Запах горячего асфальта

На следующий день машины шли строго по графику, а потому никаких перерывов в работе или сбоев не было. Застеснявшись своей бесполезности, я тоже взялась было за лопату, но, не дойдя до места укладки, умудрилась сначала высыпать часть содержимого лопаты прямо под ноги дяде Гриши, а остальное вывалилось само собой и опять совсем не туда, куда надо. Тут же заорал Эдуард, катка которого я вообще не видела из-за пара. Бригадир, добрая душа, сказал мне негромко, но очень внушительно:

– Лен, водички нам принесите попить, а? – Он меня звал или Елена Алексеевна и на ты, или Лена, но зато на Вы. Я все-таки считалась его начальником. Дядя Гриша всегда работал без улыбок и разговорчиков, но все равно с каким-то яростным азартом. В СМУ на доске почета висела его фотография. Там он был совсем молодой, в солдатской гимнастерке, с тремя орденами на груди.

Ближе к вечеру мы продвинулись к парадному входу, лестнице, ведущей к большой дубовой двери санатория. Эдуард выделывал на катке виртуозные пассажи, чтобы ровно вписаться в около фасадный полукруг. Мы с девчонками и дядей Гришей отошли в сторону от катка, любовались фигурным вождением мастера и предвкушали окончание работ. И тут мы вдруг наткнулись на три мешка, задвинутые подальше, за бордюр, чтобы не дай бог не разорвать их, не рассыпать, да и вообще, чтобы их не сперли, как сказал дядя Гриша. Мы совсем забыли о «звездной ночи», которая должна была радовать глаз отдыхающих по путевкам Главного управления Минздрава СССР.

Из разверзнутых уст нашего бригадира, как ни странно, совсем не любителя неприличной брани, да и вообще не слишком разговорчивого человека, раздался долгий, с причастными и деепричастными оборотами, виртуозный, не хуже, чем были проходы катка, громкий и смачный русский мат. Мы затихли от удивления, ну еще от страха, конечно. Что будет? Девчонки-укладчицы сбились в кружок, выставив около себя лопаты как защитный барьер. На меня напал нервный смех и я, чтобы не выдать себя, отвернулась к закрытым на все замки дубовым дверям нового санатория. Смех мой быстро перешел в беззвучные рыдания с судорожными вздохами. Только моторист Эдуард недвижимо сидел на своем высоком троне, важный и злой, как римский консул, которому только что доложили о бунте рабов в дальнем уголке его провинции.

Дядя Гриша, внезапно закончив материться, наклонился, проверил на ощупь асфальт, уже уложенный и укатанный. Видимо, удостоверившись, что покрытие еще теплое, не застыло окончательно, он приказал девчонкам тащить первый мешок. Потом негромко обратился к Эдуарду:

– Давай, эту долбанную крошку вбивай сразу. Будем работать под каток.

Четыре девчонки ухватились за углы мешка и потащили его к ступенькам перед входом в санаторий. На полпути до намеченной цели мешок падает из девичьих рук, а из открытой его пасти вываливается в одну большую кучу все созвездия, малые планеты и знаки зодиака. Дядя Гриша набирает воздух, похоже, для нового взрыва гнева, но не произносит ни слова, зато Эдуард матерится от всей, что называется, души. Мы беремся за лопаты и начинаем яростно разбрасывать кучу во все стороны, но наших усилий хватает только на метр дальности. Эдуард тут же укатывает дорогой импортный материал, справедливо опасаясь, что через малое время вообще ни одна крупица не пристанет к холодному телу асфальтовой смеси. Кое-как разбросав и укатав первый мешок, мы бросаемся за вторым. На помощь приходит дядя Гриша. Нам удается донести мешок более или менее целым до самой лестницы. Но брать из него лопатами неудобно. Нам опять ничего не остается, как вывалить сразу все содержимое на площадку. Кидаем лопату за лопатой под каток и с каждой минутой убеждаемся, что укатать, вернее, вкатать эту крошку становится практически невозможно. Об этом же нам сообщает и Эдуард. Он выключает мотор, закуривает и презрительно глядит на нас со своего высокого кресла. Дядя Гриша настаивает, просит, уговаривает. Наконец Эдуард, ловко пульнув чинарик в сторону, снова включает каток, а мы возбужденно тащим третий мешок и, осмелев, выбрасываем всю эту немецкую придумку туда, где еще есть место.

