Девушка с синей луны

– Ты смешная! И ты не похожа на Диану.

– Я не похожа на Диану? Почему? – удивляется она.

– Диана большая и толстая, я видел на картине, а ты тонкая и хрупкая. Ты Полина. Или Анна. Или Шарлотта.

Она смеется:

– Не выдумывай! Я Диана. Я люблю луну.

– У тебя зеленые глаза. Можно я сниму шарф? А то заляпаю, я страшная неряха. Или страшный?

– Наверное, страшная. Не знаю. Можно. Глаза у меня серые. Ты дальтоник.

Он снимает шарф, кладет на спинку соседнего стула.

– Дальтоник и ничего в жизни не понимаю. Конечно. У меня никогда не было красного шарфа с маленькими черными птицами.

Она смеется.

– Шарф серый, а птицы синие! Ты правда видишь его красным? – Она вглядывается в него пристально и недоверчиво. – Получается, мы живем в разных мирах?

– Я сразу это понял. У нас разные миры. Твой прозрачный, а мой деревянный с медными заклепками.

Она снова смеется. Он забавный.

Им приносят мясо в больших тяжелых тарелках. И красное вино. Им хорошо вдвоем, они словно встретились после долгой разлуки. Они смеются, болтают ни о чем, едят мясо и запивают его вином. Их беседа напоминает бессвязный разговор лунатиков, он странен для постороннего уха – кажется, каждое слово приобретает новый смысл, но они понимают друг дружку. Ему было трудно сначала, но потом он наловчился.

Они долго гуляют по пустеющему городу. Потом он провожает ее домой. Они стоят во дворе и смотрят на темные окна ее квартиры.

– Люблю кофе на ночь, – говорит он, целуя ее пальцы.

– Поздно. Я устала. Не обижайся, ладно?

– Чай я тоже люблю, – настаивает он.

– Я не готова, подожди, ладно? Я приду, честное слово. Подожди немного.

– Я хочу увидеть шарфы, те, что ты нарисовала сегодня, – говорит он. – Не надо чая, я пошутил. Можно просто воду. Умираю от желания увидеть шарфы и еще от жажды.

Она смеется, кладет пальцы ему на губы.

– Выйдешь на балкон, – говорит он ей в пальцы. – И спустишь веревку, поняла? У тебя есть веревка? Люблю влезать по веревке к прекрасной даме. Один раз сорвался и упал. Честное слово!

Она смеется и уходит. У подъезда оборачивается и взмахивает рукой. Он делает шаг к ней, но дверь уже закрылась с чмокающим металлическим звуком. Он остается один. Двор залит оловянным светом. Он задирает голову и видит очень яркую белую луну, она как чье-то любопытное белое лицо рассматривает Землю. Луна смотрит на него, и он говорит: да знаю, знаю, но так даже интереснее, куда спешить, все впереди, ты ведь понимаешь, что все всегда кончается одним и тем же. Понимаешь? Ему кажется, луна подмигивает и соглашается.

Он слышит, как сверху открывается балконная дверь. Диана наклоняется над перилами, ее бледное лицо как луна…

…Не торопясь, он идет по ночному городу. Возвращается домой. Не идет, а бредет. Ночь прохладна. Светит луна, тихо, его шаги подхватывает эхо, утаскивает куда-то вдаль. Подхватывает… чем? Цепкими лапками? На лету цепкими лапками и улетает… Взмывает и улетает. Он поддает ногой бумажный стаканчик, снимает с шеи шелковый шарф, сует в карман. Она живет в престижном районе, в центре, а похоже на зеленый пригород, и старинный парк рядом, народ здесь денежный. И пусто: ни души, только патрульная машина проехала. Он напрягся, подумал, сейчас проверят документы. Но они не остановились – спешили на вызов, не иначе. Ему интересно, как она живет, ну, там, квартира, мебель, все должно быть солидное, старинное, лепнина на потолке, дорогие люстры. Наверное, много картин… росписей по шелку. Необязательно по шелку, на холсте тоже. Кто ее родители, где, кто в друзьях… Одинока… почему? Все интересно. Не только расписывает шарфы, говорит, еще рисует картины на шелке, батик называются, тоже не всякий купит, он видел цены на сайте… даже, если по одному… одной в неделю, можно жить. Он вспоминает ее украшение – кусок необработанного молочного янтаря в серебре, сразу видно, немалых денег стоит, не ширпотреб. Сует руку в карман, нащупывает тонкую ткань, усмехается. Вспоминает о луне, задирает голову и повторяет: вот так-то, моя Диана…

