Корделаки

– А чего мне бояться в собственном доме? – парировала Салтыкова, уже теряя свой запал.

Качинский посмотрел на Пендоцкого, тот не отрывался от тарелки. Тогда взгляд барона стал искать поддержки у графа.

– Будьте последовательны, барон, – спокойно отвечал тот. – Дайте слово, тем более, что для вас это ничего не меняет. Я наслышан, что барышни перед таким событием впадают в нервозность. Успокойте свою невесту, будьте великодушны!

Пендоцкий усмехнулся этому последнему слову, а барон ответил Полине Андреевне:

– Извольте, обещаю!

– С этой минуты я считаю себя обязанной вам по третье число, до полуночи! – твёрдо отвечала она. – После я снова полностью буду располагать собой. Так?

– Так, так, успокойтесь, милая, – покладисто отвечал, видимо, упоённый своим великодушием жених. – Что-то вы сегодня действительно возбуждены. Она пьёт микстуру, доктор?

– Конечно, не волнуйтесь, я слежу, – оторвался от еды Пендоцкий.

– Ну, голубушка, – успокоенный барон снова обращался к своей наречённой свысока. – Чем бы нам развлечь гостей, не всё же ваши рюши подшивать? Ха-ха! Может быть, охота, господа? Я велю поднять зверя. Кабаны у нас не водятся, граф. В болото за птицей не пойдёшь, с нами барышни. На белку рано. Лиса да заяц. Что прикажете? Или на удачу?

– Мы, с вашего разрешения, покинем вас, господа? – встала из-за стола Мария Францевна. – Я похищаю у вас невесту, барон. У нас действительно остаётся совсем немного времени.

Оставшись наедине с баронессой, Полина Андреевна совсем сникла, как будто всех её сил только и хватило на выпад за столом.

– Вот, я всё сделала, как вы велели.

– Ну, и молодец, и забудьте об этом, давайте веселиться, – Мария пыталась казаться беззаботной. – Скажите, что надевают в эту пору на охоту? Я боюсь, моих нарядов, взятых с собой, недостаточно. Я не думала, что тут будет снег.

– Это снег не настоящий, – отвечала Салтыкова. – Он сойдёт полностью, может быть, даже сегодня к вечеру. Так что завтра повезёт либо охотникам, либо лисе. Зайцу повезти не может в принципе.

– Что вы имеете в виду? – спросила городская жительница Туреева.

– Заяц-беляк только начал менять шкурку на зиму, и он будет наполовину виден, что на голой земле, что на снегу. Вот я и говорю, что для него всё предопределено в любом случае.

– Но это безбожно! – возмутилась баронесса. – Значит, на зайцев надо запретить охотиться в эту пору! И покуда они полностью не полиняют, и покуда снег не ляжет. Должны же быть какие-то правила?!

– Вы хотите установить правила для тех, кто подстреливает в лесу людей? – невесело усмехнулась Полина Андреевна.

– Да-да… Расскажите мне про гонца подробнее, – попросила Туреева. – Вечером вы только сообщили мне, что он идёт на поправку.

– Он вовсе здоров на вид и ходит в лес разминаться, – Салтыкова посмотрела в узкую бойницу замка на мост и на лес за ним. – А я каждый раз боюсь, что он может нарваться либо на доктора в наше отсутствие, либо на них обоих вместе. По просьбе господина Джованни, я принесла ему из замка ружьё и пистолет, и он понемногу охотится, уходя довольно далеко отсюда. Я прислушивалась, но выстрелов не слышно, слава богу! Илмэйтар довольна своим постояльцем и не гонит его. Но сам он рвётся отсюда со страшной силой, и удерживать его становится всё трудней с каждым днём. Думаю, будь у него лошадь, он давно бы ускакал прочь.

– Мне отвели комнату, в которой вовсе нет окон, видимо, она находится в самой башне, – задумчиво проговорила баронесса. – Скажите, а это окно видно снаружи?

