогнутых придвигаюсь близко-близко к горе-лиходею – и подаю меч вместе с ножнами вперёд и вверх. Окованное металлом оголовье бьет точно промеж трёх выпученных глаз. Жмур всхрюкнул, пустил слюни и повалился лицом вперед. Отскочив, даю ему рухнуть рядом с топором, так и торчащим рукоятью вверх. Сразу, одним движением, выпрямляюсь и разворачиваюсь к остальной шайке. Быстро оцениваю ситуацию.

Буцефал выплясывал в стороне, скаля здоровенные плоские зубы и вскидываясь на задние ноги. Тяжелые, блестящие серебром копыта его передних ног опасно свистели над головами обоих тролланов, честно выполнявших приказ атамана. На двоих им хватало соображения только на то, чтобы уворачиваться от выпадов найтмара. Так что их пока можно не брать в расчёт.

Оставшаяся троица разбойников таращилась то на меня, то на приятеля, замершего в весьма непристойной позе – задом к небесам, лицом в землю. На их физиономиях отчетливо читалось: зарубили чешуйчатого бугая! Как есть зарубили, вон прямо вот этим мечом, грызи меня упырь!..

И не докажешь ведь, что благородный касурский клинок так и не покинул ножен. Ибо звучит, звучит в ушах низкий рокочущий голос: «Меч этот поднимай только для неизбежной битвы…»

Да, наставник, конечно. Чтобы с этой шантрапой разобраться, хватит и рук. Или ног.

Гномелла опять оказалась шустрее остальных: то ли более отчаянная, то ли стрессоустойчивая. Она вся затряслась, лицо над бородой приобрело свекольный оттенок. Секундой спустя, издав басовитый рёв, она ринулась на таран, яростно размахивая дубиной.

Уклониться было не трудно, к тому же она глаза закрыла, продолжая неистово месить палицей воздух. Вот я и уклоняюсь, и разворачиваюсь, прихватив разбойницу за шиворот левой рукой. И встряхиваю так, как вытряхивают половичок от пыли. Ноги гномеллы тут же взлетели выше головы, задрав бесчисленные подолы её наряда. Взвизгнув, потеряв чувство опоры, она напрочь забыла о дубине, выпустив её из рук. Палица, крутясь пропеллером, пролетела пару метров, врезавшись в зад бессознательного Жмура-харийца. Тот даже не шевельнулся. Кремень-мужик!

Дав разбойнице рухнуть спиной о оземь, да так, что у неё всё дыхание отшибло на несколько минут, оборачиваюсь к оставшейся парочке. За пару-то секунд они ещё не успели нового плана придумать, нет? Или да? Тогда желательно, манёвр на отступление!

Атаман и ворк переглянулись. И вместо того, чтобы отступить, ринулись на меня скопом, ругаясь, вопя, беспорядочно размахивая оружием и отчаянно мешая друг другу. Здесь вперёд вырвался ворк, обогнав человека в рывке. Сопровождалось нападение во истину леденящим кровь оглушительным воем и раскручиванием над головой подобия серпа-камы[3 - Кама(японск.,) – боевой серп на рукояти длин. до 50 см. Клинок с небольшой кривизной, крепится к рукояти под углом 90 градусов]. Двигался Грыня удивительно шустро, несмотря на коротковатые ноги, а вот оружием размахивал совершенно бестолково. То есть в том же стиле, что и гномелла. Завывая дурным голосом, он попытался достать меня косым ударом по шее.

Пришлось опрокинуться на спину, прихватывая ворка за мех на пузе одной рукой, другой – вооруженную серпом руку. Используя его же разбег, зашвырнуть через себя, добавив коленом под зад[4 - Бросок с прогибом – любимый приём любого дзюдоки и джиуджитсера]. Грыня, чтоб не напороться на свое же оружие, отбросил его, раскорячился в полёте – и влетел головой прямо в вылезшего из кустов полуглорка. Лоб болотника оказался гранитной твердости: ворк попросту расквасил себе о него нос. Схватившись обеими волосатыми ручищами за морду, скуля как настоящая собака, Грыня покатился по земле, забыв о всякой драке. Полуглорк стоял на карачках и озадаченно квакал, более обычного походя на огромную жабу. А услышав грозное ржание коня, задом пополз обратно в кусты.