…Посмотрел значение, Диана – олицетворение Луны. Там еще много чего, но главное Луна. Любому человеку понравится, если знаешь значение его имени, выдать между прочим, с понтами: знаем, читали, в курсе. Олицетворение Луны. Бледная ночная женщина с кисточкой и красками. А на плече черная птица. Тонкая и осторожная, надо выбирать слова, чтобы не спугнуть, он это может, не дурак, и язык подвешен. Хотя сначала были сложности. Но потом попал в тон. И жизненный опыт богатый, попробовал всего, везде свой. Интересно, почему она одна, и вообще. Он улыбается, чувствуя, как нарастает в нем чувство приближающейся удачи, как бьют внутри добрыми предвестниками барабанчики судьбы…

Он вошел в свой затрапезный подъезд, достал ключи. Включил свет в прихожей, поморщился от неприятного запаха старой одежды и затхлости – ни освежители воздуха, ни открытые окна не помогают. Подумал, что пора что-то менять в жизни… ну ничего, даст бог! Свалить из этой вонючей съемной дыры… хотя бы к ней, к Диане, а что?

Он долго с наслаждением стоял под душем – ночью в их спальном районе дают теплую воду; потом сварил кофе. Завернутый в полотенце, с полной кружкой уселся за стол и включил компьютер. Отстукал: «Я пью кофе и думаю о тебе. С шарфом на шее. Спокойной ночи, Диана!», отправил. Если не легла, ответит. Он бродил по сайтам, читал, смотрел, слушал. Она не ответила, к его разочарованию. Спит.

Он открыл окно в спальне, задернул штору и улегся. Он засыпал, когда пронзительный дверной звонок выдернул его из хрупкого еще сна. Он прислушался. Звонок повторился. Удивленный, он поднялся с постели и отправился в прихожую…

Глава 2

Стон и плач в рядах умных и красивых

Тело стоит кверх ногами.

Это очень одухотворенное тело.

Оно ищет истины

И поэтому опирается на источник мысли

Время от времени…

    Р. Минаев. Тело стоит кверх ногами…

Монах попал под машину. Такая с ним приключилась неприятная история. Пошел через зебру, красная «Субару» на первой полосе пропустила, а синяя «Ауди» на второй и не подумала притормозить. В результате перелом ноги и ушибы. Причем в красной за рулем блондинка, а в синей мужик. А вы говорите. Козел в синей «Ауди» думал, проскочит, но Монах оказался проворнее, в итоге роковое столкновение. Блондинка даже расплакалась и обругала козла нехорошими словами, потом позвонила в «Скорую». Потом сидела на асфальте, держала голову Монаха на коленях и утешала. Он старался не шипеть от боли, лежал, чувствуя лопатками твердый асфальт, а затылком ее мягкие колени, ностальгически втягивая носом запах ее духов. Такие же духи были у одной из его жен, и он, жалея себя, подумал, что все, виток завершился, он выброшен на обочину жизни, неизвестно, выживет ли, и в больницу прийти некому…

Последнее утверждение неверно, так как друзья есть, взять того же Лешу Добродеева, золотое перо местной журналистики, изрядно бессовестное, кстати сказать… как сейчас говорят «борзое»; или друга детства Жорика Шумейко с супругой Анжеликой. А бывшие жены? Да только свистни – мигом прибегут! А знакомые женщины? Без вопроса. Даже неадекват Эрик, и тот прибежал бы с радостью, хотя помощи от него как с козла молока, скорее, наоборот, опыт подсказывает, что от Эрика лучше держаться подальше. Однажды он чуть не убил Монаха. Ну да это старая история…[1 - См. роман И. Бачинской «Маятник судьбы».]