– Да, оно же обзорное, – отвечала хозяйка. – Если из него виден мост, значит и его видно с подъездной дороги. А на что вам?

– Посмотрите минутку, чтобы нас никто не застал! И дайте знак, если кто-то появится в галерее, – попросила её Мария Францевна и, легко взобравшись на кучу чугунных ядер, видимо, оставшихся здесь с незапамятных времён, сняла с шеи и привязала к решётке бойницы свой длинный шёлковый шарф. Он зелёным штандартом тут же затрепетал на ветру.

– Что это значит? – заворожённо наблюдала за её действиями Салтыкова.

– Это значит, что мы спасём вас, дорогая! И вас, и гонца. Это – знак! – и Мария хитро улыбнулась. – Тайный язык есть не только между нами.

Но прошёл час, потом другой, а ничего не происходило. Мужчины уже стали собираться в обратный путь, договорившись встретиться назавтра верховыми на опушке. И тут наконец раздался топот копыт по въездному мосту. Явился корнет.

– Спрашивают ваше благородие, – доложил барону лакей. – Говорят с донесением. Лично. Передать не пожелали-с.

– Ну, проси! – барон переглянулся с Пендоцким.

Вошёл корнет, доложил по форме и передал запечатанный сургучом пакет барону.

– Господин барон! – солдафонским тоном рапортовал корнет. – Желал доставить без промедлений, оттого явился сюда. У вас дома мне назвали этот адрес.

«Так вот где болтался корнет два часа! – подумала баронесса. – Слава богу, хватило ума вернуться и заехать в дом барона, слуги же точно потом передадут – спрашивал кто хозяина или нет. Однако! Взрослеет мальчик!» Корнета никуда не отпустили на ночь глядя и взяли с собой, мужская часть компании удалилась к барону. Дамы снова остались наедине.

– Ах, это с этим молодым человеком у вас тайный язык? – с грустной улыбкой спросила Полина Андреевна. – А я запомнила его. Я видела, какими глазами смотрел он на вас там, у вас дома. Какая вы счастливая, Мария! У вас с ним роман? Ах, как я завидую, честно! Мне кажется, для меня чувство любви закрыто навсегда. Этот год убил во мне всё живое. Иногда мне кажется, что мне просто нечем чувствовать.

– Да что вы такое говорите! – возмутилась Туреева. – Вы просто никого не видите в своей глуши кроме этих двух тюфяков, набитых соломой! А с корнетом у нас нет никакого романа! Вам показалось!

– Держите свои тайны при себе, милая моя! Я не посмею снимать с них покров, раз вы не хотите, – Полина Андреевна уткнулась подбородком баронессе в плечо. – Все крепко держат свои сердечные тайны при себе. Знаете, у нашего раненого гонца тоже есть подобная тайна, я догадалась. Но он так тщательно хранит её, что у меня не хватило смелости спросить взаимно ли его чувство. Но он так вздыхает порой! Ах, как мне хочется хотя бы поговорить о любви. Как это бывает у других? А этого молодого человека я почему-то часто вспоминала. У него такие грустные глаза. Но не буду, не буду. Он – ваш, и я не смею…

– Да думайте о корнете, сколько хотите! – баронесса от досады прикусила губу. – Ну как вам доказать, что он вовсе не «мой»?

– Счастливица, – прошептала так и не переубеждённая Салтыкова.

– Тьфу ты! – в сердцах вырвалось у Туреевой. – Давайте спать, милая, а то завтра рано вставать.

А в доме барона разыгралась такая сцена. После ужина с достаточным количеством горячительного, хозяин проследовал к себе в кабинет и вскрыл доставленное посланцем письмо. Он, конечно, сразу, ещё в замке у Салтыковой, признал корнета и оставил его у себя, относясь довольно пренебрежительно, как ко всем из окружения баронессы, но всё же, не желая с ней ссориться сейчас, когда она была у него в гостях. Но после прочтения послания он рассвирепел и бросился с расспросами обратно в трапезную, где остальные гости ещё продолжали пир.

