Энциклопедия наших жизней (семейная сага). Истоки. Книга 3. Детство и юность Ираиды. Глава 2

Ты прекрасно знаешь, что я упрямая. А я считаю, что упрямство сильнее настойчивости. И раз я решила, значит, добьюсь своего.

Так что, можешь не хвалиться своим инженерским дипломом. Будет он и у меня. Только сначала поработаю так, чтобы мне не стыдно было перед Родиной за свою комсомольскую совесть. Понимаешь? И сама, без колебаний поеду на самую большую и молодую стройку, а не стану втираться в тёпленькое местечко в Москве или Шатуре.

О, Виктор! Я вижу, ты не только заставил меня дать совет, но и разглагольствовать на целых двух листах.

Я тебя уже просила, Виктор, не писать мне больше про любовь. Ты прекрасно знаешь, что по-твоему не будет. Твоя глупая выходка со сватовством, когда ты своего отца послал к моей мачехе с объяснениями мне в любви – ничего не дала.

Говорят о нашей свадьбе? Я знаю, что у нас в Шатуре не верят, что я откажусь от такой партии – только что кончивший институт инженер, молодой, красивый, покоритель сердец. За тобой бегают многие девчата. А я считаю низостью за кем-нибудь бегать. За это я и тебя не уважаю.

У нас в Шатуре странным кажется то, что я отказалась от твоего предложения, но пойми, ведь, я не люблю тебя. Зачем обманывать? Я вообще в Шатуре, да и в Орехове, да и раньше в Москве – ни с кем не дружила, и не дружу лишь потому, что не хочу дружить с ребятами не настоящей дружбой.

Я признаю товарищеские отношения, или товарищескую дружбу. Но большего я не хочу, потому что мне никто не нравится, а обманывать, или, как ты выражаешься, играть в любовь – я не желаю. Зачем я буду обманывать человека, если он мне не нравится?

Ну ладно, надеюсь, тебе уже достаточно известны мои взгляды, и ты больше не будешь вынуждать меня затрагивать этот вопрос. Ясно?

    С приветом – СТЕПАНОВА ИРА.

ИРА, ЗДРАВСТВУЙ!

Обиделась. Что-то тебе этого не подходит. Не будь принципиальной. На мои глупости отвечай тем же. А то мне кажется, что ты остаёшься в дураках, а это не в твоих правилах. Ведь, так, кажется? Где же у тебя Чувство корректности, где женское самолюбие. Ведь, в первом письме я именно на это и ударял. Мне хотелось получить, хотя и не лестную для меня, небольшую весточку от тебя.

Но, оказывается, твои дела для меня закрыты, и больше твоё воображение не волнует тебя, так же как и мои, надо признаться, глупые пошлости.

Ну, что же, поделом мне. Но всё-таки я решил ещё раз напомнить о своём существовании. Ведь, чертовски хочется получать письма, а от тебя, сама наивность, особенно.

Ну, поругай меня, назови никчёмным болваном, но не лишай меня удовольствия читать твои письма, по которым (надо отдать справедливость), ты большая мастерица. Здесь я говорю без всякого подвоха, и ты вправе этим гордиться. Так неужели ты не внемлешь моим мольбам. Это было бы очень жестоко с твоей стороны, и клянусь всеми чертями на свете, ты потеряешь вернейшего и преданного друга в моём лице. А тебе, наверное, этого не хочется, так как и мне.

Несмотря на всё твое сумасбродное поведение, невнимание к моей личности, несмотря на все твои нападки, я уважаю тебя. А это мне кажется очень много. Вот теперь и посуди сама, почему я так тщетно, но терпеливо взываю к твоей милости. Если и это не поможет – значит ты чёрствый эгоистичный человек.

Какие мне только глупости не лезут в голову. Сначала я хотел написать письмо в стихах, потом на немецком языке, и в конце концов ни то, ни другое. Ведь своим русским языком, русской прозой можно выразить гораздо больше и интересней. Правда, и стихами можно очень много сказать, и я не спорю, что это красиво. Но я, ведь, не Пушкин и не Байрон, и, наверное, не влюблённый романтик.

