Робкие застенчивые поцелуи в тёмных коридорах сменились жаркими и страстными объятиями, а нежные поглаживания шеи и плеч – откровенными ласками, когда на теле любимой не остаётся ни единой неисследованной клеточки и знакома каждая родинка. Он сходил с ума от ревности, представляя, как к ней прикасается Родни, который вскоре должен был стать её законным супругом. Он уговаривал её разорвать помолвку и бежать с ним в Гретна-грин, где бы они смогли пожениться и зажить счастливой семейной жизнью, но она уговаривала его не спешить, а дать ей время всё решить самой. Он ей поверил и, как последний дурак, ждал вплоть до того момента, когда не стало уже слишком поздно.
Их последняя встреча состоялась накануне свадьбы, когда, будучи в приличном подпитии жених вместе с друзьями, прощаясь с холостой жизнью проводили приятный вечер за игрой в карты. Улучив момент, Тони увлёк любимую к дальней изгороди, чтобы в последний раз постараться убедить её бежать с ним. И тут, она впервые показала ему своё истинное лицо. Рассмеявшись, Мирабель самоуверенно заявила, что никогда всерьёз не рассматривала Тони в роли своего жениха, отводя ему место лишь очередного любовника.
Очередного?!
Не в силах поверить в то, что слышит, Тони попытался переубедить возлюбленную иным способом. Он не понимал, как та, что с таким пылом предавалась с ним страстной любви, могла предать, отказаться от него. И, даже тогда, когда Родни неожиданно обнаружил их сплетённые тела прямо на голой земле, он всё ещё надеялся на то, что Мирабель не оставит его. Напрасно… Она это сделала. Как была нагая бросившись к жениху, она со слезами на глазах заявила, что Тони соблазнил и обесчестил её.
Едва стоящий на ногах Родни бросился на "соблазнителя", но был жёстко отброшен в сторону. Тогда, видя, что в подобном состоянии он не способен справиться с обидчиком, Родни решил вернуться в дом, где собирался во всеуслышание объявить о позоре. Этого, Тони допустить не мог, нужно было любым способом заставить Родни молчать. Ещё толком не соображая, что делает, он выхватил из кармана валяющегося на земле сюртука пистолет, который прихватил с собой для того, чтобы убедить Мирабель в том, что готов умереть ради нее, и не думая, выстрелил жениху прямо в голову.
Оглушающий грохот выстрела привёл его в чувство. В ужасе от содеянного, он как во сне смотрел на кричавшую Мирабель, которая вместо того, чтобы, как приличная девица, упасть в обморок, зло назвала его "Ублюдком, разрушившим её жизнь" и поклялась уничтожить.
Что ему оставалось делать? Глубоко страдающий от содеянного и безмерно разочарованный в той, которую боготворил, юноша бежал, предоставив Мирабель самой выпутываться из создавшейся ситуации, в которой она сыграла не последнюю роль. Презирая сам себя за малодушие и трусость, он не посмел вернуться в отчий дом, а примкнув к контрабандистам стал вести жизнь бандита и висельника.
Теперь же, после встречи с юной девушкой, не побоявшейся бросить вызов целому миру и в одиночку пересечь не одно море, чтобы найти потерянную родню, он устыдился самого себя и той жизни, которую вёл. Ему захотелось вернуть всё то, что он потерял по вине лживой сирены, вскружившей ему голову своим волшебным, несущим погибель пением, вот почему сейчас, вместо того, чтобы вернуться к бандитам, он направлялся в Лондон, где собирался узнать всё, что происходит в обществе и поквитаться с той, которую когда-то любил больше жизни, а нынче же ненавидел всеми силами своей навеки проклятой души.
Глава 33
– Итак… гм… вы утверждаете, что хорошо знакомы с нашей дочерью Вайолет? – получасовая тишина была нарушена тогда, когда я, признаться на это уже и не надеялась. Этот, несколько надменный голос, в котором не ощущалось ни малейшего намека на теплоту, принадлежал моей бабушке- леди Фелисити Ноулидж, баронессе Каслуотер, не спускающей с меня прищуренного взгляда водянисто-карих глаз, троекратно увеличенных окулярами лорнета, который она ежеминутно наставляла на мою, скромно сидящую на краешке стула персону.
Да, это был определенно не тот приём, на который я признаться рассчитывала, но, не имея ничего иного, приходилось мириться с тем, что есть. Меня усадили на стуле в центре гостиной, в то самое время, как вокруг на парчовых креслах и диванах расположились немногочисленные представители семейства Ноулидж, специально собравшиеся по такому случаю и одаривающие меня взглядами, в которых наравне с удивлением, сквозили брезгливость и презрение.
Я их не осуждала, ведь в конце концов не каждый день на пороге появляется одетая в поношенную мужскую одежду девица, заявляющая, что приходится им ближайшей родней. Они в праве были сомневаться, и мой долг был помочь им, объяснить всё как есть, чтобы они поскорее смогли смириться с этой мыслью и принять меня в свою семью.
– Да, мадам, я знала её очень хорошо. Она была моей матерью.