– Кто вы, молодой человек? – тыча бумагу корнету в самое лицо, рычал Качинский. – И откуда у вас эта писулька? А? Отвечайте!

– Я – Сергей Иванович Роговской, корнет лейб-гвардии Семёновского полка Его Величества, русский офицер и не позволю…

– Постойте, корнет, – оборвал начинающуюся ссору Корделаки. – Давайте выясним всё спокойно. Вас что-то расстроило в послании, барон? Но причём же здесь посланец? Мы ж не в древней Азии, чтобы казнить гонца за плохую весть?

– У него просто не могло оказаться письма с этой подписью! – свирепствовал Качинский. – Это немыслимо! Или предъявите иные доказательства, или я оставляю за собой право думать, что это наглейший подлог!

Корнет, как-то сразу протрезвевший, ухмыльнулся и полез за пазуху. Оттуда он достал медальон, выданный им Нурчук-хаиром пред отъездом из столицы, и показал на вытянутой руке барону, не давая взять в руки. Тот побледнел, как и на злополучном сеансе предсказаний, снова увидев медальон того же ранга.

– Простите, сударь, я не думал, что рыцарь такого звания… Простите! Я ваш покорный слуга с этой минуты. Но как же? – он загнанно посмотрел на Пендоцкого. – Мне казалось, я знаю всех… Ох, простите ещё раз!

– Жизнь полна перемен! – удачно вставил ничего не понявший корнет. – Но я теперь хотел бы увидеть и ваши доказательства, барон. Или ваш ранг слишком низок для подобных предъявлений?

«Нет. Не протрезвел!», – подумал с тоской граф и зажмурился. А барон ещё раз переглянулся с Пендоцким и ринулся куда-то прочь. Послышался шум сбрасываемых на пол вещей и просыпавшихся монет, и вскоре хозяин вернулся за стол, зажав в руке похожий медальон. Тот был с таким же восьмиконечным эмалевым крестом, только на нём было меньше драгоценных камней, массивная цепь была порвана, а в центре не было миниатюрной иконы Филермской Божией Матери, как на медальоне государя. Теперь и корнет, и граф собственными глазами видели медальон в руках злодея и могли описать его в мельчайших подробностях. Но отношение барона к корнету переменилось, теперь именно он стал главным гостем и, конечно же, был приглашён и на завтрашнюю охоту, и на предстоящую свадьбу. Стараясь не переглянуться случайно, граф и корнет разошлись по отведенным им спальням.

Утро было хмурым, но никто от назначенной охоты отказываться не собирался, тем более, что дамы должны были ждать их в оговорённом месте. Выехав из ворот Качинского, граф Корделаки заметил:

– Смотрите! Ветер метёт один песок по дороге. От вчерашнего снега не осталось и следа.

На опушке уже редеющего леса они увидели живописнейшую картину. Баронессе досталась рыжая лошадка, миниатюрная и резвая, вся под стать своей новой хозяйке. Она не могла устоять на месте, и всаднице всё время приходилось сдерживать её. От этого Туреева всё время вынуждена была одной рукой поправлять непослушные рыжие пряди, выбивающиеся из причёски. На ней была амазонка цвета кармин, Полина Андреевна уступила ей свой оливковый губертус[11], а вернувшийся к хозяйке шарф завершал этот портрет. Салтыкова была в жемчужной амазонке, в короткой белоснежной шубке, на белом же своём любимом Арбалете. В руках у баронессы была сворка огненно-красных и половых борзых, а у хозяйки замка – белых.

– Ну, что, корнет? – услышал, как сквозь сон, голос барона Сергей Иванович, засмотревшись на обеих дам. – Заяц или лиса? На кого поставите?

– Из двух предложенных цветов, корнет, – смеялась Туреева, тоже слышавшая вопрос, – выбирайте белый!