Неверное-то неверное, но уж очень хотелось пожалеть себя, накатило настроение… бывает, особенно когда лежишь сбитый на твердом пыльном асфальте, чувствуя хребтом его неровности, а красивая, хорошо пахнущая женщина плачет над тобой, и ее слезы падают тебе в бороду и щекочут там. Он осторожно нащупал мобильник в кармане и набрал Лешу. Тот разахался, раскричался, еду, мол, сейчас же, держись, Монах! Не умирай.

И пошло-поехало. Полиция с мигалками и сиреной, «скорая» с мигалками и сиреной, козла вяжут, образно выражаясь, движение перекрыто, затор, недовольные водители сигналят. Блондинка продолжает рыдать и дает обвинительные показания; Монах лежит молча, даже глаза закрыл, потому что так легче переносить боль, которая крепчает. И само собой, толпа. Живо обменивается мнениями, сходится в осуждении козла, купившего права и заодно всю полицию. На всех парах прилетает Добродеев, врезается в толпу, размахивая синей книжечкой и крича: «Пресса! Пропустите прессу!» Монаха увозят, погрузив на носилки. Блондинка кричит: «Я приду! Держитесь!» Добродеев усаживается в «скорую» и берет Монаха за руку.

Занавес. Толпа неохотно расходится.

– Как ее зовут? – едва слышно шепчет Монах, сжимая руку Добродеева.

– Что? – не понял журналист. – Что ты сказал? Тебе плохо? Больно?

– Ты взял ее координаты?

– Его координаты? – уточняет Добродеев. – Взял. Он у нас поскачет!

– Ее!

– А! – До журналиста наконец доходит. – Записал номер машины, она же свидетель. Красивая женщина. Ты ее знаешь?

Монах не отвечает. Лежит с закрытыми глазами, бледный, слабый, сложив руки на животе. Покачивается в такт движению. Добродеев вздыхает и качает головой. Гонит от себя плохие предчувствия, но время от времени трогает руку Монаха. Живой, говорит, ухмыляясь, врач, молодой человек в зеленом халате и зеленой шапочке. Будет жить. Через пару месяцев как огурец. Главное, чтобы ел поменьше, а то лежачий образ жизни, сами понимаете. Нахал выразительно смерил взглядом внушительную фигуру Добродеева. Брат? Друг, отвечает Добродеев сухо – молодой человек, тощий и длинный, ему несимпатичен и доверия не внушает, тем более несерьезно скалит зубы, шуточки отпускает, неуместная ирония какая-то…

…Монах лежал на своем необъятном диване… Можно сказать про диван, что он «необъятный»? В смысле, нельзя обнять. А кто будет обнимать? Неясно. Скажем иначе. Лежал он на гигантском диване с задранной кверху ногой. Нога была задрана кверху по причине подложенной подушки и напоминала жерло пушки; смотрела на кухонную дверь. Ему нравилось лежать и рассматривать потолок, и при этом думать про разные интересные вещи. Обычно, но не сейчас, когда лежание было насильственным. И мысли какие-то депрессивные лезли в голову. Про смысл жизни, планы на будущее, которых нет, а время идет, пора определиться, дерево хотя бы посадить. Где? У него нет и кусочка земли. Он представил, что у него есть дача, где растут редиска и клубника. Можно еще зеленый лук и салат. Нарезать, залить сметанкой, добавить сваренное вкрутую яйцо или парочку, посолить хорошенько и… Монах сглатывает слюну, с отвращением переводит взгляд на миску с недоеденной овсяной кашей на журнальном столике и кружку молока. Тоскливо рассматривает ногу в гипсовой упаковке. Потом закрывает глаза и пытается вздремнуть. Но сон не идет. И опять всякие дурацкие мысли.