Пренебрежительное движение плеч было столь мимолётным, что мне даже показалось, что это всего лишь плод моего разыгравшегося воображения.
– Кто же, в таком случае, был ваш отец? Пират? Купец?
– О, нет, мадам. Мой отец был величайшим правителем небольшого государства, именуемого Гызылдаг и, смею вас уверить, что ваша дочь, долгие годы была его единственной возлюбленной и женой.
– Женой?! О, какая глупость! Добрая христианка никогда не смогла бы стать женой язычника, коим, не сомневаюсь был ваш отец. Следовательно, их связь нельзя назвать законной! Более того, это постыдно, и ни в коем случае не должно быть вынесено за пределы этого дома, вы слышите? Ни в коем случае!
– Но…
– Не смейте произносить ни звука, прежде, чем вам это позволят! – произнесённая сквозь сжатые губы фраза, заставила меня вздрогнуть.
О, Всевышний, стоило ли тратить столько времени и сил, пытаясь очутиться подальше от Зейнаб ханум, для того, чтобы услышать её излюбленную фразу здесь, в самом сердце Англии, да ещё и от людей, стоящих, как ни крути, ниже меня по статусу?
Ну, разумеется, об этом обстоятельстве вслух я рассуждать не стала, так как вовсе не желала прослыть невоспитанной дикаркой, прибывшей с другого конца света. Смиренно опустив голову и стараясь абстрагироваться от окружающих меня людей, я терпеливо дожидалась окончательного вердикта, от которого зависела моя дальнейшая жизнь.
– Сколько вам лет? – спросил мужчина, сидящий по правую руку от меня. Его белёсые, лишённые всякого цвета глаза лениво скользили по мне сверху вниз.
– Шестнадцать.
– Так юна…
– Не совсем, сэр. На востоке, девушек рано выдают замуж и в этом возрасте, у них уже нередко рождаются пара, а то и больше детей.
– Чудовищно! Несчастная Вайолет! Представляю, как тяжело ей пришлось, – леди Каслуотер вновь наставила на меня лорнет, что-то едва слышно бормоча себе под нос. – Кстати, где же она? Почему наша дочь прислала сюда вас? А, понимаю, наверняка осознаёт весь ужас собственного падения и не решается предстать перед почтенным обществом.
О, Аллах! Да что это за люди такие? У них что, вместо крови по жилам течёт ледяная вода? Почему они всё время говорят о приличиях, когда давно должны были обрадоваться долгожданной весточке о давно пропавшей дочери?
– Нет, мадам, уверяю вас, моей матери не пристало стыдиться, ибо она не совершила ничего такого, за что бы могла навлечь позор на себя и своих близких. Мама погибла, как и мой отец несколько месяцев назад во время государственного переворота, организованного моим единокровным братом, узурпировавшим ханский трон.
Ахи и охи прошелестели вокруг меня, но все взоры были обращены на властную женщину, сидящую напротив, которая при последних словах скривилась так, будто съела с полдюжины кислых лимонов.
– Умерла…, – женщина тяжело вздохнула, однако тут же выпрямившись в кресле так, словно саблю проглотила, – впрочем, ничего удивительного. Для нас Вайолет умерла в тот день, когда попала в плен к берберам, захватившим в плен корабль, на котором она вместе с тётей и дядей плыла во Францию.
Произнеся эту жестокую фразу, женщина выразительно посмотрела на своего супруга, с самого начала нашей встречи тихо сидевшего в одном из кресел и даже не пытающегося делать вид, что рад приезду, как оказалось вовсе не желанной родственницы.
Барон Каслуотер лишь неопределённо пожал плечами, предпочтя перевести взгляд на мои сильно стоптанные и заляпанные грязью ботинки, которые касались края расстеленного на полу чудесного ковра, грозя испортить редкий рисунок. Сжавшись, я поспешила задвинуть ноги под самый стул, пока не вызвала очередную волну упрёков и недоброжелательности.
– Тётя Фелисити, что же нам с ней делать? – к хозяйке дома обратилась миловидная девушка в красивом платье с зачёсанными в причудливую причёску волосами. – Она же опозорит нас на всю округу и тогда не видать нам с Луизой приличных женихов, как своих ушей. Кто же захочет взять в жёны девицу, на семье которой лежит несмываемое пятно позора? А этот жуткий головной убор! Кто знает, что она прячет под ним?
Как я ни старалась справиться с эмоциями, но после последней фразы я почувствовала, как с трудом сдерживаемые слёзы подкатили к самым глазам, грозя всё испортить. Хотя, чего уже тут портить? Я не настолько глупа и наивна, чтобы не понимать, что отнюдь не являюсь желанной гостьей в этом доме, а значит, как это не прискорбно, мне не стоит дольше мучить его обитателей своим присутствием и задерживаться здесь дольше того, чтобы успеть попрощаться.
Я поднялась. Шесть пар удивлённых глаз следили за каждым моим движением ожидая любой недостойной выходки, над которой они могли бы посмеяться и тем самым вдоволь потешить собственное тщеславие. Но, я не собиралась доставлять им подобного удовольствия. Я – княжна Фарах Шахин! Я была дочерью великого хана и супругой великого паши, приходящегося племянником самому османскому султану, чья сила и могущество в разы превышает всю их хвалёную Англию, пропади она пропадом. И, пусть я здесь чужая, тем не менее никому не позволю вытирать о себя ноги так, будто я какая-нибудь бесправная рабыня.