Охотники пришпорили коней и поскакали к местам своей засады.

– Если сподобится заяц, то бейте с первого круга! – сквозь ветер кричал корнету барон Качинский. – На крайний случай со второго. На третьем уйдёт, подлец!

Случилось так, что впервые за много недель Туреева и Корделаки оказались наедине. Все разъехались по заранее обозначенным местам, и звуки гона были слышны теперь где-то очень далеко. Баронесса молчала, лишь изредка отпуская поощрительные оклики своей лошади или собакам. Они ехали вдоль кромки поля и леса, и, наконец, вовсе остановились.

– Вы всё ещё сердитесь на меня, дорогая баронесса? – первым заговорил граф.

– Да что вы, граф! – баронесса взяла свой привычный полунасмешливый тон. – Вы такой видный государственный деятель, как оказалось. Я извиняю вас полностью! У вас, наверно, просто недостало времени тогда, ведь вы были заняты, ловили воров? Или чем-то другим, не менее важным, не так ли? Вот и сейчас вы преследуете злоумышленника, покусившегося на убийство. Я вам не мешаю?

– Вы имеете полное право сердиться на меня, – Илья Казимирович покаянно склонил голову. – Это я виноват, что не отыскал вас тогда в толпе. А воры попались мне вовсе случайно. Утром я, прошу прощения за интимные подробности, мылся в бане на постоялом дворе и сквозь щели услышал любопытный разговор за стеной. Повезло и только.

– На постоялом дворе? – опешила баронесса. – А какой чёрт занёс вас на постоялый двор? Где это было?

– Да там же, в Петергофе, – искренне ответил граф.

– Так вы… – баронесса закусила губу и долго молчала. – Вы ночевали в Петергофе? На постоялом дворе? А разве вы не покинули маскарад ещё во время карусели? Я вас больше не видела там.

– Я вас тоже, – решил не уточнять подробности граф и повернул лошадь вглубь леса. – Вас не так легко было отыскать, ведь вас похитил некий Чингис-хан, не так ли? А я видел только, как окончил свой вечер корнет – он заснул на коленях у Утренней Звезды. Вы тогда были, вероятно, уже у себя дома. Хотите, спросите его при случае. Хотя он был так пьян, что вряд ли что вспомнит.

– Простите, – Мария посмотрела на него влажными глазами, и граф увидел там искреннее раскаяние. – А я думала про вас всё это время совсем другое! Вы простите меня за это?

Граф ритмично постукивал хлыстом по сапогу, желая лишь не покраснеть в неподходящий момент и, выждав паузу, кивнул.

– Ах, как хорошо сразу стало! – воскликнула баронесса. – У меня на душе было так противно последнее время. Теперь-то у нас точно всё-всё получится! – Она отпустила поводья и, потянувшись, вдохнула морозный воздух. Потом перестала улыбаться и скривила губы в ехидном изгибе. – Это ж надо! Месяц! Почти целый месяц я на вас злилась, а вы не нашли способа избавить меня от этого! Вы! Да вы…

– Всё-всё-всё! – засмеялся Корделаки. – Поскакали вперёд, милая баронесса, а то мы снова поругаемся.

Но тут гораздо ближе, чем прежде, раздался лай гончих, и прямо на них выбежала огненно-рыжая лиса, петляя между стволов. Туреева замерла и смотрела на неё, как заворожённая. Потом она перевела взгляд на графа, и он увидел, как вместо того, чтобы спустить собак, она стала наматывать сворку на руку. В глазах её была какая-то тоска. Или мольба. Звуки охоты стремительно приближались, собаки рвались со всех сил, чуть не душа себя натянутым поводом. Лиса замерла в нескольких шагах от них. Она долго бегала по лесу от этих оглушительных собак, но усталости в ней не было вовсе. Только одна мысль – как обойти это, ещё одно, новое препятствие и обмануть глупую свору снова. Успеть бы только! Сейчас те, другие, вылетят из-за кустов и ей конец!

