На службе Отечеству, или Пешки в чужой игре

– С удовольствием. Как вам Москва?

Дора шла рядом с Алексеем и улыбалась. Москва казалась ей солнечной, пестрой и крикливой. На фоне голубого неба высились многочисленные золотые купола. Деревья были окутаны воздушными облаками инея, а веточки покрыты снежной коркой. Московские люди же были шумными, нарядными…

– О, это сказка! Солнечная, легкомысленная и совершенно не страшная сказка, которую во всем мире могли придумать только русские люди. – Айседора глубоко вдохнула морозный воздух. – Россия… Вот, оказывается, она какая!

Алексей засмеялся, а Дора улыбаясь, посмотрела на него.

– Здесь, в Москве, кажется невозможным предаваться мрачным мыслям.

– Вы уже выступили Москве?

– Да.

– Не сомневаюсь, концертные залы были переполнены восторженной публикой.

– Да, так и было. И мне аплодировали известные представители художественного мира Москвы! Я познакомилась с самим Станиславским[20 - Константин Сергеевич Станиславский (Алексеев) (1863, Москва – 1938, Москва) – русский театральный режиссёр, актёр и педагог, реформатор театра. Создатель знаменитой актёрской системы.]!

– Станиславским?

– Да. Он – талантливейший человек! В нем природа соединила все лучшие качества человеческой натуры: благородство, талант, интеллект, нравственную чистоту и величественную красоту.

– О, я вижу, вы очарованы им!

– Вы ревнуете?

– Немного.

– Ах, Алекс! Я очарована, околдована совершенно иным мужчиной. – Танцовщица многозначительно посмотрела Глебову в глаза. Он выдержал ее взгляд, лишь улыбаясь в ответ. Айседора вздохнула, отворачиваясь. – Я с радостью приняла дружбу Константина Сергеевича. Я познакомлю вас. А вот и он!

Алексей взглянул на высокого усатого мужчину, идущего навстречу к ним. Он, улыбаясь, сделал шаг к нему на встречу и они пожали друг другу руки.

– Так вы знакомы! – догадалась американка.

– Да, и довольно давно, – подтвердил Станиславский. – Алексей Петрович брал у меня уроки актерского мастерства.

Глебов улыбнулся:

– Да, и частенько слышал твою излюбленную фразу…

– «Не верю»! – в один голос произнесли Алексей и Айседора, и все дружно рассмеялись.

– Давно в городе? – поинтересовался Станиславский.

– Несколько дней.

– Один или с супругой?

– Пока что один. Мы должны встретиться на днях, – уклончиво ответил Глебов.

– Обязательно приходите в наш театр. Я знаю, что ей очень понравится новая постановка.

– Непременно.

Айседора взяла Станиславского под руку.

– Мы с Константином Сергеевичем едем кататься по Москве. Он обещал показать мне город. Составьте нам компанию.

Алексей хотел отказаться, но Дора и Станиславский его уговорили, и он отправился с ними на прогулку.

* * *

На главных улицах Москвы, как всегда, было жуткое движенье: транспорт несся в различных направлениях, не признавая никаких правил, и только лишь трамваи двигались по рельсам. Айседора впервые оказалась на знаменитой русской тройке с бубенцами и радовалась как ребенок. Их извозчик – тот еще лихач – мчал их по улицам, ловко управляя лошадьми. Айседора вскрикивала при опасности столкновения, а когда столкновения удавалось избежать, тут же восхищалась виртуозностью возниц.

Их тройка выехала по направлению к Воробьевым горам, где можно было насладиться панорамой Москвы. Тройка летела по заснеженной дороге, из-под копыт взметались комья снега, которые тут же рассыпались в серебристую пыль, бубенцы весело звенели. Айседора, расставляя руки в стороны, смеялась, наслаждаясь свободной ездой.

На Воробьевых горах – свысока – заснеженная Москва казалось чудным зимним миражом. Яркие купола с крестами, длинная белая лента Москвы-реки, сизый густой дым, поднимающийся столбом из труб домов, – и все на фоне белоснежного ландшафта и чистого голубого неба… А потом вновь мчались на лихой тройке под звон бубенцов, возвращаясь в Москву.

