Когда-то Серафим держал куда больше скота: множество кур, гусей, индюков, кроликов, двух коров, трёх свиней и лошадь. Даже сторожевая дворняга имелась. Свои прямые обязанности она выполняла не сказать, чтобы хорошо, зато являлась крайне преданной своему хозяину.
Всё шло замечательно, пока жена Серафима не умерла, и он не смог тянуть всю работу на себе. Птиц, кроликов и пару свиней пришлось зарезать, а лошадь с коровой продать. Собака, единственная забава и утешение старика, тоже померла. Вот и остались у него только Калинка с Глафирой.
Сын с дочерью давно не приезжали к Серафиму в Малые Дуки?, увязнув в делах и заботах. Они создали собственные семьи, и на родного старика им не хватало времени.
Серафим забеспокоился. Куда же, интересно, пропала его Калинка? Стадо уже преодолело луг, но его корова до сих пор не объявилась. На пути следования парнокопытных домик старика располагался ближе остальных. Калинка должна была приковылять обратно!
Мужчина стал нервно постукивать дряхлой морщинистой рукой по деревянному рассохшемуся столбцу, к коему крепилась дверца калитки.
Ярко-жёлтое пылающее солнце, постепенно уходящее за горизонт, отбрасывало золотистые лучи на макушки сосен и елей. Небо заиграло предзакатными красками.
“Заблудилась, поди, потерялась, бедняжка! А вымя-то, наверное, полное, болит!” – обеспокоенно думал Серафим, смотря в сторону залитого солнцем леса.
Немного поразмыслив, он решил отправиться на поиски Калинки. Корова – не курица, денег внушительных сто?ит. И польза от неё колоссальная, исправно ведра по три молока даёт. Она, может, блудняя, скоро и сама придёт, но какое-то нехорошее предчувствие не давало Серафиму покоя. Вдруг чего случилось с его рогатой? Никогда ещё она так не задерживалась.
Опираясь на свой посох, Серафим начал нелёгкий подъём по склону, утыканному хвойными деревьями. Шишки под ногами напоминали разбросанные по скользкому паркету шарики, не дающие спокойно передвигаться.
Старик шёл медленно. Его дыхание было тяжёлым, с пыхтением и сопением. Он периодически останавливался и оценивал пройденный путь.
Спустя долгие восемь минут Серафим оказался на вершине склона. Отдышавшись, он принялся углубляться в лес, виляя между стволов с толстой бороздчатой корой красно-бурого цвета.
Где-то в чаще раздавался стук дятла. Над головой Серафима затрещала чёрно-белая длиннохвостая сорока, усевшаяся на толстой ветке сосны, густо покрытой тёмно-зелёной хвоей. Старику даже почудилось, что он услышал жалобный и протяжный вой волка, отчего ему стало не по себе.
– Калинкааа! – громко и отчаянно звал Серафим корову. – Калинкааа! Где ж ты, дорогая?
Чёрные тени постепенно окутали дебри, сделав их мрачными и враждебными. Солнце практически полностью скрылось за деревьями.
Сердце Серафима замерло, когда он растоптал сухую ветку, издавшую оглушительный хруст, разнёсшийся эхом по всему лесу.
– Тьфу! Чёрт бы побрал эту ветку! – выругался старик.
Впереди он приметил повалившуюся сосну. Рядом с её макушкой, утопшей в папоротнике, росла гигантская ель. Серафим отметил, что совсем близко “Багровое” озеро.
– Эх, как же далеко я забрёл. Нигде нет моей Калинки. Ох, беда-беда! Но попытаться стоило. Теперь пора ворачиваться домой, скоро стемнеет. Тогда я собственные пальцы не признаю, – бормотал себе под нос старик.
Оказавшись у ели, он уже намеревался идти обратно, как вдруг краем глаза уловил какое-то молниеносное движение меж деревьями. Серафим прищурился, однако не увидел ничего, кроме мирно стоящих, как столбы, сосен да елей.
– Хех, видимо, померещилось, – с облегчением выдохнул он и только подался вперёд, как что-то вновь промелькнуло тёмным, размазанным пятном с другой стороны.
Серафим стал лихорадочно оглядываться, прижавшись к мощному стволу ели. Он почувствовал мурашки, покрывшие его морщинистое тело, и сглотнул комок, колом застрявший в его пересохшем горле.