Тут граф вскинул ружьё и выстрелил вверх, баронесса и лиса вышли из оцепенения. Одна сдерживала собак всё короче, а другая, проскочив мимо коней, скрылась в чаще за их спинами. Тогда баронесса рассмеялась громко и счастливо. После стала отстёгивать уже всё на свете упустивших собак. А потом разрыдалась.

Охота проследовала мимо них дальше, от неё отстал только один белоснежный всадник.

– Милая Мария, вы плачете? – Полина Андреевна сама чуть не плакала вместе с ней. – Это из-за того, что вы упустили добычу? Право, не стоит! Ну, пусть она бегает у себя по лесу. Что она вам?

– Полина Андреевна, вы – ангел! – ещё пуще разрыдалась баронесса.

– Дамы, дамы! – нервничал Корделаки. – Ну, что за реки без берегов? Ну, что мне сделать для вас? Хотите? Да хотите, мы вообще можем прекратить всё это прямо сейчас? Полина Андреевна, только скажите! Мы тут же повяжем вашего опекуна, заберём раненого и уже ночью будем скакать к Петербургу. Хотите? Не хотите оставаться – поедемте с нами?

– А и правда! Чего откладывать? – загорелась идеей всё ещё всхлипывающая баронесса.

– Нет. Простите меня, – чуть слышно прошептала Салтыкова. – Я дала слово, и если меня от него не освободят Бог или случай, то я сдержу его. И пойду за мужем в каторгу. Но своего слова не предам! Папа не простил бы мне…

– Вы – ангел, – снова прошептала Туреева. – Вы истинный ангел.

– Ну, хоть слёзы кончились, – вздохнул Корделаки, и они все вместе направились к замку.

Вечером Качинский и Пендоцкий уединились в лаборатории и о чём-то там долго совещались. Благодаря этому, наедине удалось остаться и графу с корнетом.

– Вы какой-то вялый нынче, корнет, – по привычке поддел его граф. – Охота не удалась?

– Охота? – Сергей Иванович мыслями явно был где-то далеко. – Как вы думаете, граф, почему он так спокоен? Ведь ему надо ехать уже завтра?

– Но завтра – всего лишь первое число, и он явно надеется успеть вернуться до свадьбы, – отвечал граф. – Он же не знает, что его там заставят прождать больше суток приезда Канцлера.

– А что, Канцлер действительно будет? Настоящий? – удивился корнет.

– Самый что ни на есть! – граф курил трубку, развалившись на диване. – Князь Нурчук-хаир имел с ним личную беседу, и тот, не поверив в такое коварство членов Ордена, попросил встречи с предполагаемым злодеем, чтобы убедиться в этом при беседе. Но обещал, поймав злоумышленника на лжи, не уличать его, а предоставить его наказание светскому суду за покушение на убийство.

– И где назначена встреча?

– Не меньше дня пути верхом отсюда.

Утром барон нарядился как для дворцового выхода и велел запрягать дорожную карету. «А в карете ещё дольше!» – подумал Корделаки.

– Я вынужден отбыть по неотложному делу, господа! – обратился он к гостям. – Прошу прощения, что оставляю вас одних, распоряжайтесь тут всем по вашему усмотрению. Господин Пендоцкий всегда к вашим услугам, кроме завтрашнего утра – он поедет встречать прибывающего батюшку. Думаю, что лучше разместить его в замке, с дамами. Их оставляю на ваше попечение, господа, надеюсь, развлекать их особо не придётся – сами понимаете, последние приготовления к свадьбе. Хлопоты. Венчание назначено на полдень, прощаюсь с вами до той поры.

Он ещё сказал несколько слов Пендоцкому по-польски, тот кивнул, заверив его в чём-то, они обменялись какими-то плотоядными улыбочками, и барон отбыл.

– Граф, – тихо спросил у Корделаки корнет. – Вы случайно не понимаете по-польски?

