– Возьми его и сразись за свободу на тех же условиях.
Девушка шла по двору лёгкой грациозной походкой. Так ходят сытые домашние кошки, мягко и, словно бы, лениво ступая на бесшумных лапах. Но стоит им увидеть мышь – и они преображаются. Так преобразилась и виолка, едва в её руке оказался меч. Она повернулась к Льяне, и вритландка увидела в её глазах уже знакомый зеленоватый огонёк. Но теперь девушка знала, что ожидать от противника: быстроту и силу. И знала, что та также знает, чего ей ожидать от Льяны. Потому на этот раз она тоже взяла меч и ступила сопернице навстречу. Меч Льяны – из хорошей алмостской стали, легче и длиннее бронзового клинка виолки. Льяна отбросила зрелищность и эффектность, как в первом поединке, а просто показала мастерство. Схватка длилась минут десять, и ни скорость, ни сила виолки не спасли её от ранения и поражения. Проведя серию приёмов, Льяна сначала проткнула сопернице правое плечо, а затем выбила меч из ослабевшей руки. Приставив остриё к горлу, сказала:
– Клятва или смерть.
Виолка опустилась на колени и произнесла слова клятвы.
Льяна кивнула и приказала перевязать девушку.
Осмотрев поредевшую шеренгу, выбрала следующую жертву – тоже лет двадцати пяти. Её лицо пересекал старый шрам. Она указала на неё кузнецу, и молча ждала, пока снимут цепи.
– Возьми меч.
Не глядя на госпожу, та прошла на середину двора и подобрала оброненный предыдущей сражающейся меч. Опустив его в свободно висящей руке, ждала, пока соперница приблизится. На этот раз в руках Льяны не было никакого оружия, кроме куска цепи. Когда виолка, как обычно, начала стремительную атаку, она просто уклонилась от встречи, скользнула в сторону и нанесла сильный удар цепью. Казалось, от удара треснули рёбра, но виолка даже бровью не повела – эти дикарки умели держать удар и терпеть боль.
После нескольких неудачных выпадов, не достигнув цели, виолка сменила тактику. Она перебросила меч в левую руку и нанесла неожиданный удар. Льяна блокировала его цепью, мгновенно захлестнула клинок петлёй и вырвала из руки девушки. Оставшись безоружной, виолка не сдалась, а, сжав кулаки, бросилась на Льяну. Вритландка, отбросив цепь, приняла вызов и показала виолке класс раторрской борьбы. Льяна отвела на сопернице душу, и била её, пока та не потеряла сознание. Затем она связала её по рукам и ногам и приказала оттащить в сторону.
Переведя дух, окинула оставшихся рабынь мрачным взглядом и ткнула пальцем в крайнюю – самую младшую из пленниц. Девчонка смотрела на госпожу восторженными блестящими глазами, в которых светилось открытое восхищение. Как только с неё сняли цепи, девушка тут же приблизилась, опустилась на колени и произнесла:
– О, великая сереброволосая дева! Клянусь именем Богини-Матери и своей честью, верно служить тебе, пока твоя воля или смерть не разлучат нас. Моя жизнь – твоя жизнь, мой меч – твой меч. О, великая воительница, униженно прошу взять меня в свои ученицы!
– Ты хочешь учиться воинскому искусству? – уточнила Льяна, которую немного удивила неожиданная просьба.
– Я хочу стать похожей на тебя.
– Меня этому учили с детства.
– Меня тоже учили с детства, но, глядя на тебя, я поняла, что так и осталась ребенком. Помоги мне стать зрелым и умелым воином.
– Ладно, попробую, – согласилась Льяна.
Так, неожиданно, она стала наставницей воинственных виолок, потому что оставшиеся две рабыни тоже не стали испытывать судьбу, а сразу принесли клятву верности и попросились в ученицы. Позже их старшие подруги также последовали этому примеру. Даже Нана – девушка со шрамом на лице – самая упрямая и агрессивная из виолок, тоже стала её ученицей, едва ли не самой прилежной.
– 13 –
Долго скрывать беременность от возлюбленного Льяна не могла. Хотя живот рос не очень быстро, и внешне положение никак не проявлялось – ни тошноты, ни слабости – но к пяти месяцам животик так округлился, что это заметил даже Альдрик, и поинтересовался, не ждёт ли она ребёнка?
– А если и так, что с того? – почти грубо ответила девушка.
– Так ты беременна? – нахмурился принц.
– Да.
– Давно?
– Около пяти месяцев.
– Почему не говорила об этом раньше?
– А зачем?
– Как, зачем?! – рассердился принц. – Это мой ребёнок, а я об этом ничего не знаю! Ты ведёшь себя, как девчонка, целыми днями дерёшься со своими дикарками, прыгаешь и стоишь на голове! Разве ты не знаешь, что можешь сбросить плод? Или ты не хочешь это дитя?