Сорвав с головы шерстяную шапочку, я позволила тяжёлым волосам каскадом спуститься вниз. Встряхнув головой освобождаясь от нелепых страхов и сомнений, я вызывающе посмотрела прямо в глаза той, которая считала для себя оскорблением называться моей бабушкой:
– Мой приезд сюда был ошибкой, теперь я это понимаю, как никогда. Я не желала вносить смуту в вашу семью и ставить под удар вопрос о замужестве ваших племянниц. Я ухожу с чистой совестью и обещаю, что больше не потревожу ваше драгоценное общество. Приятно оставаться!
Не глядя больше ни на кого, я сделала пару шагов к выходу, когда меня одёрнул резкий окрик:
– Дочь Вайолет, немедленно вернитесь на место, и впредь не смейте своевольничать в этом доме!
Уж не знаю какой реакции от меня ожидали, но явно не той, которую получили. Помедлив лишь миг, я, не оборачиваясь, продолжила свой путь покинув комнату. Кивнув скорбно застывшему возле дверей Эндрюсу, который наверняка был свидетелем разговора, я прошла было мимо него, когда кто-то схватил меня за руку. Возмущённая, я обернулась и встретилась глазами с девушкой лет шестнадцати-семнадцати, которую видела в гостиной тихо сидящей возле камина. Луиза, кажется так назвала её сестра, громко заявившая о том, что из-за меня никто не захочет брать их в жёны.
Милое лицо и приятная улыбка, в которых не было и намека на высокомерие присущее ее родне, она, чуть запыхавшись от быстрого бега, выдавила:
– Постойте, не уходите! Ваше появление стало полнейшей неожиданностью для всех нас. Дайте нам немного времени, и обещаю, что всё изменится. Тётя Фелисити очень сожалеет о том, что только что произошло и просит вас остаться. Отныне, ваш дом здесь…
* * *
Тревожные крики грузчиков отвлекли Райтона от глубоких размышлений, которым он всё чаще в последнее время предавался и заставили посмотреть вверх, туда, где в это самое время с помощью лебёдки поднимали с борта "Королевы Бесс" доставленный по его специальному заказу груз. Грузовая клеть, заполненная до отказа коробками и тюками, с жалобным скрежетом перекосилась в одну сторону, грозя сорваться в любую минуту и, не только уничтожить большую часть дорогостоящего товара, но и похоронить под собой ни в чём неповинных трудяг, за сущие гроши гробящих здоровье в столичных доках.
С замиранием сердца Райтон следил за тем, как благодаря слаженной работе матросов и рабочих, опасный груз удалось без последствий водрузить на землю, где им занялась целая бригада, нанятая в судовой конторе. Он кивнул кучеру и двум телохранителям, обступившим его с заряженными пистолетами в руках, давая понять, что не собирается дольше задерживаться здесь и забрался в карету.
Лондонские доки… Интересно, есть ли в мире место более мрачное и опасное, чем это? Тёмные, заполненные нечистотами переулки, в каждом из которых тебя могла ждать неминуемая смерть. Грязные и изнеможённые проститутки, не имеющие сил стоять, просто валялись на обочинах, предлагая за пару монет то, на что позариться мог уже далеко не каждый. Беспризорники, играющие с дохлыми крысами, привязанными за верёвочки, которые они раскручивали над головой и под хохот пьяных матросов бросали в сторону случайных прохожих.
Даже граф Блейкни, успевший не единожды побывать на волосок от смерти, ни за что не осмелился бы сунуться сюда без хорошо вооружённой и отлично натасканной охраны. Убедившись, что груз прибыл точно в срок, Райтон велел кучеру возвращаться домой, в Суррей.
С тех самых пор, как он решил подать в отставку и всё своё время посвятить воспитанию единственной дочери, прошло несколько лет. Тогда, вернувшись с последнего задания, он был неприятно удивлён, застав в своём доме Мирабель. Вопреки категорическим запретам, она воспользовалась его отсутствием для того, чтобы вновь попытаться вернуться в Рейвенхёрст и смутить покой юной и доверчивой Лайлы, ничего не знающей о коварстве своей ближайшей родственницы и которая была очень рада воссоединению с матерью. К сожалению, у опальной супруги оказалось в распоряжении достаточно времени для того, чтобы привязать к себе девочку, которая страшась новой разлуки с родительницей, закатила Райтону настоящую истерику. Что ему оставалось делать? Пришлось скрепя сердце позволить Мирабель приезжать в поместье несколько раз в году в надежде на то, что их далеко не глупая дочь вскоре сама сможет во всём разобраться и собственноручно выставить свою горе-мамашу за дверь.
– Папочка! Ты приехал! Что ты привёз мне на этот раз? Ох, мне уже не терпится всё посмотреть!
Лайла встретила его во дворе, и не успела карета остановиться, как проказливая девчонка поспешила забраться внутрь прямо к отцу на колени.