– Моя бабушка была полячкой, понимаю прекрасно.

– А вы не разобрали, что именно вызвало эту улыбку на лице нашего уезжающего хозяина? – корнета аж передернуло. – У меня от неё прямо мурашки по коже!

– Ничего особенного я не услышал, – пожал плечами граф. – Он сказал Пендоцкому: «Ты же знаешь, что делать, если с ней что-то пойдёт не так?», а тот ответил ему: «Не беспокойся! Я всё сделаю, как надо!». Барон же оставляет его за хозяина. Обычные домашние распоряжения.

– «С ней»? – переспросил корнет. – Странно. Перед этим речь шла о священнике.

– А, кстати, не знаете, священник наш батюшка или ксёндз?

– Полина Андреевна говорила, что они оба православные, так что венчание традиционное, граф.

Тут у корнета отчего-то вырвался глубокий вздох. Корделаки посмотрел не него, но ничего не спросил больше.

Как только на следующее утро Пендоцкий уехал из дому, двое всадников выехали из ворот через четверть часа после него и галопом понеслись к замку. Там их уже ждали обе дамы, тоже на лошадях.

– У нас не более двух часов в запасе! – предупредила всех Полина Андреевна. – Он может вернуться в любой момент, не будем терять времени.

И они поскакали в лес. Они ехали верхом, потом Полина Андреевна спешилась, попросила ждать её тут и пешком отправилась на болота.

– Позвольте сопроводить вас! – крикнул ей вслед взволнованный чем-то корнет.

– Нет-нет, я одна пройду быстрее! – оглянувшись, отвечала Салтыкова. – Новый человек, даже под моим руководством должен будет двигаться очень осторожно, а у нас совсем нет времени.

Какое-то время её шубка мелькала между стволов редких на болоте кустов и деревьев, а после растворилась в молочной дымке, стоявшей над землёй. Прошло с полчаса, и она вернулась с хмурым человеком, по возрасту, видимо, чуть старше Корделаки, со смуглой кожей, тонкими крепко сжатыми губами и глазами необыкновенного цвета – казалось, в них отражалось осеннее небо.

– Chi sono queste persone?[12] – спросил он у Салтыковой.

– Я же уже объясняла вам! – она покачала головой. – Как вы недоверчивы! Они приехали, чтобы помочь нам. Вот баронесса, вы же сами упоминали её!

– Non l'ho mai vista prima[13], – итальянец продолжал смотреть исподлобья.

– Siamo tuoi amici[14], – ответил за всех граф, заметив растерянность Туреевой.

– Вам и этот язык знаком? – ухмыльнулся корнет.

– Одна из моих бабушек была итальянкой, – тихо ответил ему граф.

– Приятно встретить почти соотечественника, – наконец улыбнулся им лесной поселенец и перешёл на сносный русский язык. – Вы приехали освободить меня из этого плена, господа? Я буду век благодарен вам. А то моя спасительница не пускает меня даже в деревню. Эта пожилая мадам хорошо варит… как это по-русски? Компоты из трав, они придают много сил, но с ней невозможно разговаривать – она всё время молчит!

– «Отвары»! – засмеялась Полина Андреевна. – Илмэйтар поставила вас на ноги отварами, дорогой синьор Джованни. Вы теперь сможете наговориться вдосталь, осталось подождать всего один день.

– Ещё ждать? – итальянец экспрессивно хлопнул себя по бедрам. – Чего теперь?

Все почему-то перестали улыбаться и потупились.

– На завтра назначена свадьба Полины Андреевны, – замогильным голосом оповестил корнет.

– Свадьба? Ваша свадьба? – синьор Джованни снова похлопал себя по ногам, как лебедь крыльями и расплылся в улыбке. – Вы мне не говорила! Это же радость. Свадьба!