Утром, едва рассвело, мы с бригадиром вдвоем, как самые ответственные, берем метлы и счищаем с дорожки у входа в санаторий белую блестящую россыпь, не вошедшие в задуманный атлас звездного неба под ногами будущих отдыхающих. Стараемся подобрать все до последней крошки, сложить в мешок и выбросить как можно дальше.

К обеду прибыл Давыдка, да не один, а с главным инженером, директором СМУ, еще какими-то начальниками, всего три машины. Следом за ними приехали представители генерального подрядчика. Ждали представителей заказчика, которые подъехали через полчаса.

Наша бригада стояла скромно в сторонке. Мы уже получили разгон от старшего прораба, который успел выкроить для этого минутку. Увидев нашу работу, он настолько был разъярен, что даже престал картавить и хрипло, но четко прошипел бедному дяде Грише в ухо:

– Ну, бригадир, я тебя и твоих мордовок не только премии лишу, но и выплачивать ущерб заставлю.

Потом, приветливо улыбнувшись, он присоединился ко всем остальным. А те как раз с любопытством разглядывали площадку перед входом, то есть нашу работу.

– Смотрите, а здорово получилось! Здесь прямо можно курс астрономии пройти. Вот Млечный Путь, – громко и неестественно радостно начал начальник СМУ, сообразительный, видать, человек.

Ему тут же откликнулся кто-то из генподрядчиков, не желавших оставлять субподрядчику славу знатока созвездий. Наступило время завоевания космоса, и тема небесного пространства была в моде.

– А вот Большая и Малая Медведицы, а это – Стрелец, я этих сразу узнаю. У меня на даче они прямо над домом висят, – засмеявшись, сказал один из заказчиков, мужчина, не снимавший темных очков от солнца, которого и не было.

Тут и остальные присоединились и, перебивая друг друга, как мальчишки в школе, начали выкрикивать:

– А вот Дева, а это – Сириус, Вега, а вот – созвездие Псов…

И все-таки нашелся один умник, который попытался опровергнуть высказывания, усомнившись в их достоверности.

– Нет, здесь все перепутано. Я в боцманах ходил пять лет по морям-океанам. Такое положение звезд невозможно, – громко произнес, было, солидный дядька в яркой куртке, но тут же затих под напором протестующих голосов.

Итог их высказываний подвел, очевидно, самый главный товарищ. Он сказал:

– Ну, Николай Данилович, не будем педантами. Нам же здесь не порт искать, заблудившись в океанских просторах, а бросить, так сказать, якорь в этой тихой гавани, нашем прекрасном санатории.

Шутка удалась. Все заулыбались и пошли к дубовой двери, еще раз одобрительно оглянувшись на нашу «звездную ночь». Начальник СМУ, главный инженер и представитель заказчика поочередно пожали с чувством глубокого удовлетворения руку прораба Давыдки, одобрительно кивнули в сторону, где стояла, не шелохнувшись, наша бригада, и пошли осматривать внутренности санатория.

Следующий месяц-полтора я провела в конторе. Меня пока не рисковали посылать на объекты. Узнав, что я умею рисовать, мне поручили составлять и вычерчивать таблицы и графики работ и перемещений бригад на объекты, оформлять стенды с приказами и объявлениями о выдаче набора продуктов к празднику, о возможности получить путевку в профсоюзный дом отдыха, обновлять потускневшие от времени плакаты, писать красивым почерком и вывешивать оперативные сводки о ходе социалистического соревновании, раскрашивать цветными карандашами листочки-поздравления с днем рождения сотрудников и так далее.

Бригады в этом, да и в большинстве других московских СМУ, состояли тогда из сезонных рабочих, которые приезжали в столицу на заработки, а при наступлении зимних холодов, когда заказы значительно уменьшались, уезжали по своим городам и весям. Большинство бригадиров и мастеров уходили в отпуск. Но в ту, как потом оказалось, значимую в моей судьбе зиму наше начальство получает вдруг выгодный заказ. Надо было заасфальтировать дорожку вокруг пруда у Останкинской башни и отремонтировать автостоянку у телецентра. За неимением лучшего варианта (многие уже успели получить расчет и уехать) выбор на должность сменного мастера падает на меня: все-таки дипломированный инженер по строительства дорог. На следующий день ранним утром еду на первый объект. Холодрыга страшная. На объекте стоит бытовка – дощатое сооружение, где рабочие хранят лопаты, грабли и метлы, переодеваются, едят, отдыхают. Зимой обязательно ставят внутри железную печь типа «буржуйки», с трубой, выведенной наружу из маленького окошка. Печка всегда раскалена до невозможности дышать, но зато после мороза сразу согреваешься.

