Несоразмерно лицу длинные губы Аиды внезапно вытянулись и изогнулись в улыбке. Глаза заблестели. Она не ожидала такой короткой беседы.
– Все? Правда можно идти?
– Конечно. – Саша улыбнулась.
– Сейчас? Прямо сейчас? – Она начала слегка подпрыгивать.
– Аида, когда будете готовы, вы сможете снова прийти ко мне.
Аида встала и на своих хрупких хрустальных ногах вышла за дверь.
Саша развернулась в кресле к окну. Из-за резко усилившегося снегопада было не разглядеть снеговика.
Она услышала стук в дверь. Только бы не Печорский.
– Можно? – в дверях стояла Аида и широко улыбалась.
– Конечно, проходите.
Саша догадывалась, что здесь держит Аиду. Она чувствовала, что ей так удобнее справляться со своими страданиями. У этой женщины никого не было, поэтому существование за пределами больницы наводило страх. Она просто привыкла.
Аида села на стул и молча хлопала глазами.
– Вы хотели продолжить?
– Да. – Она выпрямила спину и расправила плечи.
– Хорошо. Как вам здесь, Аида?
– Хорошо.
– Вы чувствуете себя здесь… как дома?
– Наверное, – она пожала плечами. Улыбка резко искривилась, а подбородок затрясся.
Аида – птенец, выращенный врачами-психиатрами, которого постоянно толкают к краю, заставляя расправить крылья и лететь. Но куда… она не знала. И этот птенец, насильно скинутый из гнезда, прижав к себе связанные крылья, каждый раз летел камнем вниз в носилки врачей, которые, несомненно, снова его спасали.
– Я выпишу вам другой препарат. Будете принимать три раза в день.
Аида молча закивала в знак согласия. Слез не было, но лицо было искажено в гримасе вечного несчастья.
– Вы принимаете препарат, который вам назначали?
Аида плотно прижала руки к своему телу и начала нервно гладить себя по плечам.
– Скажите честно. Я не буду вас осуждать.
– Они опять назначат уколы. Потом опять выпишут. И потом опять. Опять. Опять. Опять потом уколы. Потом выпишут. И назначат уколы. – Она повторяла одни и те же слова и начала расчесывать ноги.
– Ваш врач теперь я. – Саша говорила предельно мягко, снова пыталась поймать ее взгляд. – Все назначения буду делать я.
Взгляд Аиды бегал по стенам кабинета, дыхание стало неровным.
«Вам больше не требуется лечение, вы молодец, вас ждет хорошее, а главное – здоровое будущее, помните об этом», – эти слова звучали для Аиды всегда устрашающе, и ее тонко настроенное врачами сознание вновь поглощал плотный туман.
Восемь лет назад человек бежал от страха, оставив его за спиной, а излечившись, обрел страх вернуться назад.
Саша взяла ее за запястье.
– Посмотрите на меня. Аида. Посмотрите на меня!
Начинались всхлипывания. Вот-вот будет приступ.
– Я не отправлю вас домой! Обещаю! – Она сильнее сжала ее запястье.
Аида начала дышать ровнее.
– Посмотрите на меня, – уже спокойно произнесла Саша почти шепотом: – Я не выпишу вас.
Саша поймала себя на мысли, что раньше в ее отношениях к пациентам чувство сострадания, жалости или милосердия не имело места. С каждым законченным случаем она всегда лишь удовлетворяла амбиции, утверждаясь в своем профессионализме. То, что произошло сейчас, настораживало.
«Профессионал не может отвлекаться на какие-то чувства или эмоции!» – снова слова отца звучали в ее голове.
Но она хотела помочь Аиде не как врач, а как человек…
Глава 23
«Я должен быть дома. Лучше сейчас никуда не уходить».
Леон отчаянно пытался придумать, что ему делать. Мысли обжигали, безысходность затягивала в бездну неизвестности. Он начинал чувствовать свою любовь к Лере, видеть ее в себе. Словно огромный невидимый крейсер, ходивший по водам морей и океанов, наконец-то появился на горизонте.
В самовольном домашнем заточении Леон с каждым часом становился слабее, на его лице появлялось больше морщин, а пшеничные волосы теряли свой окрас у корней. Переосмысление пришло поздно. Теперь он не знал, как справиться с тем, что у него осталось. А осталось у него ровным счетом – ничего. Одинокая зубная щетка в стакане, темные угли сгоревших дров и тишина, давящая на виски.
Он посмотрел на стену. В белых деревянных рамках он видел только себя. Вот он с другом в баре, вот они с Сашей на пляже, здесь он один в аквалангистском костюме, корчит лицо, изображая дурацкую рожу.
Лера была только на одной фотографии, сделанной Леоном, когда девочка пошла в первый класс. Румяное лицо, смущенный взгляд, школьная форма, красивый ранец, а в руках несколько разноцветных шаров.
Леон вспомнил себя в тот день. Тогда ему казалось, что он лучший отец на свете, что их отношения спасены, что он больше никогда не бросит Леру, будет во всем ей опорой и поддержкой.
Гордость за дочь длилась недолго. Спустя несколько дней Лера снова была предоставлена сама себе, а Леон снова считал, что все хорошо.
Из дневника Леры
Мне не нравится в школе. Там все глупые. Все играют в телефоны и плохо читают. Со мной никто не дружит, потому что я умная. А еще меня называют ботанкой. Папа говорит, что за такое надо бить. И еще говорит, что надо бить первой. Но я не хочу никого бить.
Глава 24
Новая неделя для Артура началась активно. Откуда-то у него появились силы и желание работать. Энтузиазм, как банка с энергетиком, заряжал его.