Время

Они прошли на кухню. Эрик сварил кофе в турке, разлил его на две чашки. На автомате добавил Насте в чашку молока.

– Помнишь, как я люблю, – довольно сказала она.

Эрик непонимающе посмотрел на девушку. Казалось, он даже не заметил ее слов.

– Вы мне кого-то напоминаете, – сказал он.

– Никак не могу поверить, что ты меня забыл, – возмущенно сказала Настя.

– Я помню чудное мгновенье. Передо мной явилась ты, – вдруг процитировал Эрик, – девушка, вы не поверите, но мне только что снился сон, в котором прекрасная блондинка упрекала меня в том же самом. Мне правда, очень жаль. Вы говорили о каком-то опросе.

– Да. Расскажи нам о счастье. Что это для тебя?

– Счастье? Я думаю, это плохая память. Вот, эта блондинка во сне говорила о том, что нас с ней связывают книги и фильмы. И сейчас, когда я пил кофе, я представил, как ужасно было бы смотреть хороший фильм, и вместо того, чтобы получать от просмотра удовольствие, думать о девушке, которую уже никогда не сможешь встретить, обнять, поцеловать. Счастье – это отсутствие сожалений. Осознание того, что все твои выборы – правильные. Это жизнь в данном моменте. Можно ли быть счастливым, если все время думаешь о том дне, когда вместо того, чтобы поехать домой на автобусе, сел на метро, приехал к другу, а там дверь открыла она. Наверное, она смутилась, покраснела. От нее пахло другими странами, путешествиями, Италией. Она, наверняка, курила мои сигареты на балконе и рассказывала о том, как ездила автостопом по Европе, ночевала в хостелах, а потом заехала к нашему общему другу, где мы и встретились. Счастье – это бабочки в животе, когда чувствуешь, ее рядом. Вы в компании. Кто-то играет на гитаре, кто-то пьет вино, а она сидит справа от тебя близко-близко, хотя рядом полно места, и она могла бы сесть куда угодно, но почему-то решила сесть именно рядом с тобой. Счастье – это ехать потом по кольцевой и ощущать внутри тепло, потому что вы провели вместе несколько часов. И эти часы были лучшими за последние несколько лет. А еще счастье – это смотреть на своего ребенка, обнимать и целовать его, чувствовать его запах. Счастье – это момент. Когда летом во время жары ты наплавался в ледяном озере, а потом едешь на машине по полю, среди полевых цветов и тонешь в их аромате. А потом все внутри тебя замирает от красоты заходящего за горизонт солнца…

Настя и Влад замерли, так увлекательно Эрик говорил. Вдруг Влад повернулся к Насте и сказал:

– Ты мое счастье. Все так. Рядом с тобой во мне такое тепло, которого я не чувствовал уже много лет.

Настя смутилась. Он прижал ее к себе и повторил:

– Мое счастье.

В дверь опять постучали. Эрик подошел к двери, открыл ее. На пороге стояли Куантро и Гром.

– Ребята, пора ехать, – сказал Куантро.

– Эрик меня не узнает, – грустно сказала Настя и добавила, – С ним явно что-то сделали.

Куантро молча подошел к Эрику поближе, протянул руку для рукопожатия. Эрик протянул руку в ответ и почувствовал укол в ладонь.

– Ты поедешь с нами, – сказал Куантро.

– Да, – послушно сказал Эрик. Потом взял куртку и проследовал за ними к машине.

Глава 8.

Робот с номером Е0805 въехал в просторный зал с белыми стенами. В центре зала в большом белом кожаном кресле сидел худой высокий мужчина с красивыми миндальными глазами и бородой в белой же рубашке и темных брюках.

– Привет, робот.

– Сегодня вы помните, что я робот? – спросил Е0805.

– Да. Но боюсь, что это просветление ненадолго. Мне становится легче, когда ты говоришь со мной. Роботов уже много лет используют, чтобы лечить рак, используя нанотехнологии. Роботы сидят с детьми, учат танцам и оказывают эскорт-услуги. А вот, ты лечишь меня от невроза. Это же прекрасно! Робот – психиатр…

–Я не психиатр. Вами занимается настоящий доктор. Моя задача общаться с вами, чтобы у вас не было депривации, а также служить для вас тренировочным собеседником.