Накануне своего нового задания я до полуночи снова теребила учебник, вернее одну главу касательно укладки асфальтовой смеси в условиях низких температур. Вообще-то там говорилось о нежелательности такой укладки, сложности добиться эффективной укатки, предупреждалось о возможности так называемого вспучивания дорожного полотна после весеннего таяния. В связи с этим профессор Перов подчеркивал исключительную важность соблюдать все предписанные нормы и правила. С этой установкой я и появилась перед своей новой бригадой. Здесь уже были не молоденькие девушки-мордовки, а вполне зрелые мужики за тридцать и старше. Я вошла в их теплушку, поздоровалась, представилась, но они лишь с минутным любопытством взглянули на меня, кивнули и продолжали с азартом играть в домино. Я снова вывалилась из домика и пошла осматривать объект. Дорожка вся была засыпана снегом, причем под свежим пластом снега лежал старый, превратившийся в ледяную корку. Зима началась рано, и сразу наступили морозы. Я глядела на непонятно откуда взявшийся пруд, едва различимый под слоем снега, и мне сразу вспомнилось школьное «…а пруд уже застыл». Застыла до весны и дорожка вокруг. Она сонно лежала под снегом и, кажется, совсем не жаждала быть расчищенной и раздетой при температуре минус восемнадцать. Замерзнув, я вернулась в теплушку.

А там закончилось домино и началось вино, вернее водка. Взмахнув профессорской книжкой, я пролепетала:

– Вообще-то, надо тщательно подготовить основание для укладки асфальта. Машина завтра с утра придет. Там работы полно. Все снегом и льдом покрыто.

Мужики дружно и по-доброму заржали и, даже не прокомментировав мое предложение выйти поработать, налили себе по полстакана водки и пригласили меня к столу. Я присела, чтобы не потерять контакта с рабочим классом, взяла по настоянию бригадира Зайцева бутерброд с колбасой и стала с трудом жевать, опять же из солидарности с гегемоном: не привыкла есть такие увесистые ломти, да еще ранним утром. Участие в общем застолье было моей тактической ошибкой, которая сказалась и на стратегии управления всей операцией. Меня нейтрализовали как руководящее звено и вообще перестали обращать на меня внимание. Выпив, закусив, с удовольствием поржав над анекдотами о недотепе-муже, как всегда, некстати вернувшегося из командировки, каждый занялся своим делом. Четверо работяг снова застучали костяшками домино. Двое других, поставив лавки ближе к печке, легли и задремали. Бригадир Зайцев намеревался читать валявшийся на столе журнал с круглым следом на обложке от консервной банки. Вся картина выглядела вполне симпатично: жанровая сценка в интерьере уютной лесной избушки для рыболовов-охотников.

Я тупо сидела, разомлев от жары, дурея от водочных паров и густого дыма крепких папирос, которые Зайцев, кстати, единственный некурящий, назвал противозачаточными. Собравшись с силами, я встала, взяла лопату и метлу и вышла на улицу. Нет, я сделала это совсем не из педагогических соображений. А просто чтобы проветриться. Неожиданно этот простой прием в стиле Макаренко сработал. Не прошло полчаса, как вся бригада, с громким и веселым матерком вывалилась наружу. У бригадира Зайцева в руках был лом. Он шел первым и раскалывал верхний слой льда. За ним шли сотоварищи с лопатами и скребками, подбирали ледяные ошметки и швыряли их в сторону пруда. Бригада работала быстро, слаженно, и мы очистили верхний слой снега довольно быстро, но всего на треть длины дорожки. Кое-где нам удалось очистить до земляного полотна. Оно тоже было, естественно, мерзлое и твердое, как лед. По нормам и правилам и по настоятельной рекомендации профессора Перова мы должны были бы не только расчистить, но и прогреть это полотно перед укладкой асфальта. Но я даже и словом не обмолвилась. Было понятно, что все пойдет так, как скажет бригадир. Расчистка дорожки закончилась ко времени обеда. Все дружно потянулись к теплушке, поставили инструменты в угол, разбудили человека, который спал еще с утра. Оказалось, это моторист, и он ждал, пока трейлер доставит сюда его каток. Ребята сняли телогрейки, шапки, сапоги и полезли в свои сумки за свертками, банками и термосами. На столе вмиг образовался обед с такими разносолами, которые у нас в семье бывали только на 8 марта или 7 ноября, когда тетке на работе выдавали праздничные наборы. У меня, кроме термоса с кофе, плавленого сырка «Дружба» и ржаной коврижки, ничего не было. Это не украсило бы стол, поэтому я достала лишь термос, присела сбоку на лавку и стала хлестать кофе, уткнувшись с большим интересом в книжку об укладке асфальтовых смесей в зимний период. Бригада неторопливо распивала еще одну бутылку водки, с аппетитом закусывала, делясь домашними котлетами, чайной колбасой, огурцами собственного засола, толсто нарезанными кусками желтого в дырочках костромского сыра, и гоготала в промежутках между стаканами над новыми потешными ситуациями из популярной серии анекдотов. В начале застолья меня пару раз приглашали вкусить и выпить, но я твердо говорила «нет» и продолжала давиться кофе. Кое-кто уже закурил, отвалился от стола и готов был прилечь на свободную пока лежанку у печки.

