Отторжение

– Опиши её. – Мне стало совсем интересно.

– Рослая, яркая, эффектная. В китайском плаще нежно-изумрудного цвета. Внешность восточная. И фамилия на то же указывает…

– Она представилась? – Я уже узнал женщину. – Инесса Шейхтдинова?

– Да, именно! – обрадовался Бобков.

– На ней чёрные леггинсы и португальские туфли под крокодила?

– Точно!

– Она на машине? Ты показал, куда поставить?

– Да, на кремовой «восьмёрке». Загнали её на парковку, под навес.

– Ладно, иди, – разрешил я. – Тебе сейчас сменяться.

Бобков козырнул и быстро выбежал из коридора. А я отправился своей дорогой, прикидывая, что потребовалось Инессе Шейхтдиновой. Николаевой она так и не стала – несмотря на то, что вышла замуж за моего друга Сашка. Просто так, от скуки, она сюда не поедет. Значит, случай серьёзный.

В приёмной меня ещё не замечали, и потому разговаривали громко, свободно.

– Вот и загубили государство, потому что ещё двадцать лет назад плевали на безопасность!

Мадам Ульянова – в синем халате, галошах и резиновых перчатках – стояла посреди помещения. Около её ног, как живая, отдыхала «Ровента». Приёмная благоухала бактерицидным шампунем. Листья пальм покачивались от ветра – Светлана тоже открыла окно. Под одним из этих экзотических деревьев и сидела Инесса Шейхтдинова. Светлана Ружецкая несла свою вахту за секретарским столом.

– Вы думаете, за что меня в психушку засадили?

– И за что? – спросила Светлана.

Мадам Ульянова выставила редкие зубы, а густые брови свела на переносице. Она была женщина крепкая, ширококостная, кудлатая, крашеная хной. Двигалась всегда стремительно, рассекая воздух выставленным вперёд правым плечом. Кривоватыми ногами она впечатывалась в паркет, в паласы и в линолеум. Казалось, под напором её бешеной энергии рухнут перекрытия, лопнут стёкла и провалится крыша. Потом выяснилось, что ей, физику по образованию, с трудом удалось освоить моющий пылесос. Девчонка Липка с ним справлялась играючи.

– Со мной в коммунальной квартире жил недобитый власовец! Я это точно знаю, хоть он и еврей был. Я всё разузнала о его прошлом. Он служил у немцев карателем, стрелял коммунистам в затылки. А после войны притаился. Ему удалось скрыться, а я решила вывести негодяя на чистую воду. Света, что бы вы сделали на моём месте?

Инесса молча шевелила пальцами бусы. Светлана растерянно кусала губы.

– Ну, в органы сообщила бы… Наверное, в КГБ. Это ведь не милицейское дело.

– Вот именно – в КГБ! – Мадам Ульянова сдёрнула с рук резиновые перчатки. – И каков результат? Ноль!

– Неужели? – удивилась Инесса.

– Представьте себе! Я попала на приём к лицу, ответственному за розыск военных преступников. Принесла ему пули…

– Какие пули? – испугалась Света.

– Те, что сосед в туалет подкидывал!

– А когда это было? – поинтересовалась Инесса.

– В семидесятых годах. Потом в милиции порох из них высыпали, составили протокол. Мне велели немного в коридоре подождать…

– Может быть, он патроны подкидывал? В пулях пороха не бывает…

Я выглянул из-за дверного косяка и заметил, что на руке Инессы нет обручального кольца.

– Ну, патрон, какая разница! Не в том суть. Они все уже были связаны круговой порукой! И гитлеровцев покрывали на самом высшем уровне… – Мадам Ульянова сунула перчатки в карман.

– И чем дело кончилось? Вам не поверили?

Светлана разыскивала что-то в ящиках стола. Со времени гибели мужа она ещё больше похудела, несмотря на рождение ребёнка. Высокая, круто завитая блондинка в синем брючном костюме и в белом блузоне, с широким обручальным кольцом на левой руке, она выглядела больной, измождённой. Светка рассказывала, что за сутки до гибели мужа потеряла кольцо, и нашла его только на девятый день.

– Не только не поверили, а вызвали психиатрическую «скорую помощь»! – Уборщица расхохоталась и хлопнула себя по коленям. – Прямо из коридора в дурдом забрали. А у меня дома пятилетний Володька. Муж уже сбежал к тому времени. Ладно, подруга забрала сына к себе, помогла, а иначе… Вот где корни нынешнего беспредела – там, в застое! Не прислушивались к сигналам, верили липовым справкам. В психушки сажали, кого не следует. Теперь, пожалуйста, над всеми бывшими райкомами – власовские флаги! Они победили. Одна радость – Финкельштейн не дожил. Помер пять лет назад от инсульта.

– Вам сказали, что он не был власовцем? Проверили это дело, или просто так вас забрали?

Инесса то и дело смотрела на часы. Видимо, она ждала меня с большим нетерпением.

– Сказали, что он, наоборот, политработником был на фронте. Имеет кучу наград. В плен никогда не попадал. Но всё это ложь, понимаете? Наглая ложь! Я через стенку слышала, как они с женой шептались…

– Здоровенько ночевали! – Я понял, что надо открыться. Иначе с мадам Ульяновой случится истерика. – Привет честной компании!..

Уборщица ткнула пальцем в пылесос:

– Сейчас только шампунь залью, и по приёмной пройдусь. А кабинет ваш готов. Я к восьми утра приехала…

Инесса шагнула ко мне:

– Андрей, доброе утро! Я вижу, пока посетителей нет. Примешь меня сейчас?

– А что случилось? – Я взял у Светланы папку с корреспонденцией.

– Я тебе всё расскажу. Можно пройти в кабинет?

– Светлана, до одиннадцати есть срочные вопросы?

– Пока нет. Если только неожиданно что-то появится…

– Тогда пошли.

Дождь ревел за окном так, что я убоялся потопа. Лахта находится в низине. Кругом вода – заливы и разливы. Окрестные высотки плыли куда-то, как океанские лайнеры. Грязь вокруг раскисла и превратилась в болото. Вряд ли в такую погоду приедут клиенты. Подождут, пока солнце подсушит дорогу.

– Да, кстати! – Светлана заглянула в настольный календарь. – Андрей, тебе два раза звонил мужчина, один и тот же. А так пока тихо. Аверин Николай Николаевич его зовут. Сказал, что вы с ним знакомы…

Я даже не думал, что могу так отреагировать. Икроножные мышцы задрожали, во рту стало горько. Инесса встревоженно взглянула мне в лицо.

– Это, конечно, не моё собачье дело… Но ты его примешь?

– А почему тебя это интересует? – Я старался сохранять спокойствие.