Рудник «Веселый»

– Собаку успокой, чё надрывается? – сказал ему Иван и добавил: – Слышал я, что ты денег Гене Фисенко задолжал.

– А, это?! – Шипицын облегчённо вздохнул, было понятно, что у бедолаги будто гора с плеч упала. – Сейчас выйду. – Занавеска опустилась, и тут же загремели засовы на двери. – А ну цыц! – прикрикнул он, выходя из дома.

Собака умолкла, створка железных ворот, еле слышно скрипнув, отъехала в сторону.

– Ребят, так мы с ним вот разговаривали, он сказал, что подождёт, – нагловато начал Семён, смело шагнув на улицу, но не убирая руку с воротного засова. – А вы-то чего в чужое дело лезете? Сами договоримся.

– Он, может, и подождёт, а вот мы не будем, – ответил я, показывая ему расписку.

– Да чё с ним сюсюкаться? – Иван схватил должника за грудки и выдернул из-за ворот.

– Осади, осади, братишка, – приказал я. Семён не на шутку испугался. Гена Фисенко, когда приезжал за долгом, сам больше походил на просителя и чуть ли не клянчил свои же деньги. Семён понимал, что обнаглел, но отдавать долг не хотелось, тем более что кредитор сильно и не настаивал. Со мной он уже имел дело – тогда я приезжал без Ивана, с невысоким коренастым парнем по кличке Шалый. Разговаривали мирно, не угрожали. Мясник меня запомнил, как-то пару раз пересекались с ним на рынке, здоровался первым. Сейчас он хоть и косился на Ивана, на разбитое стекло, но не показывал вида, что боится. Видно, понадеялся, что опять закончится разговорами. – Так что, Сёма, будем с долгом делать?

– Не, ребята, я клянусь, отдам. Да он согласился на рассрочку, так что у меня есчо есть время. Рассчитаюсь, но не в этом году. Не, пацаны, ну это не ваши же проблемы, ну согласитесь? – попытался перехватить инициативу мясник. – Это же наши с Геной проблемы, и мы их когда-нибудь решим.

– А вот здесь ты ошибаешься. Теперь это наши проблемы, Сэмэн. – Я прищурился, положил руку на плечо должника и заглянул ему в лицо. – Что такое переуступка долга знаешь?

– Знаю, – Семён, успокоенный уважительной речью, не заметил пренебрежения и расслабился.

– Ты чё, сука, не врубаешься, чё те говорят?! – Иван, делая вид, что собирается пнуть камешек, «промазал» и попал ботинком должнику в живот.

Шипицын согнулся, хватая ртом воздух. Иван тут же ударил его ребром ладони по шее – не сильно, чтобы не убить, но и этого оказалось достаточно: мужчина рухнул на асфальт, хватая ртом воздух, словно вытащенная на берег рыба.

– Попинать, что ли?

– Давай, Иван, для профилактики, чтоб впредь деньги не зажиливал, – ответил я, в то же время придерживая друга, чтобы тот и вправду не добил мужика.

Мясник закричал. За забором исходила лаем собака, окна соседних домов быстро гасли – люди тушили свет.

– Осади, Иван, он нам живой нужен!

– Убью падлу! – Напарник распалился и уже занёс ногу над головой Семёна.

– Осади, сказал! – Я схватил друга за руку и дёрнул, оттаскивая от свернувшегося в калачик должника. – Поднимайся, козёл.

– Ребята, – прохрипел Шипицын, вставая на колени. Он попытался подняться, но снова упал.

– Поставь-ка его на ноги.

– Вставай, падла, – Ванька схватил жертву за воротник и резко дёрнул вверх. Тот пошатнулся, но устоял, вцепившись рукой в подоконник.

– Мужики, отдам, – проскулил Шипицын, плача. – Сейчас деньги вынесу.

– Не надо сейчас, Сёмушка. Завтра отвезёшь Генке, скажешь спасибо и в ножки поклонишься. И нас ты, Шипицын, в глаза не видел, понял?

– Ты понял, сука? – прорычал Иван, кидаясь к должнику. Тот сжался, ожидая удара, но я снова остановил друга.

– Не гони, Иван, он завтра всё сделает. Так ведь, Шипицын?

– У-уу… – кивая, промычал тот и заплакал.

