– Я не хочу есть, – Олли качает головой, – но я бы вернулась.
Это их воодушевляет. Они думают, что я благоразумная. Что я понимаю степень опасности. Что я готова сотрудничать.
Но это ни хрена не так! Я ни капли не такая! Вообще!!!!
Мы все вместе бредем в наш дом, я надеюсь, что все заняты своими делами. Я не хочу, чтобы кто-то видел меня такой. Я до сих пор в своей форме. Джинсы, темная майка, тесная ветровка. В ней не жарко, но закрывает плечи. Волосы стянуты в пучок на затылке. Моя одежда в крови. У меня небольшой порез на бедре, который естественно даже не обработан и возможно болел бы, если бы я была в состоянии обратить на это внимание.
Я сильнее, чем они! Я быстрее, чем они! Я справлюсь с ним всеми!
Мои татуировки не горят. Потому что вместо сердца у меня дыра от выстрела дробовика. Странно, что ее никто не видит, только я чувствую.
Они сажают меня за стол и ставят тарелку с едой. Напротив сидит Кейт, бледная как сама смерть. Она знает, через что я сейчас прохожу, она понимает меня. Одна из всех и ей страшно, потому что я воскресила ее воспоминания, с которыми она почти справилась, которые она почти выкинула из себя.
Я опять все испортила.
Они заставляют ее говорить со мной. Но я не слышу. Я не ем. Я выпиваю стакан воды, быстро принимаю душ и падаю к себе на кровать, зарываясь в подушки. Делаю вид, что сплю следующие четыре часа. Со мной постоянно кто-то находится, они следят за тем, чтобы я не сбежала. Они не говорят этого, но знают, что я не идиотка.
Около шести вечера мы собираемся за столом. В моей голове уже есть план. Олли говорит:
– Я поговорила с Аркадией, она настаивает, что мы не должны тебя им отдавать, но и Игорь ее беспокоит. Она хотела бы получить своего сына назад…
Я хочу прокричать ей в лицо, что это все ложь, но молча смотрю в новую тарелку с едой для меня.
– Я ее не интересую. Ей только нужно получить его обратно! Ей все равно, одной сиреной больше, одной меньше, появится замена.
Возможно даже для моего места в сердце Игоря. Олли продолжает:
– Я решила, что мы не отдадим тебя!
Я поднимаю свои глаза, полные ужаса, на свою верховную и с дрожью спрашиваю:
– Олли, что значит не отдадим меня?
– То и значит, мы не пойдем на поводу! Если они убьют Игоря, будет война, и тогда мы их всех заставим поплатиться…
– Олли. Это Игорь! Нельзя просто так взять и сказать, чтобы они оставили его себе на память! Ты с ума сошла?
Я приподнимаюсь и подаюсь вперед, нависая над столом. Воздух вокруг нас застывает и превращается в лед. Я чувствую, как все до одной сирены задержали дыхание и наблюдают за тем, как градус нашей с Олли милой беседы поднимается.
– Я не пойду у них на поводу!
– У нас нет выбора!
– Сэм, это не тебе решать!
– Это решать мне! Ты просто боишься еще раз признать, что облажалась! Что еще одна из твоих девчонок, скорее всего, умрет сегодня! Это моя жизнь! По крайней мере, я хочу иметь возможность самостоятельно решить, когда мне с ней расстаться.
Это выводит Олли из себя:
– Я облажалась? Я? А может, это ты! Я тебя предупреждала, что это не закончится ничем хорошим! Я могла попросить Аркадию с этим помочь! Она бы могла подчинить тебя… – мои глаза расширяются от ужаса. Воспоминания накатываю как цунами. Олли, повисшая в воздухе, распятая перед Аркадией. Ее нечеловеческие вопли и то, как я пытаюсь заткнуть уши, чтобы не слышать их. Слова темного мальчишки обо всех ее повреждениях. Меня мутит. И я падаю на стул. Просто для того, чтобы не оставить содержимое моего пустого желудка на столе перед ней.
Я знаю, что я виновата.
– Мне нужно переодеться! Я не хочу это больше обсуждать! Я пойду туда и точка!
– Нет, ты никуда не пойдешь!
Я не произношу, но думаю о том, что это мы еще посмотрим. Быстро снова моюсь и переодеваюсь в зеленое платье с открытой спиной. Пусть думают, что я смирилась! Но на ногах удобные легкие ботинки, которые фиксируют лодыжку, и не дадут мне подвернуть ногу. Олли может что-то заподозрить, ну да ладно. Я вывела ее из себя, она больно ударила по мне. Мы квиты.
Я не держу рядом с собой верхнюю одежду. На улице уже давно перевалило за середину сентября, но если они заметят что-то такое, то сразу догадаются, что я планирую.
В комнате осталась только Мел, она уставилась на меня, подумав, что у меня странный выбор гардероба, но никак это не прокомментировала:
– Может, ты все-таки поешь?
– Нет! Где все? – Она тяжело вздыхает.
– Они решили, что при тебе это обсуждать – не лучшая идея. Когда от них придет приглашение на «вечеринку», мы все равно услышим. Это все услышат!
– Ага…
Она смотрит на меня как старшая сестра:
– Сэм, пожалуйста, не делай глупостей!
Она говорит кротко и тихо, и в ее взгляде столько мольбы!
– Я не знаю, как справлюсь, если и ты пострадаешь…
Странно, как много синонимов для слова «умрешь» можно найти, при желании.
Рядом присаживается Кейт. Это просто комплимент: они посчитали, что одной Мел со мной не справиться! И правильно! На самом деле вдвоем тоже… но это не важно. Она кладет руку поверх моей и не говорит ничего. Просто сжимает ее, чтобы я знала, что она со мной! И я знаю! Я знаю, что, несмотря на то, что сказал Олли, они все до одной со мной.
Но я с Игорем.
Мы сидим молча, наблюдая, как вечер пожирает дневные краски, и я не знаю, сколько времени проходит до того момента, как тишину за окном озаряет голос.
– Мы ждем! – голос мне знаком, но я не могу понять откуда. Он озаряет все пустоту, и мой пульс сразу подскакивает в десять раз. Я моментально оказываюсь на ногах. За мной срываются Мел и Кейт.
Я думаю только о том, что не хочу делать им больно.
– Отпустите меня!
Мой голос похож на плач ребенка, я плохо себя контролирую. Они обе качают головой. Они не могут этого сделать.
– Я не хочу делать вам больно! – а это уже прямая угроза. Они выходят из-за стола, преграждая мне путь наружу. Я встаю напротив. Если бы они знали, как мне страшно. Я никогда не думала, что во всех ужасах этого мира когда-то мне придется противостоять им, самым дорогим и понимающим. Я ловлю их глаза, одни холодные как лед, пронзительно голубые и вторые серебряные теплые с темной обводкой радужки, которые делают их цвет еще более светлыми. Я вижу в них боль. Я надеюсь, что в моих видно только решительность! Пусть они считают меня влюбленной идиоткой.
Мы втроем замираем. И я думаю, как далеко я смогу сейчас зайти. Чтобы удрать, мне нужно их вырубить. Это значит – сделать им очень больно! Слишком больно!