И вот в этот момент дверь теплушки распахнулась, и к нам повалили леденящие струи воздуха. В проеме образовалась фигура, которая, размахивая белым листком бумаги в руках, прокричала:

– Вы каток заказывали? Где моторист, давай сюда, сейчас сгружать будем.

Сонный и немного выпивший моторист Юрок, к моему удивлению, моментально приобрел молодцеватую бодрость, натянул телогрейку, обул кирзовые сапоги и скрылся за дверью. Через некоторое время снаружи раздались характерные со скрежетом металлические звуки: каток медленно съезжал с трейлера. Мне тоже было любопытно посмотреть на это действо, а главное, вдохнуть свежего морозного воздуха. Жара и духотища в сарайчике стали уже непереносимыми. Меня распарило так, что я даже не надела куртку. Вышла из теплушки, стояла и наслаждалась холодом, который снимал с меня дурноту прокуренного помещения, очищал от запахов водки, чеснока и специфического запаха студня из свиных голов.

Каток сошел с пандуса, грохнулся всем весом на мерзлую землю, продавил лед и застыл. Юрок подписал наряд водителю, потом мужики пожали друг другу руки, и трейлер стал разворачиваться, чтобы двинуться в обратный путь. А наш Юрок снова залез в кабину катка и стал прогревать мотор, проверяя готовность к предстоящей завтрашней укатке. Мотор быстро завелся, чему Юрок был так рад, что даже обратил внимание на меня и закричал, высунувшись из кабины:

– Начальник, полный нормуль, работает, как швейцарские часы!

Он засмеялся и продолжил свою работу. Я постояла еще, походила туда-сюда вдоль дорожки, потом внезапно почувствовала сильный холод, меня начало знобить, и я ринулась в нагретую бытовку.

Я застала там сцену, которая могла бы старика Дебюсси сподвигнуть на вторую часть «Полуденного сна фавна». На табуретках, лавках и просто на полу у печки в самых живописных позах и с самыми безмятежными выражениями лиц снова отдыхала моя бригада. Не спал один Зайцев, который сосредоточенно отгадывал кроссворд из старого номера «Огонька».

Не отрываясь от журнала, он спросил, не поднимая головы:

– Завел?

Я ответила коротко, по-военному:

– Завел.

Потом он спросил, но без вопросительной интонации:

– Преимущество, одиннадцать букв.

Я так же коротко и четко ответила:

– Прерогатива.

Только тогда он поднял глаза и посмотрел на меня, как будто впервые увидел. Но вписывать слово не стал, отложил журнал и спросил:

– Ну, мастер, что дальше будем делать?

Я схватила книжечку с указаниями норм и правил укладки, приложила ее к груди, защищаясь, как будто это была кираса, и сказала:

– Вообще-то, нужно до конца сегодня дорожку очистить, можем не успеть подготовить земляное полотно к укладке, если машина завтра с утра приедет.

Зайцев протянул руку, пошевелил пальцами, показывая, что хочет посмотреть мою книжечку. Я оторвала от груди труд профессора Перова и отдала его бригадиру Зайцеву. Тот долго читал сначала то, что было написано на суперобложке, потом, перевернув, углубился в чтение того, что было напечатано на обороте. Его явно поразило количество авторов, кроме самого Перова, которые принимали участие в написании нормативов, потому что он стал вслух перечислять весь коллектив ученых мужей, потом редакторов, консультантов, затем корректоров, оформителей, название типографии, тираж. Потом он закрыл справочник, аккуратно положил его на стол, разгладил смятую обложку, посмотрел на часы и зычным голосом прокричал:

– Подъем!