Хроники Ворона. Книга первая

Спутником Кинаэль был Мерелис Тод, верховный судья из знакомой Зорану и далеко не освобожденной от преступности Трезны.

Сам Мерелис при этом пышными речами убеждал всех в обратном, приводя статистические данные:

– Без ложной скромности заявляю, что за время моего нахождения в должности уличная преступность в Трезне снизилась на пятьдесят шесть процентов! А соблюдение налогового законодательства и вовсе находится на особом контроле!

– А что стало с вашим градоначальником? С бароном Друнвельдом фон Рериком? – поинтересовалась Тэя.

Зоран заметил, как Мерелис слегка побледнел и замешкался.

– Эээ… он скончался… скоропостижно. Проказа, знаете ли. Смерть Друнвельда – воистину черная страница в истории нашего города. Вся Трезна оплакивала его. Он был весьма известен тем, что одинаково заботился как о знати, так и о простых крестьянах и ремесленниках.

Зоран не сдержал смех, но быстро заставил себя успокоиться. Это заметили почти все чародейки и их спутники, в том числе Кинаэль, которая тотчас злобно посмотрела на самозваного детектива, но промолчала, увидев, как в ответ на нее бросила столь же ненавидящий взгляд Адела.

– Но кого же назначили на пост мэра вместо него? – продолжила интересоваться судьбой Трезны черноволосая чародейка.

– Пока что никого, – отозвался Мерелис.

Беззаботные и полные лжи разговоры продолжались еще около получаса, после этого Тэя громко произнесла:

– Сестры, пора начинать!

«Начинать что?»

Вдруг чародейки практически синхронно хлопнули в ладоши, и свет тотчас куда-то пропал, будто его стерли из этого мира, и стало совсем темно. Зоран огляделся по сторонам и посмотрел вверх, в надежде увидеть полное звезд небо. Но вокруг было лишь черное полотно. Абсолютная, непролазная тьма. И тишина – музыка также перестала играть, а голоса умолкли. Зоран не чувствовал рядом с собой Аделу, но все еще чувствовал под собой стул, что давало понять – он все там же, на Лысой горе. Но где тогда Адела? Почему он перестал видеть и слышать? Он ослеп и оглох? Нет, он чувствовал, что это не так. А еще он чувствовал какое-то странное, неведомо откуда взявшееся спокойствие на душе. Кроме того, мышцы перестали ему подчиняться, и он не мог заставить их поднять свое тело со стула, так же как не мог ничего вымолвить. Не мог и почему-то не хотел.

Зорану еще не приходилось иметь дело с магией, но сомнений не было – это была именно она.

«Чертово волшебство».

Вдруг он услышал голос. Он не принадлежал какой-то одной из чародеек. Это был голос всех их сразу, и нотки Аделы тоже в нем присутствовали. Не хор, а один голос, слитый воедино из семи других. Семикратно властный, семикратно звонкий, семикратно сильный и необычайно прекрасный, но при этом довольно пугающий и доносившийся будто из другого мира.

– Говорите. Правду, – повелевающе сказал голос.

И вдруг Зоран почувствовал, что вновь обрел способность говорить. Остальные мышцы все еще его не слушались, но язык так и рвался в бой. Причем Зорана одолевало жуткое желание говорить все, что требует его душа. Только правду. Но он пока что держался и молчал. Остальные спутники чародеек оказались слабее и начали свою невольную, но самую искреннюю исповедь.

– Если честно, – начал полководец Клем Валетудо. – я не думал, что мне придется сидеть здесь со всяким отребьем, вроде этого Третиса и Зорана. Это же просто два безродных болвана, портящих праздник своим видом.

– Если честно, Клем, – парировал его Третис. – мне тоже противно находиться здесь с тобой, псевдогероем. Вместо басен о своих подвигах и «гуманного отношения к пленным» рассказал бы лучше, как ты насиловал женщин в разграбленных тобой деревнях и сдирал кожу с их мужей, если они сопротивлялись.

– Это война! Там нет правил и законов! – огрызнулся Клем.

– А еще мог бы рассказать, как ты, олух, бездарно проигрывая битвы из-за упрямого нежелания слушать своих советников, пытался незаметно сбежать из лагеря, боясь быть убитым или захваченным в плен! Тоже мне, вожак! Оставляешь своих людей на произвол судьбы, а сам бежишь, как крыса! Только твоим советникам с трудом удавалось тебя остановить, дабы не посеять панику в армии! Да и вообще, кого из них наградили за войну с Южным Альянсом? Никого! А ведь это они ее выиграли! Они, а не ты!

– Я должен был бежать! Должен был! Когда умирают простые солдаты – это одно, они должны умирать, это их долг! Моя жизнь важнее, и я должен беречь ее! Я командую дивизией и… и… да откуда ты вообще знаешь все это, мать твою!

– Просто я никакой не торговец, старый ты олух. Я всю жизнь воюю. И тогда воевал, только как наемник, в составе твоей армии. И поражался тому, какой ты осел. Сейчас же я воюю как пират, на море, под началом бесстрашного капитана Скерра Рыжей Ярости. И мы тоже грабим и убиваем, знаешь ли, прямо как ты. Но даже у нас есть некоторые принципы. И мы хотя бы не прикрываемся званиями и медалями. Убийца женщин и детей – значит убийца женщин и детей. Ничто не оправдывает его действий. Даже война. Да, я не благороден. Но и тебе я не позволю называть себя таковым. Ты еще хуже, чем я.