Естественно, грош цена моим стремлениям и хотениям. Но я родственен с этими людьми, хотя бы тем, что у нас одно начало. Правда, обезьяны и те, наверное, имели больше чувств и этикета, чем «шибко грамотный человек», как я, к тому же кандидат в инженеры. Правда, инженерский диплом ещё не светит мне своим золотистым гербом, но, если мне сейчас взяться за ум, то пожалуй, толк будет.

Да, я, ведь, у тебя просил совета. К перечню мест я могу добавить ещё несколько. Как то: Рошаль, Орёл, Минск, Ленинград, Лисичанск (у Азовского моря).

Жаль, Ирочка, что бумага кончается. У меня сегодня очень благодушное настроение, и я бы мог тебе ещё много тёплых слов написать. Поберегу их до следующего раза, если представится такой случай. Передавай привет Вале и поздравь её с праздником от меня. До свидания, Ирина Владимировна.

    Жму твою мужественную лапу – ВИКТОР.

ХА, НЕ СМЕ – ШНО!

Как же, Ира, тебе не ай-ай-ай! Ну пусть ты меня ненавидишь, презираешь. Но всё – же долг вежливости остаётся долгом. Неужели у таких почтенных, культурных родителей выросла такая дочь, которая забывает об этом.

Ну, теперь – ЗДРАВСТВУЙ!

Итак, что же я тебе хотел сказать. Всё, что нужно было – уже сказано. Возвращаться к старому – это значит, к новым унижениям, ругани, а это, действительно, не в моих интересах.

Твоё предупреждение немного запоздало. Я кажется, кое-что уже успел рассказать Шарковой. Но это было неумышленно, а в минуту взаимной откровенности, хотя сейчас я об этом жалею. Но, что было, то прошло. Как мне известно, ты тоже не отличалась изысканным молчанием. Правда, многого о нашем знакомстве не расскажешь, и я это только приветствую.

А насчёт Валиного мнения, и что до него тебе нет никакого дела – не правда. Если вы настоящие подруги, и как ты говорила, у меня перед ней нет секретов, то ты обязана и должна знать её мнение. Более того, ты так или иначе прислушиваешься к её советам в минуты душевного колебания. А уж, насчёт мнения, тем более. Каждое новое знакомство – твоё мнение, каждый новый разрыв – другое мнение.

Меня только удивляет какое же её мнение о тебе? Или тебя это тоже не интересует?

Так. Не знаю, что же ещё написать. Видимо, я разучился писать письма, или у меня уже нет того огонька? А, вернее всего, и то, и другое. Сижу сейчас, и ловлю новую зацепку, какую мысль ещё осветить в этом письме. Оскорблять тебя – нет смысла, ибо на оскорбление ты ответишь ещё большим презрением. Я знаю, что в долгу ты не останешься, особенно перед мальчишками. И, действительно, мальчишки, юнцы являются твоими мнимыми поклонниками, которые восторженно преследуют тебя и также восторженно отпускают свою добычу. Все они наивны в своих стремлениях. Их взгляды, их первые шаги ещё подстрекаются старшими. И о, чудо! Такая великолепная дивчина соизволила ответить ослепительной улыбкой на его страстные, горящие взгляды. И потом, как обычно, насмешливая улыбка – взгляды не оправдались. Ведь, это только взгляды, а дело-то и нет.

А не думаешь ли ты, что некоторые из неудачных поклонников так же открыто смеются над тобой. А я знал и знаю таких.

Недавно я прочитал книгу какого-то польского писателя под названием «КУКЛА». И вот её поступки в точности гармонируют с твоими. Но о конечном исходе ещё говорить рано, поживём – увидим.

