Хроники Ворона. Книга первая

«И как мне отыскать графа в этой лесной глуши?»

Перед тем, как Зоран отправился выполнять контракт на убийство Рудольфа, Гастрод всячески заверял его в том, что граф прячется именно где-то в чаще. Кроме доводов старосты, какой-либо информации, подтверждающей нахождение бывшего дворянина именно в лесу, у Зорана не было. Однако ему нужно было с чего-то начинать.

Он покопался в памяти, мысленно воспроизводя немногочисленные лекции магистра Андерса, посвященные чудовищам.

«По-моему, он как-то рассказывал, что если оборотень сбегает в лес и остается в нем, то, как правило, становится вожаком для всех обитающих в лесу волков. Они становятся его стаей, его опорой и защитой. А он, в свою очередь, тоже никому не даст их в обиду».

– Только как мне этим воспользоваться? – тихо пробормотал Зоран себе под нос.

Размышления продлились недолго, и вскоре Зоран просиял. Ему в голову пришел безумный и крайне опасный план. Для его реализации необходимо было найти в лесу отбившегося от стаи волка. И Зоран принялся его искать.

***

Темнело. В попытках не наступать на опавшие ветки наемный убийца шел почти беззвучно и – благодаря окутавшей лес тьме – абсолютно незримо, как вдруг увидел нечто, отчего ему пришлось остановиться и задержать дыхание.

Отбившийся от стаи волк.

«Только бы не спугнуть».

Но зверь был слишком увлечен поеданием убитого им кролика и совершенно не подозревал, что Зоран уже неумолимо крадется к нему, в одной руке сжимая свой покрытый рунами меч, а в другой – увесистый камень.

С расстояния в метр трудно было промахнуться. Булыжник прилетел хищнику точно в висок, отчего лапы его подкосились, и он завалился набок – оглушенный, но еще живой. Зоран подскочил к волку и вонзил ему свой меч в область ребер, достаточно глубоко, чтобы лишить животное возможности сопротивляться, но недостаточно для того, чтобы убить. На это и был расчет.

Едва живой волк продолжал лежать и жалобно скулил, когда Зоран, не вынимая лезвия из его тела, поставил обутую в черный сапог ногу ему на голову и пророкотал на весь лес:

– Рудольф фон Пацифор! Я пришел сюда за тобой, и никто другой мне не нужен! Выйди ко мне немедленно, иначе я убью этого волка и отправлюсь за следующим! И я не успокоюсь, пока не вырежу всю твою паскудную стаю! Рудольф фон Пацифор! Выходи!

Зоран кричал, бесстрашно призывая Рудольфа показаться, пока через несколько минут сердце его не охватил леденящий ужас. Наемный убийца осознал, что со словами «вырежу всю стаю» он довольно сильно погорячился.

На него из темноты, буквально со всех сторон, почти одновременно стали глядеть десятки пар глаз: желтых, зеленых, оранжево-красных. Это была стая. Та самая, которую Зоран поклялся вырезать. Десятки волков, а может, и целая сотня. Они были повсюду, скалились и яростно рычали, взяв Зорана в широкое кольцо. И не было ни единого выхода из этого ужасного кольца, если, конечно, отбросить возможность покинуть его в многочисленных желудках.

Тем не менее волки почему-то не спешили атаковать, и ранивший их товарища Зоран решил этим воспользоваться. Он медленно попятился в сторону находящегося у него за спиной дерева, в надежде быстрее какой-нибудь хваленой белки забраться на него после приближения.

Но не тут-то было.

Несколько находящихся напротив Зорана волков расступились, и на него из образовавшегося промежутка быстрее ветра помчался огромный – размером скорее с небольшого медведя, чем с волка – хищник. Однако он определенно относился к волчьей породе, о чем говорила его морда. Все его тело было покрыто серой шерстью и напоминало симбиоз человека и волка. Этот хищник бежал к Зорану на четырех лапах, но при желании мог, казалось, встать только на задние.

Оцепеневший от ужаса Зоран, даже если бы попытался уклониться, не сумел бы этого сделать, несмотря на всю свою невероятную реакцию и ловкость. Волкоподобный зверь не бежал. Он как будто летел, подобно выпущенной стреле, разрезая при этом воздух. Приблизившись к Зорану на расстояние трех-четырех метров, он оттолкнулся от земли задними лапами и с силой бодающегося быка влетел в наемного убийцу, отчего тот впечатался спиной и затылком в ствол того дерева, к которому отступал.

В глазах Зорана мгновенно потемнело, и он перестал что-либо чувствовать, так как потерял сознание.