Отдыхать на земле долго не пришлось, ибо атамана пошел ва-банк и попытался достать меня своим зазубренным мечом. Как и его горемычные подельники, он делал это с изрядным замахом, дав мне время на встречный удар. Я сжимаюсь в комок, упираюсь локтями в землю, и выстреливаю обеими ногами вверх. Ноги у меня длинные – дотянусь и до челюсти.

Но в последний момент мужик отшатнулся, и мои пятки, хоть и вскользь, угодили ему точно в промежность. Разбойник забыл обо всем на свете, взвыл, высоко и протяжно, и рухнул на колени, выпустив меч и прижав руки к пострадавшей мужественности. Пусть радуется, что на мне не гномьи ботинки, окованные железом, да и сила, вложенная в удар двумя ногами, по касательной пошла!

Быстро перекатившись через бок, подальше от воющего атамана, вскакиваю на ноги, успев подобрать выроненный им меч. Так, большей части разбойников сейчас не до меня: Грыня и атаман сложились «шалашиками», правда, зажимая диаметрально разные части тела. Гномелла вяло возится на земле, пытаясь дышать и заходясь кашлем. Полуглорк где-то в кустах затаился, только сдавленное кваканье-икота слышится.

А вот тролланы оставили попытки поймать найтмара, сумев сообразить, что их приятелям нужна помощь. Из кустов, расхрабрившись при их приближении, выбрался человекожаб и бочком-бочком приблизился к ворку. Взял того за шиворот и попробовал поставить на ноги, все это время косясь на всхрапывающего и грозно притопывающего Буцефала. Найтмар выразительно осклабился, вдруг утихомирился и занялся ощипыванием листочков с ближайшего кустарника. Помятая во всех местах шайка оказалась ровно между ним и мной.

Разбойники сбились в кучку возле слегка оклемавшегося, хотя всё ещё согнутого буквой «зю» атамана. Мой слух ясно различал цедимые им ругательством. Судя по тематике, он раньше был сапожником. По крайней мере, слишком настойчиво он обещал со мною, дьявольским конём и своими косорукими приятелями кожевенным шилом сотворить что-то совершенно непотребное, а из языков сделать подметки. Или шнурки. И прибить мелкими гвоздиками к тем самым местам, где уже обреталось шило. Горе-разбойнички сопели, кряхтели, но возражать атаману не решались.

Позволяю себе мимолетную усмешку, хотя бок жжёт уже немилосердно. Вот ещё поэтому нет никакой охоты пускать в ход свой меч. Это ж на каждом замахе правой рукой что будет! Ладно, я и левой могу, к тому же есть чем: трофейным атамановым ржавьём. Нечего касурскую сталь зазря обнажать. Но как же бок горит!..

Оставить лишнее, плечи – расслабить, колени чуть присогнуты, бёдра…

Очнувшаяся гномелла подползла к своим, кряхтя и не сводя с меня взгляда налитых глаз. Встать самой у неё никак не выходило, на помощь никто прийти не спешил. Тролланы пытались поставить на ноги атамана, а ворк Грыня был слишком занят разбитым носом. Разбойница пошарила рукой в воздухе, ища опору, и чуть не ухватила пальцами зазевавшегося полуглорка… за это самое. Болотник возмущенно квакнул и спешно подставил ей локоть. Грыня видел всю эту сценку и даже хихикнул, тут же сморщившись и заскулив. Повиснув на плечах обоих тролланов, атаман смог отдышаться и оценить причиненный «бедным путником» ущерб. Как и ожидалось, вместо извинений, он обрушил на меня поток брани:

– Упырина!!! Ты нам за всё заплатишь! Я с тебя сам твою поганую упыриную шкуру спущу, упырь недобитый!

– Кого грызть, раз я теперь упырь?! – в сторону бурчу я и мысленно обзываю найтмара скотиной непарнокопытной.

Вместо того чтобы подойти и дать мне взгромоздиться обратно в седло, он с видом завзятого гурмана местную зелень смакует! А если она вся сплошь колдовская?! Ведь Ведьмачий Лес – в одном скоке! До сих пор с содроганием вспоминаю, как однажды конь наелся какой-то «чудо-травки» на заброшенном капище. И на три дня стал полосатым и вместо ржания выдавал революционные лозунги. Спасибо, обошлись без тельняшек и взятия какого-нибудь дворца.