– Кто здесь? – хриплым, сдавленным голосом спросил Серафим, но никто ему не ответил.
В висках бешено запульсировала кровь, уши оглушил невыносимый звон, а на лбу выступили капельки холодного пота.
Сзади он различил чьи-то шуршащие шаги, переходящие в скачки?. Почва слегка завибрировала. К старику приближалось что-то массивное и крупное, что-то очень тяжёлое.
Не выдержав, Серафим крепче сжал в руке посох и с криком обернулся. Никого…
– Неужто галлюцинации? – учащённо дыша, словно после ночного кошмара, вслух поразился он. – Кто здесь? Отзовитесь! – провопил он и услышал звук, заставивший застыть кровь в его жилах.
Это был незнакомый ему доселе злобный урчащий рык.
Сердце Серафима сжалось до сильной боли, его голова закружилась. Упасть ему не позволил верный друг – посох. Вцепившись свободной рукой в ствол ели, старик зажмурил глаза и зашептал молитву, быстро шевеля своими сухими потрескавшимися губами: “Живы?й в помощи Вышняго, в кро?ве Бога Небеснаго водвори?тся. Рече?т Го?сподеви: Заступник мой еси? и Прибежище моё, Бог мой и уповаю Нань…”.
Сверху голову и плечи Серафима осыпали обломленные веточки, которые попали, в том числе, и за шиворот рубахи старика.
Серафим медленно поднял дрожащую голову, и ему на лицо капнули густые прозрачные слюни.
Тут старик испытал дичайший ужас, пронзивший каждую его клеточку.
Он отбросил посох и собрался бежать, как что-то, спрыгнув с дерева, повергло его на землю в густые заросли папоротника.
9
– Нахрен я оставил маску в хижине? Была б при мне, сохранил бы морду целой, – вслух размышлял высокий лохматый мужчина, пробираясь сквозь колючие ветки кустарников.
Его худощавое лицо с впалыми щеками и грубой щетиной пестрило ссадинами, сочившимися кровью.
В мозолистой правой руке, затёкшей и постоянно поднывающей, он держал топор с обмотанной белой изолентой рукоятью и острым металлическим лезвием, на коем застыли тёмные кровавые пятна. Мускулистое тело, заколотое татуировками Дьявола, Демонов и Бесов, укрывала подранная тряпичная рубашка грязно-серого цвета, небрежно заправленная в чёрные брюки, изобилующие жирными и солевыми разводами. Ноги же потели в кожаных армейских берцах с резиновой подошвой на гвоздях.
Ощущение голода усиливалось, обостряя все чувства. Ему срочно требовалась еда, требовалось мясо.
По привычке облизав кончиком языка бугор, оставшийся от среднего пальца левой руки, дровосек взмахнул топором и мощным ударом срубил ветку ели, висящую на уровне груди.
Мужчина неторопливо осмотрелся по сторонам. Рядом не оказалось ни одного живого существа. Даже птицы примолкли. Лес был мёртвым. Нехорошо!
Почесав затылок обухом топора, подозрительный тип двинулся дальше, сшибая носками ботинок корявые поганки.
Видимость ухудшилась. Солнечные лучи постепенно блекли. Теперь приходилось щуриться, чтобы не сбиться с дороги.
Впереди возникла поляна, служащая его условным ориентиром – до хижины оставалось чуть-чуть.
Откровенно говоря, охота сегодня не удалась. Да и как бы ей прилично сложиться, если во всей округе не нашлось дичи?
Мужчина вышел на луг, легко покручивая топором, со свистом впивающимся в воздух.
Вдруг он выцепил взглядом крупный затенённый предмет, валяющийся в траве у срубленной сосны. Осторожным шагом татуированный хмырь приблизился к объекту и смог опознать его.
Это была туша рыжей коровы, разрезанная на две части в области вымени. Над раной, из которой вывалились кишки, кружил жужжащий рой мух.
Изучив труп внимательнее, дровосек заметил, что из тела животного выдраны большие куски плоти, а также обнаружил следы чьих-то зубов, по форме не похожих на человеческие.
Он ухмыльнулся и, посмотрев на появившийся в небе месяц, подытожил:
– Выходит, я не единственный мясник в здешнем лесу…
10