***

Ближе к полудню он очнулся, обнаружив себя на полу какого-то небольшого помещения, напоминавшего очень скромное и давно заброшенное жилище.

Например, лесную хижину.

Вся мебель, стены и потолки были покрыты пылью и паутиной. К одной из стен прилегала кровать, к другой – пустой шкаф. Посередине комнаты располагался деревянный стол, с одним-единственным стулом, где восседал высокий, богато одетый мужчина благородной наружности, с черными длинными волосами и довольно густой, но ухоженной бородой, подчеркивающей волевой подбородок. Взгляд его был твердым, но при этом довольно добрым. Мужчина вопросительно смотрел на Зорана своими голубыми глазами.

Зоран посмотрел на свои ножны и заметил, что меч находится в них. Мужчина заговорил:

– Я не стал забирать у тебя оружие, потому что в бою со мной оно тебе все равно не поможет. Ты даже вынуть его не успеешь, как я уже превращусь. Другое дело, что убивать тебя я совершенно не хочу. Но отчего ты решил сделать это со мной, мне абсолютно не ясно. Мы же даже не знакомы. Хотя род твоей деятельности мне примерно понятен, потому как от тебя за милю несет кровью.

Зоран приподнялся и сел на пол, уперевшись спиной в стену. Ребра его жутко болели, а голова раскалывалась и немного кружилась. Но все же он не собирался отказываться от нападения на графа, однако решил дождаться более удобного момента. А пока можно и обменяться парой фраз:

– Да, мы не знакомы. Вернее, ты меня не знаешь. Но зато мне хорошо известно, кто ты такой. Тебя зовут граф Рудольф фон Пацифор. Известный в этих краях выродок и убийца.

Рудольф поднял брови и посмотрел на Зорана с выраженным удивлением.

– Похоже, ты знаешь меня лишь наполовину. Тебе известно, как меня зовут. Я действительно граф Рудольф фон Пацифор, оборотень. Но я никакой не убийца, а напротив, пацифист и исключительно миролюбивый чело… исключительно миролюбивый ликантроп. Ума не приложу, кто сочиняет байки о моей кровожадности, ведь мои когти и зубы до сих пор не забрали ни одной жизни. Во всем Ригерхейме у меня не найдется ни одного врага, и посылать за мной убийцу вряд ли кто-то захотел бы. Из этого я делаю вывод, что ты пришел сюда по собственной инициативе. Но ради чего? Ради славы? Впрочем, я думаю, ты сам меня просветишь. Так может, представишься для начала?

– Зоран из Норэграда. Можешь считать, что я наемник. Только очень избирательный. Сражаюсь с теми, кто приносит слабым боль и страдания. С такими, как ты.

– Хм. Рыцарь, значит?

– Нет. Наемник.

Рудольф грустно ухмыльнулся.

