Николай I

Николай помнил, что порой его – совсем маленького – отец брал с собой на парады, но не сажал рядом с собой в седло, а ставил мальчика себе на ногу, продетую в стремя. В сентябре 1801 года Николая впервые посадили на верховую лошадь. Тогда ему только-только минуло пять лет. Впрочем, на публичных мероприятиях Николай стал появляться еще раньше, уже в год и четыре месяца. Малютку привели на бал, и он «танцевал» со своей сестричкой – великой княжной Анной Павловной, которая была старше его на год.

Великих князей очень рано стали возить в театр и на придворные маскарады. Театр Николаю очень понравился, он полюбил его на всю жизнь. А вот маскарады показались дикой забавой: мальчика так сильно напугали люди в масках, что государыне пришлось крепко держать его за руку.

Маленьким Николай вообще часто пугался, особенно пушечных выстрелов. Он кидался ничком на кровать, закрывал голову подушкой… Несколько раз он описывает, как из-за этого его младенцем уносили с важных мероприятий. Подобное было недопустимо. Сын императора, пусть даже третий по счету, не имел права ничего бояться. И тем более он не должен был бояться собственной армии. Когда Николай почему-то испугался пикета Конной гвардии, стоявшей на карауле у покоев императрицы, император взял сына на руки и заставил мальчика перецеловать весь караул.

Практически с рождения, с пеленок царские дети приписывались к тому или иному полку и считались командирами. Совсем маленькими они уже носили мундирчики. Одежда Николая, судя по спискам расходов, была преимущественно красного цвета.

Николай писал, что император «удостоил зачислить» полугодовалого сына в Конную гвардию, а его братьев – во 2-й и 3-й гвардейские полки. Но спустя два с половиной года царь поменял свое решение, переведя двадцатилетнего Константина в Конную гвардию, а малолетнему Николаю отдал 3-й гвардейский полк. Это событие врезалось в память будущему императору. Он писал: «В Павловске я ожидал однажды отца в нижней комнате, и когда он возвращался, то я вышел навстречу к калитке малого сада у балкона; он же, отворив калитку и сняв шляпу, сказал: «Поздравляю, Николаша, с новым полком: я тебя перевел из Конной гвардии в Измайловский полк, в обмен с братом». Я об этом упоминаю лишь для того, чтобы показать, насколько то, что льстит или оскорбляет, оставляет в раннем возрасте глубокое впечатление – мне в то время было едва три года!»

В 1808 году великий князь Николай Павлович – двенадцатилетний мальчик – был произведен в генералы и получил право носить первые эполеты.

Запомнил маленький Николай и то, как ему вместе с сестрой привили оспу. Это было «событие в то время необычайное, совершенно незнакомое в домашнем обиходе», – замечает Николай Павлович. «Оспа у меня была слабая, у сестры же была сильнее, хотя мало оставила следов», – вспоминал он.

Конечно, события раннего детства лишь отрывочно остались в памяти мальчика. Николай помнил, как шведский король, посетивший Россию, подарил ему фарфоровую тарелку с фруктами из бисквита – то есть неглазурованного фарфора. Помнил штандарты кавалеров Мальтийской гвардии – серебряных орлов, держащих малиновую полосу материи с серебряным крестом ордена Святого Иоанна. Помнил свадьбу своей сестры Александры, выходившей замуж за эрцгерцога Австрийского. То, как молодая и очень красивая великая княгиня Елизавета, будущая императрица, возила его на шлейфе своего платья. Помнил желтые сапоги гусар венгерской дворянской гвардии и католических священников в белых одеяниях, которые показались мальчику очень страшными.

Помнил он и знаменитого полководца Александра Васильевича Суворова. Николай находился в Зимнем дворце, в библиотеке матери, где увидел «оригинальную фигуру, всю увешанную орденами, которых я не знал». Это был Суворов, награжденный не только русскими орденами, но и многими иностранными, вот почему они были Николаю незнакомы. Мальчик, не смутившись, подошел к Суворову и стал задавать ему вопросы. Опустившись перед великим князем на колени, старик «имел терпение все показать и объяснить». «Я видел его потом несколько раз во дворе дворца на парадах, следующим за моим отцом, который шел во главе Конной гвардии», – добавляет Николай.

Детские комнаты

XVIII век внес значительные изменения в представления о том, каким должно быть детство. К концу века считалось обязательным, чтобы в зажиточных семьях у подрастающего поколения были свои комнаты. И, конечно, в императорской семье на убранстве этих комнат не экономили, хотя излишняя роскошь тоже порицалась.

Летом, когда двор пребывал в Царском Селе, детские комнаты располагались во флигеле, впоследствии занятом знаменитым Лицеем. Зимой императорская семья жила в Петербурге, в Зимнем дворце. У дворца первоначально было семь подъездов, один из которых назывался «детским», но он получил свое наименование позже, в 1840-е годы. А на рубеже XVIII–XIX веков вход в детские комнаты осуществлялся через Салтыковский подъезд. Это главный подъезд западного фасада, обращенного к Адмиралтейству. Сейчас здесь расположен сквер с фонтаном. Подъезд был назван в честь светлейшего князя, фельдмаршала Салтыкова, воспитателя старших великих князей – Александра и Константина. Ему были выделены покои на третьем этаже в западной части дворца.

Детские покои состояли из большой прихожей, зала с балконом посередине и антресолей в глубине. Внутри антресолей было полукруглое окно, которое выходило в сам зал. Николай Павлович вспоминал: «Зал этот был оштукатурен, и в нем находились только античные позолоченные стулья да занавеси из малиновой камки, так как он предназначался, в сущности, для игр; комната эта, пока я не научился ходить, была обтянута в нижней части стен так же, как и самый пол, стегаными шерстяными подушками зеленого цвета; позднее эти подушки были сняты. Стены были покрыты белой камкой[3 - Шелковая цветная ткань с вытканными узорами.] с большими разводами и изображениями зверей, стулья – с позолотой, обитые такой же материей; в глубине стоял такой же диван с маленьким полукруглым столом маркетри[4 - Вид мозаики из фигурных пластинок шпона.]; две громадные круглые печи занимали два угла, а между окнами помещался стол белого мрамора с позолоченными ножками. Затем следовала спальня, в глубине которой находился альков; эта часть помещения, украшенная колоннами из искусственного мрамора, была приурочена к помещению в ней кровати, но там я не спал, так как находили, что было слишком жарко от двух печей, занимавших оба угла…»

В некоторых детских комнатах стены украшали прекрасные фрески в античном стиле, а пол был паркетным, «великолепного рисунка», сделанный «из пальмового, розового, красного, черного и другого дерева, в некоторых местах сильно попорченный ружейными прикладами и эспонтонами[5 - Колющее древковое холодное оружие.] моих старших братьев», – сообщает нам Николай Павлович.