Льяна, услышав обвинения Альдрика, даже вскочила от негодования. Серебряные волосы разметались, покрыв смуглое стройное тело густыми прядями, а тёмные глаза гневно сверкали.
– Во-первых, это мой ребёнок! Мой, и ничей больше! И не думай, что ты сможешь забрать его у меня! Я убью каждого, кто тронет малыша без разрешения! Во-вторых, я хочу и желаю этого малютку больше, чем кто бы то ни был. А мои тренировки не мешают ему. Гораздо хуже, если бы я лежала целыми днями, как больная корова!
– Но почему ты не сказала о своём положении раньше? Почему скрывала?
– Я боюсь, что ты заберёшь его, как забрал Слэйд…
– А зачем мне его забирать от матери?
– Потому что ты принц, а я бывшая рабыня, твоя любовница. Разве ты позволишь низкой женщине воспитывать твоего отпрыска?
Принц опустил глаза и о чём-то задумался. Неожиданно он встал и начал одеваться. Уже набросив на плечи плащ, он повернулся и сказал:
– Ты очень плохого мнения о себе… Разве ты не слышала, как кличут тебя в городе? Мои слова о любви – не пустой звук. И чтобы доказать это и успокоить твои глупые страхи, я сделаю тебя принцессой.
Пока Льяна переваривала слова Альдрика, он ушёл, сердито хлопнув дверью. Льяна услышала лишь властный голос во дворе, скрип открываемых ворот и удаляющийся топот копыт.
Набросив на голые плечи покрывало, Льяна подошла к окну. Тёмно-фиолетовое безоблачное небо, как всегда, сверкало мириадами крупных и мелких звёзд, словно россыпью драгоценных камней, сияющих на тёмном бархате. Льяна подняла взор к сверкающему небосводу, и звёздный блеск отразился в наполненных слезами глазах. Девушка редко плакала, но интересное положение сделало её более чувствительной. Как у любой женщины в её положении, у неё легко менялось настроение, и даже сильная радость могла вызвать слёзы. Ссора с любимым расстроила. Она и верила, и боялась поверить последним словам. Наверное, он сказал их, чтобы успокоить её, усыпить бдительность. Но, что бы ни говорил Альдрик, правду или ложь, а она твёрдо решила: этого ребёнка у неё не отнимут. Если понадобится, она даже решится на побег: уйдёт в горы, в лес, на болота, и никто никогда не найдёт её…
Дверь тихонько скрипнула и Льяна обернулась, втайне надеясь, что это вернулся Альдрик. Но вошла Семар – старшая из рабынь-виолок. За последние месяцы Льяна и Семар очень сдружились, несмотря на разницу в возрасте. Виолка стала для Льяны вроде старшей сестры. Она рассказывала ей о виольской культуре и обычаях, религии и философии. Многое в виольской культуре нравилось впитландке, она с удовольствием переняла некоторые обычаи и верования. Виолки считали Льяну чуть ли не богиней, и называли Святой Лианной, искренне веря, что она земное воплощение их Богини-Матери, которой они поклонялись. Но уважение и благоговение не мешало виолкам относиться к госпоже, как к равной, но более умелой и опытной сестре. Виолки, даже не состоящие в кровном родстве, называли друг друга «сестра», и вели себя, как сёстры: ссорились, мирились, даже дрались иногда, но смертельные поединки были запрещены. Убийство сестры виолки считалось смертным грехом, таким же тяжёлым, как и нарушение клятвы верности.
– Я слышала ссору, – сказала Семар. – Он обидел тебя, регина?
Девушки называли Льяну «регина», что с их языка переводилось как «старшая, главная, вождь», а не «госпожа», как должны были обращаться слуги. Но Льяна не возражала. Такое обращение льстило.
Семар говорила с милым акцентом, но вполне понятно. Вообще, все виолки оказались очень способными и легко учились. За два месяца они не только освоили ассветский язык, но изучили все показанные Льяной приёмы раторрской борьбы. Обладая безграничным терпением и трудолюбием, они от рассвета до заката отрабатывали то или иное упражнение, пока не доводили его до совершенства. А, так как они от природы и, благодаря особому воспитанию, были сильнее и быстрее учительницы, то вскоре во многом её превзошли. Но это нисколько не уменьшало их уважения к регине, ведь учитель навсегда остаётся для ученика учителем, даже если тот со временем и превзойдёт наставника.
– Нет.
Льяна вытерла ладонью глаза и отвернулась, стыдясь невольных слёз.
– Ты плачешь… Ни один мужчина не стоит слёз женщины.
– Возможно, ты и права… Но я плачу не из-за него.
– Тогда почему?
– Не знаю, – пожала плечами Льяна. – В последнее время я стала такой плаксой… Наверное, это из-за маленького, – она нежно прижала к животу руку и ощутила лёгкий толчок в ладонь. – Он брыкается! – счастливо заулыбалась.
– Думаешь, это будет мальчик?
– Не знаю.
– Почему же ты говоришь «он»?