– Пока ты еще не собрался с силами, чтобы напасть на меня, я тебе кое-что расскажу. Историю, противоположную той лжи, в которую ты поверил с большой охотой, как я вижу. Моя болезнь начала проявлять себя, когда мне было ровно тридцать. Но проявлялась она не так, как у большинства тех, кто ей страдает. Спонтанно в вервольфа я превратился лишь однажды: это был мой самый первый раз, но даже это превращение отличалось от превращений других больных. Обычно, когда ликантроп впервые превращается в хищника, он буквально сходит с ума от нахлынувшей ярости и жажды крови. Он выбегает на улицу и разрывает на куски всякого, кто попадется ему под руку. Но со мной все было иначе. Я проснулся однажды ночью от того, что почувствовал, как чешу себя за ухом… ногой. Я вскочил и подошел к зеркалу какой-то странной походкой: мне было неудобно идти и хотелось встать на четвереньки. В зеркале я увидел чудовище. Но никакой жажды крови я не испытывал. Я был просто человеком в теле зверя. Превращение обратно произошло тоже спонтанно. После него я мигом отправился в медицинскую библиотеку и набрал кучу книг о ликантропии. Изучив их, я узнал, что моя болезнь называется «контролируемая ликантропия», очень редкая разновидность, при которой человек меняет лишь свою оболочку, но разум остается нетронутым. Изучая книги дальше, я научился контролировать не только свой рассудок во время превращений, но и сами превращения: теперь я мог превращаться в волка, когда и где мне вздумается. Но я не пользовался своей способностью, потому что находил ее ужасной и отвратительной. Более того, будучи человеком чести, я сообщил о своем недуге властям. Вот тут-то и начались все мои беды. По городу разошелся слух о моей болезни, и люди начали бояться. Тогда власти решили провести ряд экспертиз, чтобы убедиться, что я не опасен. Во время них я сотни раз превращался из человека в волка и обратно, ни разу не проявив при этом агрессии, а, напротив, демонстрируя способность к мышлению даже в обличье зверя. Но власти это впечатлило лишь частично: они не стали применять в отношении меня крайние меры вроде казни, сохранили мой титул, но признали потенциально опасным и депортировали из Хикона в Ярру. В этой деревне я продолжил мирно жить с людьми и пытаться наладить с ними хорошие отношения. Я даже дарил некоторым из них драгоценности из своей бесчисленной коллекции, когда они по очереди убирались в моей усадьбе. Мне казалось, что в Ярре меня со временем приняли, и был благодарен крестьянам за это. Но не тут-то было. Йохана загрыз волк. И жители решили сначала, что это я. Они пришли ко мне с вилами и топорами, грозясь убить, если не уйду. Я стал объяснять им, что лесника порвал не я, а волки, которыми я, кстати, еще не командовал тогда. Я даже превратился в зверя у них на глазах и в таком виде принялся доказывать, что мои клыки и когти намного больше волчьих, и раны на теле Йохана явно нанесены не мной. И знаешь, Зоран, я видел, что крестьяне верят мне. Верят, но не признаются в этом. Потому что уже все решили. Точно так же, как в свое время это сделали жители Хикона. Решили, что без чудовища, пусть и неопасного, им будет спокойней. И думаю, это правильно. Действительно правильно. Инстинкт самосохранения присущ всему живому, это нужно принимать как данность: без обиды и без злобы. Я понял крестьян и ушел, поклявшись перед уходом, что ни один волк в этом лесу их больше не тронет. И держу свое слово до сих пор. И меня удивляет тот факт, что ты пришел сюда за мной. Я безобиден, Зоран, и не представляю угрозы ни для жителей Ярры – о чем те прекрасно знают, – ни для горожан, ни для кого-либо еще. Добавлю также в свою защиту, что я мог с легкостью убить тебя в лесу и до сих пор могу это сделать. Но не хочу этого ни капли. И никогда так не поступлю, ибо убивать людей нельзя. И волков, кстати, тоже. – Рудольф с укором посмотрел на Зорана. – Надеюсь, я хоть немного изменил твое мнение обо мне?

Зоран оказался шокирован услышанным. Потому что доводы графа показались ему более чем убедительными. Так, как рассказывает Рудольф, действительно могло быть, а если бы было по-другому, то тело Зорана уже переваривалось бы в многочисленных желудках волков из стаи. Но он еще дышал.

– Да, Рудольф. Изменил.

Граф улыбнулся. У него оказалась приятная и доброжелательная улыбка. Он снова заговорил:

– А теперь ответь мне на вопрос, Зоран, потому как ты кажешься мне порядочным человеком, и от этого запах крови от тебя вводит меня в недоумение. Зачем ты убиваешь?

Зоран задумался, но довольно быстро нашел, что ответить:

– Видишь ли, граф, быть пацифистом вроде тебя, конечно, хорошо. Это избавляет тебя от выбора. Ты можешь пройти мимо несчастной матери, сына которой подсадил на наркотики какой-нибудь барыга, и не избавить мир от этого подонка, прикрываясь пацифизмом. Ты можешь пройти мимо невинного работяги, который остался без нескольких пальцев и не способен теперь зарабатывать на жизнь после пыток какого-нибудь дознавателя-садиста, желающего «повесить» на него преступление, которое тот не совершал. И ты ничего не сделаешь этому дознавателю из-за своего равнодушного миролюбия. Ты можешь проходить мимо зажравшихся банкиров, которые за крохотные задолженности обманом и угрозами отнимают у людей целые дома. И ты пальцем не тронешь этих банкиров, ведь ты – пацифист. Нейтралитет – это худшая отговорка из всех, что я слышал. Кровь всегда требует крови, граф.

Рудольф грустно улыбнулся так, словно знает что-то такое, что Зорану только предстоит постигнуть, и ответил:

– Не знаю, кто внушил тебе такие представления о справедливости, Зоран, но при всем уважении, их даже искаженными не назовешь… Они больные, Зоран. Уродливые. Неужели ты сам этого не понимаешь?

– Я понимаю лишь то, что уродливое мировоззрение далеко не всегда является неправильным. Оно просто слишком неудобное, потому что переполнено правдой. А правда очень редко бывает завернута в красивую обертку, граф.

– И как же твоя правда поможет вернуть тому работяге пальцы, Зоран?

– Никак. Но она и не преследует такую цель.

– А дом банковскому должнику?

– Не поможет, но и не в этом смысл.

– А тот наркоман, о котором ты говорил? Ты можешь вылечить его своей правдой?