– Полина Андреевна дала обещание нелюбимому человеку, вынужденно, – продолжал корнет печальную повесть. – В обмен на…

– Прекратите, корнет! – воскликнула Салтыкова. – Я дала слово и сдержу его, и не важно, что стало тому причиной.

Все стояли молча, нахмурившись, а итальянец стал о чём-то догадываться. Его лицо снова стало непроницаемым и строгим, и он жёстко спросил:

– А что стало тому причиной? – он оглядел стоящих рядом мужчин. – Вы молчите? Но почему никто из вас ещё не пристрелил его?

– Я дал слово, – прошептал корнет.

– Сама Полина Андреевна запретила нам что-либо предпринимать, – ответил граф.

– Слово! Слово! – синьор Джованни размахивал руками и не мог понять этих русских. – Но я никому не давал никакого слова! Пустите меня, я сейчас же приведу всё к порядку. Это же из-за меня, я правильно понял? Вы спасали меня такой ценой!

– Успокойтесь, сударь, – Салтыкова гладила гонца по плечу ладошкой. – Вам я тоже не разрешаю вмешаться. Это моя жизнь и моё слово. Завтра всё решится само собой. Тем более – его нет здесь сейчас. Он уехал. И если он не вернётся до полуночи следующей ночи, то я свободна ото всех обязательств. Да-да! Это тоже устроили эти господа. Они действительно хорошие друзья! Мы пришли сказать вам сегодня лишь о том, чтобы вы были готовы к отъезду. А на свадьбу, простите, – она горестно усмехнулась, – я вас пригласить не имею возможности. Да там и не будет ничего радостного. Мы покидаем вас, до свидания.

– Подождите! – остановил всех Корделаки. – Корнет, кажется, вы не выполнили ещё одну свою миссию. Забыли?

– О, да! Благодарю вас, граф, за напоминание! – Роговской полез в карман и достал тот самый футляр, что присутствовал в синей гостиной баронессы при разработке их общего плана кампании. – Вот, возьмите, синьор! Кажется, это ваше?

Итальянец схватил кольцо, побледнел, долго рассматривал его и после благоговейно надел на руку.

– А что с той, у кого оно было раньше? – тихо спросил он.

– Она в безопасности и просила привезти вас к ней живым и здоровым! – улыбнулась, наконец, баронесса.

– Благодарю вас! – итальянец поцеловал кольцо. – Друзья! Я ваш должник на всю жизнь!

За завтраком никто ничего не мог есть от волнения, должное кушаньям отдавали только Пендоцкий да батюшка, прибывший накануне. Трапеза проходила в парадной зале замка на озере, после неё невесте оставалось только надеть подвенечный наряд и проследовать в часовню. Все напряжённо прислушивались – не раздастся ли стук копыт, но, кроме далёкого воя ветра, ничего не было слышно.

– Доктор, у меня ещё вечером кончился мой напиток, – пожаловалась Пендоцкому Полина Андреевна. – Вы не захватили из лаборатории новую порцию? Или надо послать кого-то?

– Да что вы, милочка! – толстяк продолжал вытаскивать редкие косточки из рыбы. – Разве не жалко тратить на это время в такой день? Я думаю, что ничего страшного не случится, если сегодня вы выпьете вина со всеми. Такой день! Такой день!

– Вы разрешаете? – удивлённо спросила невеста.

– Конечно! – доктор потянулся за лимоном, но, подумав, выбрал половинку разломленного граната. – Заверяю вас, вы абсолютно здоровы!

– Но ещё вчера вы не велели мне пить даже простую воду, – напомнила девушка.

– Ха-ха! Это пустяки! – Пендоцкий смеялся с набитым ртом. – С этого дня можете пить и есть, всё, что вам угодно, дорогая… хи-хи… баронесса!

– Не награждайте меня титулом, которого я пока не имею, доктор, – опустила глаза Полина Андреевна.

– Ну, ничего! – продолжал хихикать Пендоцкий. – Через час это станет былью. Надеюсь, наш друг не опоздает к собственной свадьбе?