– Смотри, Семён, ничего не перепутай, – вкрадчиво продолжил я. Семён с отвисшей челюстью, бледный, смотрел мне за спину. Сзади, матерясь, метался Иван – зрелище, конечно, не для слабонервных. – У тебя дом, семья, дочка-красавица. В политехе, слышал, учится? Нехорошо будет, если компанией попользуем…

– Ага! Я эту тёлку видел – давно просится! – Друг хохотнул, сжал кулаки и качнулся вперёд, делая соответствующий жест.

– Завтра привезу, ради бога, пацаны, дочку не трогайте… – прорыдал Семён.

– Привези. И если скажешь Фисенко, что мы попросили, то я тебя из-под земли достану. И Ивана останавливать больше не буду. Ясно? – Шипицын кивнул, промычав что-то нечленораздельное. – Скажешь Гене, что совесть у тебя проснулась. Самостоятельно решил долг отдать.

– Усёк, падла? – крикнул Иван, замахиваясь. – Усёк, не слышу?!

– Усёк, – проскулил Семён, падая на колени.

Кивнул другу – тот подошёл, наступил каблуком тяжёлого ботинка мяснику на пальцы. Шипицын взвыл, а мы, развернувшись, пошли к машине.

– Слышь, братан, я чёт не въезжаю. Зачем ты сказал, чтоб не говорил Генке, что мы долг выбивали? – спросил Иван, когда уже выехали за город.

– Так надо. Аркадий попросил. Ты опять разбил стекло? – заметил я равнодушно.

– Угу, – буркнул друг.

– Зачем?

– Да дебил, в натуре!

* * *

– Ты опять разбил вазу для цветов?..

– А… Что?.. – Я не сразу понял, что вопрос задала Аллочка. Воспоминание той давней поездки к Шипицыну промелькнуло мгновенно – ещё не включился зелёный сигнал светофора, мигал жёлтый, но так ярко, что на миг показалось, будто время сдвинулось, сделав скачок назад, и я прожил эту поездку полностью – все два часа, минута в минуту. – Ах да, ваза… Аллочка, я вот не понимаю твоей мелочности. Ну разбилась эта, так купим другую.

– Это не мелочность. – Аллочка посмотрела на меня серьёзным взглядом, не предвещающим ничего хорошего. Я внутренне подобрался: вот настырная, опять возвращается к неприятной теме! – Это привычка. Я каждый раз вздрагиваю и сжимаюсь от страха, когда что-нибудь разбивается или ломается. И я не могу это контролировать. Это из детства. Если хочешь, я расскажу…

– Стоп! Стоп, Алла… Если хочешь что-то рассказать, если тебя мучают детские состояния – сходи к психологу. И давай на берегу определимся: я не спрашиваю тебя о твоём прошлом, а ты не задаёшь подобных вопросов мне. Договорились? Наша жизнь друг для друга началась с того момента, когда мы впервые встретились в офисе. И всё. Всё остальное неважно…

– Неужели я тебе так безразлична?.. – прошептала Аллочка.

– Опять двадцать пять! Да сколько можно, Алюсь?!! Я тебя люблю и не представляю своей жизни без тебя! И говорил тебе это раз сто. Так?

– Так, – она кивнула, достала из сумочки салфетку, аккуратно промокнула готовые пролиться слёзы. – Говорил. Но это слова. А поступки говорят о другом. Дом купил, даже не посоветовавшись. И о себе ничего не рассказываешь.

Да что ты с ней будешь делать?! Ну не мог же я рассказать ей о той поездке в Новоалтайск, например?..

И теперь, поднимаясь по широкой лестнице на второй этаж, в ресторан, невольно вспомнил вчерашний утренний разговор: пулю я схлопотал здесь, на крыльце «Хаус-клуба». В тот же день я последний раз видел Ивана…

Навстречу выпорхнула администраторша. Она долго и безуспешно пыталась привлечь внимание Ботаника. Безуспешно потому, что Петру не нравилось её имя. «Так бы всё ничего, но вот Тося…» – говорил он, хотя я подозреваю, что это отговорка. Ботаник вообще на женщин время не тратил, хотя иногда у него случались непродолжительные романы. Женщины по нему сохли, но не долго – как правило, все они хотели крепкой семьи, заботливого, небедного мужа, готового свернуть шею за процветание этой самой семьи, а Петро сворачивал шею только за благо науки, прогресса и прочей ерунды, которую дамы бальзаковского и предбальзаковского возраста ни в грош не ставили…

– Ну что, радость моя, есть для нас место? – Он шутливо приобнял администраторшу.