Атаман, всё более приходя в себя, поливал меня в три захода с перебором и присвистом. Но к осуществлению своих нездоровых шильно-тачальных фантазий приступить не решался. Неуверенными междометиями его поддерживала гномелла, то и дело косившаяся в сторону харийца Жмура. Ей и невдомек, что пустынник просто оглушен, и через часик-другой очнётся. Только голова у него поболит, и фингалы – вокруг всех глаз появятся.

Объясняться ни с ней, ни с кем-то ещё из них не хотелось. Меня начало откровенно воротить от этой «гоп-компании». Настроение упало ниже ватерлинии, лимит дипломатичности был исчерпан до предела. Дыхательные упражнения уже не помогали, как и попытки вспомнить Канон Аарок.

Одному из тролланов надоело, что визгливая ругань и слюни атамана влетают прямехонько в его мясистое, оттопыренное ухо. Он оставил предводителя на попечение своего собрата, и попёр на меня, помахивая не весть откуда взятым кистенем. Зрелище получилось впечатляющим. На вас когда-нибудь нападал булыган, весом в пару центнеров?! То-то же! Бодрая такая каменюга на толстых ногах и с ухватистыми ручищами. Ещё и вооружённая. При всей кажущейся громоздкости, тролланы на диво шустры, правда, на коротких дистанциях.

Тяжелый шарик кистеня недвусмысленно устремился мне в голову. А вот это уже совсем не вежливо.

В глазах мутилось от боли в боку, но тело работало само. Поэтому грозный удар свистнул впустую, а троллан получил в рожу скомканным плащом. На его почти квадратной голове плащ повис на манер косынки траурного цвета, закрыв всякий обзор. И пока он пытался его сбросить, вместо кистеня в его руке остался только короткий обрубок.

Брат-близнец троллана издал хрюкающий звук, гномелла матюгнулась, ворк забыл про свой нос. А полуглорк опять раззявил пасть и выпучил водянистые глаза.

– Ххах?!… какого… кхе-кхе!.. – только и смог выдавить атаман, намертво вцепившись в поддерживающего его троллана. Тот засопел, затоптался, но не рискнул кинуться на выручку собрату, возле горла которого находился ржавый атаманов меч. Скверный клинок, но выдержал рубку кистеня. А значит, в моих руках и с толстой шкурой скальника справится. К тому же настроение у меня сейчас – как раз кого-нибудь прирезать…

– Ведьмачий Эльф! – вдруг сочным баритоном выдал полуглорк и встряхнул за плечо всё еще виснувшую на его руке гномеллу. – Митта, что б мне сдуться! Это ведьмак!

– TehMishkare[5 - Teh Mishkare(эльф..) – “Эльф-Ведьмак» или «Ведьмачий», при чем с негативной нагрузкой прозвища]! – просипел троллан, взятый мной в заложники. Пахнуло у него из пасти так, что меня чуть не стошнило. – Потыпа, брато! Эльф меня прирежет! Брато-оо, ыыы!

– Да с какой же стати я Эльф-то?! – отпихивая его от себя подальше, изумляюсь я. Троллан, накренившись от тычка, засеменил к своим, едва не затоптав взвизгнувшего ворка. – Определитесь уже: или упырь, или Эльф! – Хотя вот мне и те, и те сейчас едины.

Гномелла Митта вдруг тоненько пискнула, сгребла свои косички в левый кулак, а правой рукой изобразила в мою сторону фигу. Полуглорк внимательно изучил фигуру, но поскольку на его лапах было всего по три пальца, то он сумел повторить древнейший из защитных жестов только в непристойной форме. Ворк неправильно расценил их действия, но воодушевился и показал мне «кукиш от локтя». Тьфу, хамло блохастое! А чтоб еще обиднее вышло, еще и язык вывалил из пасти. Сиреневый язык оказался. В пятнышко.

Атаман тоже на всякий случай показал мне кукиш, да еще и под нос стал какую-то несусветицу от «дурного сглаза» бормотать. Так и несостоявшийся заложник, троллан Тыпа, тоже пытался приобщиться к делу скручивания фигушек. Не с его толстенными пальцами такое выполнять. А вот его братец Потыпа внезапно метнул в меня нож.