Жизнь как на ладони. Книга 2

Он достал чертёж особняка и прикинул, как лучше действовать, чтобы не подвергать свою помощницу ненужному риску.

– Смотри, Кристина… – он указал на помещение ванной комнаты, – тебе необходимо попасть сюда и поменять местами вот эти два крана.

– А вода из них не потечёт? – деловито спросила Кристина, сбрасывая пальто на спинку стула.

– Нет. Это не настоящие краны, а часть механизма потайной двери, которая расположена внизу.

Девушка понятливо кивнула:

– Прекрасно.

Возможность действовать ради спасения князя Езерского придала ей новые силы. Бледные щёки загорелись румянцем, руки уже не дрожали, а голос звучал звонко и уверенно.

– Я скажу, что пришла наниматься на работу машинисткой, – предложила Кристина, – новой власти наверняка нужны образованные люди, а я, действительно, очень быстро печатаю на пишущей машинке. К тому же, мой отец всего лишь сапожник. Значит, я из рабочих, своя. И меня никто не заподозрит.

Тимофей был готов расцеловать девушку за находчивость.

– Умница!

Крыся потупилась:

– Я жизнь отдам ради вашей семьи, – она чуть помолчала и добавила: – Я всегда помню про «молочного ангела» и про куклу.

Теперь пришёл черёд краснеть Тимофею, потому что ангелом, носившим крошечной больной Крысе парное молочко по утрам, был именно он, а свою лучшую куклу-барышню ей подарила на Рождество Зиночка. Хорошее было время: светлое, радостное…

Девушка решительно поднялась, застегнула пальто и сказала так, как сообщают о походе в лавку или к ближайшей подруге:

– Я пошла в Реввоенсовет. Постараюсь немедленно выполнить поручение. Значит, мне необходимо узнать, в каком подвале держат пана Всеволода, и поменять местами два крана, – уточнила она напоследок, для верности сверившись с планом особняка.

Тимофей проводил её до двери:

– Крыся… Храни тебя Бог. Чуть стемнеет, я тоже подойду к особняку. Перелезу через забор в сад, попробую пробраться в ротонду и расчистить путь для побега.

А про себя с иронией подумал: «Потом останется всего ничего – раздобыть ключи от тюремной камеры и уничтожить вооружённую охрану».

7

В середине дня на двери большого доходного дома на Измайловском проспекте появилось объявление, вызвавшее большие пересуды среди его обитателей.

Старательно выведенное крупным детским почерком, оно гласило:

Инструкция для новых жильцов:

– Кур, свиней, кроликов и коз в квартире не держать.

– Паркет в печке не жечь.

– На лестнице дрова не рубить.

– В ватерклозет отходы не выбрасывать.

Домовый комитет.

– Щас, на-кось, выкуси! – подчёркнуто громко провозгласила новая соседка Мокеевых Дарья и продемонстрировала всему двору ядрёный кукиш с обкусанным ногтем большого пальца. – Как держала порося в ванной, так и буду. Мне домовый комитет не указ. Он нам сала не насолит и грудинки не накоптит.

– Дело говоришь, – поддержала её жиличка из генеральской квартиры. – Это всё буржуйские выдумки. Мы люди простые, неучёные, нам ихние выкрутасы ни к чему. «Дрова на лестнице не рубить», – по слогам перечитала она указание, презрительно фыркнув. – Мой дом – хочу и рублю!

Ни слова не говоря, Тимофей прошёл между беседующими соседками, провожаемый недобрыми взглядами в спину, и повернул в запорошённый снегом узкий проулок. Именно там находился подвал, в котором он впервые встретил спасших его детей.

Из приоткрывшейся форточки стрельчатого окна пахнуло терпким запахом кислой капусты, и Тимофей подумал, что с приходом революции изменился не только облик великой столицы, но и её запахи. Раньше по центральным улицам Петербурга растекались ароматы крепкого кофе и индийского чая, распахнутые двери булочных манили тёплым духом свежей выпечки, прогуливающиеся дамы благоухали модными духами «Любимый букет императрицы», в квартирах пахло земляничным мылом и ладаном, а отнюдь не поросятами и куриным помётом…

При дневном свете дверь в привратницкую оказалась совсем крошечной, Тимофей даже удивился, что накануне смог войти в неё не пригибаясь. Он три раза постучал. Ответа не было.