Московские торговые ряды были самым шумным и многолюдным местом. Здесь было настоящее столпотворение – однако это место посещал только простой народ. Айседоре же было любопытно наблюдать за ними, находиться среди них. И господа ее сопровождали.

Торговцы и торговки громогласно расхваливали свой товар. Купчихи, и кухарки, укутанные поверх шуб яркими платками, и мужики в теплых тулупах присматривались к предлагаемому товару, торговались, что-то приобретали. Краснощекие от мороза бабы, восседая верхом на коробах со стряпней, голосисто зазывали отведать горячие аппетитные пирожки.

Успев довольно сильно проголодаться, Айседора ела румяный пирожок, надкусывая его маленькими кусочками, чтобы не обжечься. Ее глаза сверкали, и невольно мужчины, сопровождавшие ее, восхищались непосредственностью и простотой Айседоры Дункан.

– А не выпить ли нам чая? – предложил Константин Сергеевич, похлопывая себя по бокам.

Чай налили им из большого пузатого самовара, вместе с чаем подали дымящиеся блины с искристым медом. На морозе казалось, что ничего вкусней быть не может!

Они вновь уселись в сани и тронулись в путь. Айседора желала дальнейших развлечений. После осмотра достопримечательностей Москвы, Станиславский предложил совершить дальнюю поездку в загородный ресторан. Дункан его поддержала.

– Здесь все вокруг дышит чистой первобытной радостью! – прокричала восторженно она, когда сани, запряженные тройкой, заскользили по дороге.

Константин Сергеевич очаровано взглянул на Айседору, что не укрылось от Алексея. Щеки у нее разрумянились, на ресницах нарос иней белой пушистой бахромой и мило покраснел кончик носа.

– Ну что, нравится вам у нас? – спросил Станиславский.

– Очень… Очень! – ответила она…

…Загородный ресторан встретил их ароматом вкуснейших блюд. Это было дорогое заведение, сохраняющее своеобразие русского кабака и потрясающее посетителей обилием яств, приготовленных по старинным рецептам. Половые[21 - Половой – слуга в трактире, на постоялом дворе или в маленькой гостинице.] – в белоснежных расшитых косоворотках, шароварах, заправленных в сапоги со скрипом, – проворно бегали между дубовыми столами, угодливо сгибались перед посетителями в низком поклоне, да так, что были видны напомаженные гладкие прямые проборы. Улыбаясь, половые предлагали самые разнообразные блюда: стерляжью уху, белугу в рассоле, индюшку, откормленную грецкими орехами, поросенка с хреном, пельмени…

Звучала музыка, исполняемая на русских народных инструментах, главным из которых была балалайка. Отплясывали в народных платьях и кокошниках плясуньи…

Вечер пролетал быстро и незаметно. За последнее время Глебову впервые удалось отвлечься от мрачных мыслей. Ему доставляли удовольствие и обстановка, и общество знакомых – служителей Мельпомены. Все ощущали невероятное опьянение радостью жизни. А может эта бесшабашная радость была результатом неосторожно выпитой очередной рюмки русской водки? Что бы это ни было, но терять ощущение не хотелось!

Однако веселье не помешало Алексею заметить старого знакомого – Савву Тимофеевича. Извинившись перед Станиславским и Дункан, Глебов, направился к нему. Станиславский, заметив, с кем разговаривает Алексей, тоже поприветствовал бородатого господина.

– А с кем беседует месье Глебов? – поинтересовалась Айседора.

– С Саввой Тимофеевичем Морозовым[22 - Савва Тимофеевич Морозов (1862, Зуево, Богородский уезд, Московская губерния, Россия – 1905, Канны, Франция) – русский предприниматель и меценат.]. Фабрикантом. Представьте, он не только дал средства на строительство здания нашего Художественного театра, но и сам, представляете – сам! – работал на его строительстве маляром и штукатуром.