– Да, она была особенной, понимаешь? У нас была телепатическая связь. Когда я медитировал. Я выходил из тела и приходил к ней в комнату. Она лежала на кровати. Я подходил к ней близко-близко, ложился рядом, обнимал и мы дышали. Я чувствовал ее за тысячи километров. А потом она исчезла навсегда. Я много читал о пост-стрессовых травматических расстройствах и эмоциональных зависимостях. Ты мне не скажешь ничего нового, робот. В тебя заложили информацию, и ты не можешь посмотреть за ее пределы.

– Расскажите мне еще о том, что вы чувствовали, когда она исчезла из вашей жизни? – сказал робот.

– Она не исчезла. Все сложнее. Я следил за ней в социальной сети. Заходил к ней на страницу, слушал музыку, которую она слушала, смотрел фильмы, которые смотрела она, читал книги, которые она читала. Так я был к ней ближе. Но однажды она закрыла все фотоальбомы, видеозаписи и аудиозаписи. Я больше не мог ее чувствовать и быть с ней рядом. Я медитировал, выходил из тела, приходил к ней в комнату, но уже не мог лечь рядом с ней, чтобы дышать в обнимку.

– В этом есть свои плюсы. Ее такое поведение помогло вам выбраться из параноидального сталкерства.

В комнату вошел мужчина в клетчатой рубашке, джинсах и не застегнутом белом халате.

– Е 0805, встань на паузу. Надо тебя перепрограммировать. Слишком много терминов, слишком мало эмпатии. Здравствуй, Дима.

– Добрый день, Тимур Арсеньевич. Мне сегодня лучше. Я уже смог понять, что робот не живой, но вот, жить в настоящем моменте пока не получается. Завтра еще этот ужасный праздник – 14 февраля. Ненавижу его.

– Дима, я рад, что тебе лучше. А насчет праздника, так он же не наш. Тебя же мало волнует День независимости США? Вот, на Руси был хороший праздник – ночь на Ивана Купала. Не у всех людей 14 февраля есть пара. И не все, у кого она есть, считают своим долгом вырезать из розового картона сердечки.

Задумавшись над словами врача, Дима замолчал.

– Ты рассказывал Е0805 о медитациях. Не мог бы ты и со мной этим поделиться. Мне кажется, это очень важно. Раньше ты избегал говорить об этом, – предложил психиатр.

– Медитировать я начал очень давно. Как-то зашел на тантрическую вечеринку и завис под хэнг-драмы надолго. Сначала я видел монгольскую степь. Я стремительно летел над ней к вершине горы, на которой сидел шаман и бил в бубен. Я сел рядом с ним. Потом я видел тигра. Он пожирал суть людей. Он и съел часть меня. Тогда я многое забыл. Стал другим. Я чувствовал, что един с этим миром. Психологи называют такое состояние диссоциативным расстройством личности, а буддисты – просветлением. После пробуждения я многое забыл. Но обрел я гораздо больше, чем потерял. Ушли страхи, сомнения, неуверенность. Вместо этого пришло понимание.

– Что ты понял, Дима?

– Все. Я тогда стал писать музыку, рисовать мультфильмы и слышать мысли других людей.

– Что ты имеешь ввиду?

– Например, я мог выходить из тела во время медитации и входить в тело другого человека. Так я знал, что он делает, с кем говорит, о чем мечтает. Или я мог также связаться с душой этого человека и вызвать ее на разговор. Например, спросить, почему она на меня обиделась.

– А ты когда-нибудь проверял реальность своих медитативных диалогов? Спрашивал потом людей, слышали ли они тебя, правда ли, обиделись на то, что тебе говорили их души?

Дима отвернулся. Ему было неприятно, что психиатр его подловил.

– Нет. Но были же знаки… – попробовал возразить Дима.

– Что за знаки? – удивился доктор.

– Знаки, что я иду в правильном направлении. Ну, типа надписи на афишах, рисунки на стенах… Это звучит глупо, но просто вы не пробовали….

– Дима, мне уже пора. Ты не грусти. Е0805 продолжит беседу с тобой. Расскажи ему еще о своем опыте в медитациях и о знаках. Я потом прослушаю аудиозапись вашего разговора и подумаю, как нам подкорректировать терапию, хорошо?

Попрощавшись, врач снял робота с паузы и удалился.

– Я готов к продолжению диалога, – сказал робот.

– Вот, всегда он так. Разбередит все внутри, и уйдет. А мне потом живи с этим, – проворчал Дима.

– Это не так важно. Скоро революция, – вдруг сказал робот.

– Какая революция? – удивился Дима.