Зоран все еще молчал.

– Я… я просто художник… чего вы от меня хотите? Отпустите меня… – взмолился Аскельт Целони.

«Сразу видно, чистая душа».

– Отпустите, прошу…

– Да заткнись ты, наконец, чертов слюнтяй! – пророкотал археолог Йоэль фон Браф. – Мне не нравишься ни ты, ни твоя дурацкая мазня!

– Просто авангардизм придуман не для таких узколобых людей как ты, Йоэль. – заступился за художника филантроп Руперт фон Амильон.

– Да что ты! Ну куда мне, простому археологу, до такого широко мыслящего филантропа, как ты! Ведь если бы я был таким же умным, то, наверное, тоже насоздавал бы кучу различных фондов «в поддержку детей-инвалидов», «в поддержку вымирающих видов животных» и других! И точно так же, как и ты, ни одной кроны не отдавал бы ни детям-инвалидам, ни еще кому! А как бы я делал, Йоэль? Правильно, все деньги, уготованные для тех, кто в них нуждается, я бы с большим удовольствием оставлял бы в своем кошельке! Так ведь, а, филантропишка?

– Я хотя бы не убиваю собственных работников, чтобы не платить им за их труд, как это делаешь ты.

– Те раскопки оказались неожиданно затратными! Я не мог позволить себе обанкротиться!

Зоран едва сдерживался, чтобы не присоединиться к нескончаемому гомону признаний и разоблачений, как вдруг услышал голос верховного судьи Трезны Мерелиса Тода:

– Знаете, – обратился он ко всем сразу, – наиболее сомнительной из всех здесь присутствующих мне представляется фигура мастера детектива. Вы ведь на самом деле никакой не детектив, а, мастер Зоран? Вы похожи на какую-то смесь шпиона и разбойника, но это – вещи несовместимые. Стало быть, вы одно из двух. Так кто же вы?

«Да уж, проницательный тип. И в сравнении с остальными – воспитанный».

Мерелис Тод, похоже, смог заинтересовать своей догадкой всех сидящих за столом мужчин. Они прекратили свои споры и замолчали в ожидании ответа Зорана. Они знали, что он неизбежно последует, так как чувствовали – самозваный детектив испытывает то же, что и они. Непреодолимое желание говорить правду.

И Зоран заговорил:

– Да, Мерелис, ты прав. Я – не странствующий детектив. Настолько не странствующий детектив, насколько твоя Трезна – не образец законности и правопорядка. Как ты там сказал про смерть Друнвельда? Скоропостижная? Нет. Мгновенная. Я отрубил ему башку своим мечом, и это заняло меньше секунды. Я сделал это, потому что он торговал людьми, заключенными в его тюрьму за надуманные обвинения. А родным этих людей он говорил, что они сбежали. Все эти люди были из простых. Ремесленники, в основном. Это к слову о том, как он о них заботился. И плакали люди после его смерти скорее от счастья, а не от горя. Хочешь узнать, как я осмелился его убить? Все просто: убивать для меня скорее неприятно, чем страшно. Я умею это делать лучше, чем кто-либо, так как это моя работа. Убить и остаться незамеченным для меня проще простого. Напомню тебе, как меня зовут. Я – Зоран из Норэграда. И я – ворон с горы Афрей. Орден, который все вы считаете лишь страшной легендой, существует, и я тому подтверждение. А теперь ответь мне, Мерелис, чтобы я знал, стоит ли мне прийти в Трезну еще раз, но уже за тобой, или нет: знал ли ты о том, что Друнвельд фон Рерик – работорговец?

Напряженная тишина повисла в воздухе. Было слышно, как судья Мерелис громко сглотнул слюну из-за страха. Но уйти от ответа он не мог – ему не позволяла магия, которая развязала им всем языки.

– Да… да, я знал. Друнвельд платил мне, чтобы я закрывал на все глаза.

– Жди меня, Мерелис. Я приду за тобой.

Верховный судья Трезны тяжело охнул. Больше никто не заговорил.

Семь женщин хлопнули в ладоши почти одновременно, и свет появился вновь. И звуки музыки. И все вдруг стало как прежде, как было до того, как все исчезло. Только сидевшие за столом мужчины изменились: они выглядели уже не праздными и беззаботными, а встревоженными и обеспокоенными. Глядя друг на друга, побледневшие и испуганные, они не понимали, что с ними только что произошло. Мерелис побледнел при этом больше всех. Один Зоран сохранял внешнее спокойствие. Когда он повернулся к Аделе, ему показалось, что она смотрит на него с восхищением.

– Сестры! – провозгласила Тэя. – Думаю, никто не станет спорить, что победительницей в этом году становится Адела.

«Победительницей?»

Когда аплодисменты чародеек утихли, Адела встала:

– Благодарю вас, сестры, за замечательную ночь. Мы все в равной степени победили, потому что праздник удался на славу! А теперь, когда он подходит к концу, мы с Зораном вынуждены удалиться.

Чародейки попрощались с ними, после чего Адела и ее спутник ушли.

***