Жизнь как на ладони. Книга 1

– Пей, дяденька, – Тимошка поднёс к запёкшимся от жара губам безногого кружку с водой, и тот принялся жадно пить, стуча зубами об её жестяной край.

Мальчик намочил водой край бинта, валявшегося рядом, и бережно обтёр больному лицо.

– Потерпи, потерпи чуток, ты поправишься, вот увидишь, – приговаривал мальчик так, как говорила ему мама.

Ему отчаянно хотелось помочь этому незнакомому человеку и хоть чуть-чуть облегчить его страдания.

Мужчина невнятно замычал и заворочался. «Буду сидеть около него, – решил Тимошка, – вдруг ему что понадобится».

Он пристроился на краешке постели да так и просидел всё отведённое ему время, не сводя жалостливого взгляда с лица своего больного. Кирька, похоже, набегавшись за утро, крепко спал, сестра милосердия не заходила, а больной снова впал в забытьё.

– Тебе пора, – заглянул в палату Яков Силыч, – за тобой такая раскрасавица явилась, что впору картину с неё писать. Эх, где мои молодые годы! Я бы за такой барышней хоть на край света побежал!

Он молодцевато подкрутил ус и уже серьёзным голосом пообещал:

– Я пригляну за твоим больным. Не волнуйся, всё будет в порядке.

20

– Ты представляешь! – возмущённо сказала Тимошке запыхавшаяся Маша. Она ждала его на улице под раскидистым старым тополём и, казалось, буквально кипела от ярости. – Ну, люди! Ну, люди! Не дают приличной девушке прогуляться!

Она погрозила кулаком куда-то в пространство и дёрнула Тимошку за руку:

– Пойдём отсюда, покуда эта старая карга ещё чего не учудила.

– О чём ты говоришь, Маша? – непонимающе спросил Тимка. – Ты объясни толком.

– Да что тут объяснять, – затараторила горничная. – Сижу я спокойно себе на лавочке, никого не трогаю, вдыхаю благоухание сирени, – она зарделась и потупила глаза, – которую мне знакомый солдатик подарил, а из кустов полоумная бабка как выскочит! Выхватила у меня цветы и ну бежать! Весь букет! Представляешь! – Маша сокрушённо покачала головой. – Кто же из знакомых теперь поверит, что мне кавалер симпатию оказал?

Тимошка остановился от удивления:

– Что ты говоришь, Маша?! Мне с этой старухой тоже довелось знакомство свести! Только знаешь, она совсем не злая и не воровка. Она мне мою вещь вернула.

– Да знаю, что не злая, – немного остыла девушка. – Эту бабку весь наш околоток знает. Она тут дни и ночи ошивается. Вроде как блаженная. Где кусок хлебца перехватит, где переночует, а где и сама подаст нищему кой-какую копейку.

Тимошка хотел было рассказать Маше, что этой ночью видел, как бабка лупила по спине знаменитую артистку Рассолову, но вовремя спохватился – тогда придётся признаться и в своей ночной прогулке.

– Давай пойдём домой по этой улочке, – предложила Маша и свернула в тесный проход между домами.

Тимошка уже знал про знаменитые петербургские проходные дворы, поэтому совсем не удивился, когда перед его глазами открылась небольшая площадь, от которой лучами бежали улицы, ровные, как пять пальцев одной руки.

– Это место называется «Пять углов», – пояснила Маша, – нам туда.

Она повернулась и быстрым шагом пошла в противоположную от дома сторону.

– Маша, ты, наверное, дорогу перепутала, – попытался вернуть девушку к действительности Тимошка, но горничная не останавливалась, а прибавляла ходу.

– Мы скоренько, – не оборачиваясь проговорила она, – живой ногой туда и обратно. Я только солдатику за букет спасибо скажу. Ты Нине Павловне не говори, что мы сюда бегали, ладно?

