На миг лицо мадам Тюран вспыхнуло жадным любопытством. Знакомые эмигранты рассказывали, что нувориши любят греть самолюбие, нанимая на работу русских аристократов.
– Мой папа был поваром, – сказала Таня первое, что пришло в голову.
С долей разочарования в голосе, мадам спросила:
– Наверное, вы умеете хорошо готовить?
– Увы. Большее, на что я способна, это сделать омлет.
* * *
По мере приближения к границе СССР Тане стало невмоготу находиться в замкнутом пространстве купе. Тюраны расположились отдельно, а она ехала вдвоем со старухой-полькой, которая всю дорогу показывала ей фотографии дочери и многочисленных собачек комнатных пород. Старуха сошла в Кракове, подарив Тане на память открытку с левреткой в гофрированном воротничке. Судя по всему, собачек бабуля любила больше дочки и внуков.
Накинув кофту, Таня выскочила в проход и встала у полуоткрытого окна, вбирая в себя влажный воздух, пахнущий лесом и паровозным дымом. Шелковыми лоскутами по небу летели клочья облаков. Качала ветвями рябиновая роща. По камышовому озерцу плавали утки. Счастливые! Птицам не нужен паспорт, чтобы перелететь из страны в страну. Научился летать – и весь мир в твоем распоряжении, пока не собьет выстрел охотника.
От желания скорее ступить на родную землю у Тани кружилась голова и замирало дыхание. Странно, но прежде она не предполагала, что так трепетно любит Россию. Казалось бы, по обе стороны границы в окна вагона стучит серый июльский дождик, вдоль колеи построились одинаковые березки, тот же глянец мокрой травы с запутавшимися головками белых ромашек, но здесь – чужая Польша, а там Родина, любимая до последнего камушка на дороге.
В последний раз на мамины именины Таня подарила ей ожерелье из иранской бирюзы, ярко отливающее небесной голубизной. Мама была в восторге, но потом загрустила и сказала, что самыми драгоценными камнями считает булыжники на мостовой перед петербургским домом.
Надо будет обязательно найти время и подобрать для мамы камень с Рождественской улицы. Таня представила, как удивится мама, когда узнает о поездке в Россию. Она не решилась признаться ей в своей авантюре, чтобы излишне не волновать.
Позвякивая стаканами чая на подносе, мимо прошел проводник в синей отутюженной форме. Он щеголял густыми усами, компенсирующими обширную лысину на голове.
– Не простудитесь, товарищ девушка, а лучше попейте чайку с лимончиком.
– Спасибо, не хочется.
Поезд скинул скорость на повороте, и стаканы звонко задрожали в подстаканниках.
– Товарищи и господа, поезд приближается к пограничному пункту, просьба всем занять свои места, – зычно выкрикнул проводник.
Как по команде двери купе захлопали, и из них стали выглядывать встревоженные пассажиры.
– Это граница? – спросил Таню молодой немец в клетчатом пиджаке. Он посмотрел на нее с долей жалости, как обычно смотрят на страшилку, которой суждено остаться старой девой без перспектив на замужество.
– Да, – Таня кивнула, – нас попросили не покидать купе.
Указательным пальцем Таня поправила очки в роговой оправе (она купила их на блошином рынке) и пригладила туго зачесанные назад волосы, свернутые на затылке в плоский узел. Мешковатое платье, уродующее фигуру, удачно довершало облик серой мыши из породы мелких клерков, презираемых в респектабельном обществе.
Постучав, она вошла в купе к Тюранам.
Мадам Тюран спала, прикрыв лицо носовым платком. От ее дыхания платок трепетал и вздымался могучей рябью. Месье Тюран читал газету. Он был мелким мужчинкой с суетливыми движениями и липким взглядом записного гуляки. «Жук еще тот, – охарактеризовала его Таня при первом знакомстве, – неудивительно, что мадам Тюран следит за ним, как кошка за воробьем».
– Мадам, месье, скоро граница. Готовьте документы.
Таня села на краешек полки подле месье Тюрана, ожидая, когда понадобятся ее услуги.
Мадам откинула платок и непонимающе моргнула глазами:
– Мадемуазель Таня, что вы делаете рядом с моим мужем?
От ее вопроса месье Тюран лихорадочно свернул газету и отпрянул в угол, едва не сбив локтем лампу на столике.
– Мадам, я пришла помочь вам при прохождении паспортного контроля. Сейчас будет пограничный пункт.
– Неужели я так долго спала? – одернув на груди блузку, мадам приняла вертикальное положение и достала сумочку. – Ну что ж, посмотрим, каковы на вид русские военные.
– Советские, – мягко поправила Таня.
– Ах, для меня, истинной француженки, эта территория всегда будет русской, как бы она ни называлась.
«Резонно», – подумала Таня, глядя, как мадам Тюран вынула из несессера тюбик помады и одним движением накрасила губы карминовым цветом. Следом за помадой из сумочки на свет появились бусы, которые Таня назвала для себя «Бежин луг» – зеленое стекло вперемежку с каплями прозрачного бисера.
Надо признать, что гардероб мадам был подобран с отменным вкусом. Перехватив Танин взгляд, мадам Тюран медленно провела пальцем по ожерелью:
– Может быть, в будущем и вы позволите себе купить нечто подобное. Как знать…
Дверь в купе приоткрылась:
– Паспортный контроль.
Два пограничника вошли в купе, перегородив собой выход. Один рыжеволосый, с веселым веснушчатым лицом, другой – гибкий и стройный, с огненно-черными глазами.
– Паспорта, пожалуйста.
Они говорили на плохом, но вполне понятном английском.
– Вы можете говорить по-русски, – сказала Таня, – я переведу.
Принимая паспорт из рук месье Тюрана, рыжий бросил на нее косой взгляд.
– Мы не нуждаемся в переводчике, – отрезал черноглазый, – ждите своей очереди.
Сделав отметку в паспорте мадам, он повернулся к Тане:
– Ваши документы.
– Вот, пожалуйста.
Держа раскрытый паспорт на ладони, пограничник пальцем перелистал несколько страниц:
– Татьяна Горностаева, французская подданная, – его лицо стало враждебным. Он закрыл паспорт и сунул его себе в нагрудный карман. – Предъявите ваши вещи.
Таня встала:
– Я еду в другом купе. Пройдемте. Вы не найдете у меня ничего интересного.
Зря она стала вступать в пререкания с пограничником, потому что вещи в чемодане он перерывал с особым рвением. Наверное, если бы мог, то с удовольствием потоптал бы их сапогами. Судя по брезгливому виду, маленький флакончик духов в форме сердца вызвал у него отвращение своей буржуазностью. Досмотр остановился, дойдя до стопки трусиков и шелкового бюстгальтера с кружевной полосой. Под ними, перевязанные бечевкой, лежали письма для Юры. Их было ровно семь, потому что раз в год Таня писала Юре поздравление на день Ангела.