КОГДА В НАШ ВЕК ОНА БЫВАЕТ
УЖЕЛЬ, ТЕРПЕТЬ ЕЁ ДОЛЖНЫ,
КОЛИ НЕВИННЫХ ЗАБАВЛЯЕТ,
Л ВРЫ ЛЮБВИ ЕЁ СМУЩАЮТ,
А ВПРОЧЕМ, К ЧЁРТУ ПОСЫЛАЮТ…

И МЫ, ГЛУПЦЫ, ВКУСИВ ЕЁ
РУКАМИ ГОРЕСТНО РАЗВОДИМ,
ИЛЛЮЗИЮ ЕЙ ВОЗВОДИМ,
НАДЕЯСЬ, ЧТО ПРИДЁТ ПОРА,
АДЬЮ, МАДАМ, И ПЕСНЯ ВСЯ.

Огромный привет, и мои наилучшие пожелания Вале. Желаю всего хорошего, сдать экзамены, и хорошо отдохнуть.

    До свидания. ВИКТОР РЯБЧИКОВ.

Мы перестали с Виктором встречаться. Он тоже делал вид, проходя мимо меня, что мы не знакомы. И, наконец, произошел случай, который развел нас в разные стороны навсегда.

Виктор решил объясниться со мной окончательно. Для смелости выпил, и стал дожидаться меня у нас на крыльце. Я возвращалась с танцев, к счастью – одна. В руках у меня были, завёрнутые в бумагу сменные туфельки, в которых я танцевала. Виктор остановил, и мы стали о чём-то говорить. В это время я в Шатуре проходила практику, и поэтому уезжать в Орехово на следующий день мне было не нужно. Но было уже поздно. Окна нашей квартиры выходили во двор, рядом с подъездом. Форточки были открыты. Отец услышал наши голоса повышенной громкости, выскочил на крыльцо в нижнем белье и скомандовал мне, чтобы я немедленно шла домой. Я сказала – иду. Виктор выхватил у меня туфли, и сказал – не пущу, мы ещё не договорили.

Я прошла домой за отцом, в комнате сказала ему, что сейчас вернусь, что у Виктора остались мои туфли. Папа сказал, что сам у него их возьмёт. Опять выскочил на лестницу, обругал Виктора, выхватил туфли. Когда выхватывал, получилось, что он ударил Виктора. Одна туфля упала. Когда отец вернулся, я обнаружила, что туфелька – одна. Вышла к Виктору сама, и ужаснулась – он был весь белый лицом и его трясло. Он был в каком – то порыве ярости. Я сказала, что в таком виде я с ним говорить не собираюсь. Откровенно говоря, мне стало страшновато. Я решила – черт с ней, с туфлей, повернулась и пошла к двери.

Виктор швырнул туфлю мне в спину, потом сделал шаг вперёд левой ногой, и резко размахнувшись правой сделал жест вслед мне – ну, мол и катись…!!!

Но я в этом миг почему-то остановилась, и получилось так, что Виктор ногой нанёс мне очень сильный удар сзади. Он попал прямо в копчик…

Виктор в гневе убежал. Я подняла туфлю… Боль была такая сильная, что я не могла лежать на спине. Не спала всю ночь. Утром не могла сидеть. Практику я проходила на растворном узле. Весь день я провела на ногах, и до дома еле доплелась. Дома сочинила сказку, что я получила травму на растворном узле. Сказала, что я стояла на рельсах узкоколейки, по которой подвозили к растворному узлу на вагонеточках песок и цемент. Ну, будто бы вагонетка сама покатилась и ударила меня ниже спины…

В общем, копчик болел у меня несколько месяцев, а затем ещё несколько лет я не могла очень долго сидеть на жестком. К концу фильмов, в кинотеатрах, например, я уже была вынуждена садиться немножко боком.

Вот так кончился мой роман с Виктором Рябчиковым из Шатуры.

Он окончил институт и уехал куда-то на работу по распределению на какую-то стройку. В 1959-ом году, когда Люда и Тамара приехали ко мне на работу в Крюково, они рассказали, что на стройке, где работал Виктор, случилась авария. С крана сорвалась большая бетонная плита. Она упала на другие плиты, сложенные штабелем. Плиты разъехались и, обвалившись вниз, придавили Виктора. Травмы были тяжелейшими. Он долго лежал в больнице, вышел оттуда инвалидом, и вскоре умер…

Продолжение о моей бесшабашной юности – в следующей книге.

Приведённые фотографии взяты из личного архива И. В. Дудко.