«Жаль, что не застал, – подумал он, – надо обязательно разыскать этих ребят и узнать, почему они живут одни в подвале». Хотя особо удивляться не приходилось. До него дошли слухи, что приют, в котором работала его Зиночка, с приходом большевиков перестал существовать. Бог знает, куда разбрелись по миру никому не нужные девочки-сироты. Вероятно, так же, как эти дети, скитаются по подворотням, питаясь подаянием.

Кто-кто, а Тимофей хорошо помнил, что такое сиротская долюшка. С лихвой хлебнул недетского горя, когда его родителей в один день на погост снесли. Не встреться на пути испуганного мальчонки Тимошки Пётр Сергеевич, может быть, сгинул бы он без следа, как песчинка, смытая дождём с придорожного камня…

Ещё раз безуспешно толкнув дверь привратницкой, Тимофей поспешил дальше, подсчитывая на ходу, сколько времени остаётся до сумерек, с наступлением которых он был обязан быть у Реввоенсовета.

Теперь его путь лежал на толкучий рынок, где Тимофей задумал купить пистолет. Тот, который был у Всеволода, краснофлотцы забрали при беглом обыске. Одно плохо: что делать с пистолетом и как стрелять, Тимофей не знал, в Медико-хирургической академии этому не учили. «Эх, сколько раз Сева предлагал мне научиться стрелять, а мне было всё недосуг», – пожалел он с поздним раскаянием, стараясь вспомнить, как правильно взводить курок.

Мимо него по своим делам спешили озабоченные пешеходы. Тимофей обратил внимание, что в нынешнем году люди не смотрят друг другу в лицо, словно боясь разочарования. Он почувствовал сильный толчок в раненое плечо и, моментально покрывшись потом от резкой боли, стиснув зубы, подумал, что перебраться через забор к ротонде в парке будет непросто.

«Как там Крыся?» – эта мысль терзала Тимофея похлеще любой боли. Он понимал, что в случае провала отважной девушке не будет никакой пощады – жалости большевики не знали. Всю осень город с ужасом обсуждал, как жестоко революционные каратели расправились с мальчиками-юнкерами, защищавшими во время мятежа Зимний дворец.

Сенная площадь, густо забитая народом, встретила колокольным звоном. Тимофей перекрестился, усмотрев в этом добрый знак, и стал боком проталкиваться через разношёрстную толпу покупателей и продавцов, стекающихся сюда со всех концов большого города.

Рынок, многолюдный и в прежние годы, после революции превратился в бурлящее людское варево, смешавшее в своём водовороте все слои населения.

– Сапоги покупайте, почти неношенные, – охрипшим голосом выводил мужичок, похожий на бывшего дворника, – задёшево отдам.

– Сударь, обратите внимание сюда, – деликатно тронула Тимофея за рукав дама под вуалью, – подарите своей жене изысканную брошь. Поменяю на мешок муки, – она протянула руку со сверкнувшей на солнце драгоценностью и робко улыбнулась.

– Увы, мадам, – Тимофей стал пробираться дальше, постоянно отбиваясь от продавцов, тащивших на рынок нужные и ненужные вещи.

Раздумывая, он остановился около великолепного набора хирургических инструментов.

– Осталось от покойного мужа, он был военным медиком, – увидев его заинтересованность, пояснила сухонькая старушка в беличьей шляпке.

Не в силах отойти от остро заточенных скальпелей и расширителей, боковым зрением Тимофей увидел в руках у мужика сверкнувшее воронёной сталью дуло пистолета.

– Извините, в другой раз, – он с сожалением оставил даму с инструментами и кинулся за продавцом в дублёном тулупе: – Сударь, сударь, постойте.

Мужчина остановился, выжидающе глядя на покупателя:

– Вы мне?

– Вам, – облегчённо выдохнул Тимофей, приступая к торгу.