– Вы понимаете, что мы аварийная служба?
– Ну и что?!
– А то, что в эту самую минуту, на другом конце города, может, у кого-то прорвало трубу горячей воды, и могут погибнуть люди?
– Мне-то какое до того дело. Вызвала, вот и чините!
– Так у вас не поломано!
– А у меня сил не хватает, чтобы повернуть!
– Миш, не вздумай трогать, поехали отсюда! Если ты сейчас сделаешь это, то в следующий раз она вызовет нас, чтобы потёрли ей мочалкой спину.
Женщина ухмыляется самодовольно и выставляет круглое колено из-под халатика, который, судя по всему, надет на голое тело.
А вы говорите – работа не опасная. Ещё какая опасная! Буквально на каждом шагу подвох. То колено, то верхняя пуговка незастёгнута, то дверь в туалет незаперта или даже приоткрыта весьма недвусмысленно. Чего только не насмотришься и не наслушаешься в свой адрес, если не поймёшь намёка или равнодушен к прелестям чужих женщин.
– Дамочка, я женат.
– Ничего, жена не стена.
– Это пошло. Дайте пройти.
– А если не дам?! Или вовсе закричу!
– Не дури… те. Говорю же – женат!
– А чего ж кольца нет?
– Не ношу, работа грязная, дома лежит.
Щекотливая, опасная даже ситуация, хорошо, напарник догадался вернуться, и сразу в крик:
– Ты чего ту возишься, я б уж давно дома был, воронкой кверху на диване лежал, пельмени кушал, сладким чаем запивал…
Дамочка ослабила хватку, одёрнула халатик и дала пройти. А я – к Мишке, сердито:
– Ты чего убежал? не знаешь, что ли, что по одному в квартиру ни ногой!
– Прости, забыл…
– Забыл он. А то б передачи мне таскал в острог: сахар, чай и курево.
– Так ты ж не куришь!
– Зато ты дымишь, как паровоз!..
Опасная у нас работа, в аварийной службе, хоть по делу, хотя и по безделью, а всё одно – риск.
Доброе имя
– Ой, я такая глупая… И чаще ленюсь что-либо делать, чем не расположена…
– Экая вы скромница, наговариваете на себя, тётушка.
– Совсем нет, только вам одному, как есть! К тому ж… не тётушка я покамест для вас. С этим погодите.
– Позвольте! Вы говорите, что неумны и бравируете этим?
– А что тут такого?!
– Ну, кажется, недостаток ума относят к постыдным сторонам человеческой натуры.
– Да? А я охотно мирюсь с этим, и признание мной сего недостатка располагает людей ко мне, обезоруживает даже самых жестокосердных.
– Не может быть…
– Я пользуюсь этим!
– Выходит, что я ошибался в вас…
– Как и многие, поверьте. Это удобно, во всех смыслах удобно! Особенно приятно управляться с умными, хорошими, порядочными людьми. Они доверчивее прочих, сострадательнее, а в случае, если лукавство раскроется, от них не приходится ожидать подлостей. Будут казниться сами, да ещё прощения просить.
– А отчего? За что?!
– Ну, как же?! Они непременно решат, что причина непотребства именно в них! Ибо не может быть человек столь низок!
– Если для вас всё именно так и столь ясно, не бывает ли вам совестно когда?
– Отнюдь. К чему совеститься? По большому счёту, ничего ужасного не происходит. Чаще так, по-мелочи. Если серьёзное что, думаю, скорее всего, не обижу. Впрочем, ко мне за серьёзным не обращаются. После ряда безобидных уловок, я навек причислена к стану тех, в ком следует видеть особ ранимых, нежных, слабых, а посему нуждающихся во всяческом вспомоществовании.
– Почто ж вы так откровенны теперь со мною? Не опасаетесь, что расскажу всем об вас, открою глаза на суть вашу и низость?
– Представьте, нисколько не боюсь! Да и кто вам поверит! Пожалуй, после ваших разоблачений, ещё больше жалеть меня станут, а вам откажут от дома те, кто для вас дорог. Подумают об вас дурно, хуже прежнего, да разочаруются. И пиши пропало: и карьера, и семейство… Вы же, кажется, хотели просить руки моей племянницы?
– Хотел…
– Ну, так и молодцом. А мне займите сколько-нибудь. На булавки, племянничек.
– Что?! Зачем?!?
– Ну, а как вы хотели? Доброе имя дёшево стоит, да дорого купить.
Ненужное …никому
Вторая половина декабря. До рассвета ещё часа три, не меньше, а я уже на ногах. Извозчики в этот час спят, пугая своим храпом лошадей, посему приходится идти до станции пешком.
Небезызвестно, что налобный фонарь паровоза виден издалека, в наших краях – вёрст за пять до возвышения насыпи, с которой можно взобраться на подножку вагона, но я-таки малодушно спешу, едва завидев проблеск через лес, оступаюсь не раз, мочу низ брюк и черпаю серой каши снега чересчур короткими для зимы сапогами, ибо вагонов больше, чем возможности туда попасть.