Тимошка согласно кивнул. Ему было интересно ходить по незнакомому, завораживающе красивому городу. Он засмотрелся на большое здание с куполами и башнями, похожее на дворец, и потянул Машу за рукав:

– Там сам царь живёт?

Маша захохотала, и на её щеках появились задорные ямочки:

– Ой, выдумаешь, царь живёт! Да это вокзал! Оттуда поезда в Царское Село и в Павловск отправляются. Я тоже один раз ездила, – похвасталась она, – меня Нина Павловна гулять в Павловский парк брала.

– Вон они, казармы Семёновского полка, «семенцы» по-нашему, – Маша перевела дух, указала на длинные жёлтые здания, тянущиеся вдоль улицы, и сменила быструю походку на медленный прогулочный шаг.

Мимо них то и дело проходили стайки нижних чинов, с интересом провожая глазами раскрасневшуюся девушку с мальчиком. Деловые унтер-офицеры отдавали приказания на построения, козыряя подъезжающим на пролётках офицерам в нестерпимо блестящих на солнце сапогах.

– Эй, красавица, не проходи мимо, – шутливо окликнул Машу кареглазый солдат, – у меня сестра такая, как ты, давай познакомимся.

– Прохода не дают воспитанной девушке, – вздёрнула носик горничная, – негде променад сделать.

Она нарочито безразлично два раза прошлась вдоль здания туда и обратно, крепко держа Тимошку за руку. Паренёк так засмотрелся на крепких рослых солдат в бледно-зелёных гимнастёрках, что вздрогнул от неожиданности, когда у него за спиной чей-то тоненький голосок пронзительно вывел короткую частушку:

Медна мера загремела,
Красна девка заревела.
Не реви, родная мать,
Иду с японцем воевать!

Он резко обернулся – чуть позади них стояла давешняя старушка, лукаво перебирая пушистую охапку цветов. Сегодня она снова водрузила себе на голову странную шляпку с чучелом птицы, и теперь заморская птаха казалась сидящей на кусте пряной сирени.

– Это мой букет! – вскинулась на бабку Маша. – Отдай сию же минуту!

Старуха отскочила, притопнула тоненькими ножками и запела:

Ты не вей, матаня, кудри
На моей головушке,

Всё равно мне пропадать
На чужой сторонушке.

– Да ты, бабка, никак войну нам пророчишь! А ну, брысь отсюда! – командным голосом зыкнул на старуху пожилой унтер-офицер. – Ты мне агитацию тут не разводи.

Старуха игриво погрозила служивому пальцем и посеменила по пыльной мостовой, беспрестанно кланяясь рядовым и бросая под ноги молодым солдатам гроздья белой сирени.

– Причём здесь ваша война? – завелась Маша перед унтером. – Старуха у меня цветы умыкнула, а вы со своей войной встреваете!

Военный сурово посмотрел на распалившуюся горничную, и она мгновенно притихла под его тяжёлым взглядом:

– Ты, барышня, глупость сейчас сказала, война – дело серьёзное. Не бабское. Не дай Бог, враг зашевелится, не до букетиков нам будет. А старуха-то не зря беду предсказывает. Ох, чует моё сердце, не зря…

Весь обратный путь Тимошка думал о войне. Он вспомнил, что последняя война была с турками. Его дед Илья воевал тогда канониром на пушечной батарее. Как же старуха сказала? Тимошка мысленно перебирал её слова: «Всё равно пропадать на чужой сторонушке». Интересно, что она имела в виду? Дед Илья тоже воевал на чужой сторонушке. Она называлась «Болгария». Дедушка рассказывал, что наша армия освобождала болгар от иноземного ига. Что такое «иго», Тимошка не знал, но представлял нечто ужасное. Всякий раз, когда дед вспоминал войну и своих погибших друзей-солдатиков, он плакал.

«Наверное, очень страшно погибнуть в чужой стране, – думал мальчик, – и на могилку к тебе никто не придёт, и русскую молитву над тобой не прочитают».

Тимошка вздохнул.