Живущая
– Так у вас не рак был?
Уже возле лифтов она догнала меня, и я сказала:
– Рак. Был. Уже нет.
– Тогда как вы можете быть здоровой? – успокаиваясь, сказала она, и я зашла в лифт.
В тот же день я посетила Марию Ильиничну.
– Как я могу быть здоровой, если у меня был рак? – спросила я, рыдая, – и эти анализы – они разные. Вот у меня и карта есть – посмотрите.
Естественно, никакому лечащему врачу я свою карту не отдала, впрочем, как и стёклышки. Не знаю, зачем они мне, но таскалась с ними, как дурень со ступой. Мария Ильинична взяла меня за руки:
– Так бывает, девочка, так бывает. Ты так молилась. Чего же ты ждала?
Она закрыла мою медицинскую карту, и получилось это так громко, как будто это была, как минимум, груда кирпичей:
– Эпопея окончена. Живи.
И я пошла жить. Вернее, поехала. Поехала к себе домой, туда, где прошло моё детство, где меня давно ждала моя семья, где похоронена моя родная мама.
XV
Я пробиралась по старому кладбищу, глазами отыскивая старую тую. В этом ряду ближе к гаражам мамина могилка. На ней нет фотографии, только надпись. В моей памяти она живая, красивая, жизнерадостная. Почему-то называла меня Гуленькой, Гулечкой, Гульвирой. Наверное, ей нравилось это имя. Ещё ей нравилось сохранять в доме порядок и уют. Возле печки в углу стояла кочерга, а на табуретке вкусно пахли вынутые из печи два пирога – фруктовый и рыбный, – мама всегда пекла их вместе. Я помню маму модно одетой и безгранично ласковой.
Вот он памятник мамы – окрашенный в голубой цвет. Да-да, вот её любимые ландыши, начавшие рано отцветать в этом году. А фотографии не надо, я не хочу видеть маму тут. Она осталась там – в моём детстве, в моих детских переживаниях, когда мы с сестрой бегали за ней и почему-то спрашивали: «мама, ты не умрёшь?». Помню, как она любила одевать нас во всё красивое. И те белые капроновые колготки, которые я сняла, даже не дойдя до угла. К большому сожалению мамы, пришлось поменять их на простые, некрасивые, зато не «колючие» и приятные телу.
Я протёрла памятник рукой, и он стал ещё голубей. Как-то папе приснился сон, где мама спрашивает: «Зачем ты покрасил мой самолёт в зелёный цвет?». И в тот же день папа перекрасил памятник.
– Мама, это я – Гуленька. Вот пришла рассказать тебе: я выжила. Я, как и ты, болела раком. Но я выжила. Я помню, как ты читала молитвы, пила травы… Я помню, как ты хотела жить. Ты просила отвести детей к соседям, чтобы не пугать своими криками. А ещё я помню, что твою медсестру тоже звали Наташа. Я помню, как плакал папа после похорон, прижав меня к себе. Мама, я выжила. Я теперь буду жить. Я сделаю всё для этого. А ты… ты Там. У Бога все живые.
XV
Прошли годы. После жизненных исканий и путешествий, я возвратилась в город, который изменил меня. Страх и отчаяние, умирание и воскрешение, недоверие и глубокая всеисцеляющая вера… Через многое мне пришлось пройти. Но самое главное, самое важное, что обрела в те дни, я несу через всю свою долгую, подаренную мне Богом жизнь.
Полдень. Огромные закопчённые окна института пластмасс. Улица так же пустынна. Это чьё отражение в окне?
Постаревшая, добавившая с десяток килограммов, поплывший овал лица… Клетчатая ниже колен юбка, бежевая футболка, удобные, практичные балетки. Давно заметила, стоит посмотреть в старое зеркало, и видишь все перемены. Почему-то грустно. Я оглянулась вокруг. Как тогда – май. Одуванчики. И ромашки.
И вдруг я закричала. Нет, это даже не я. Мои губы сами стали шевелиться, и я услышала:
– Я здесь! Это я! Живущая! Живущая среди других живущих людей!
Я кричала долго, пока не устала. Потом нарвала ромашек и понесла их в церковь. А вдруг тот сторож ещё там и он вспомнит меня? Я шла и плакала. Узнавала свой привычный маршрут, – вот тут поворот троллейбуса, вот тут сейчас закончится асфальт, и будет узкая грунтовая дорожка, – нет, нам не тесно, мы поместимся. Я крепче взяла Его за руку и мы, как и раньше, пошли по жизни вместе: Бог и Живущая на планете Земля среди других живущих людей.
.
