Поймать и приспособить! Полусказка

А что ещё он мог им приказать в сложившейся ситуации?

Тем временем Иван и товарищ Серый приплыли в Широкую Здесю. Сойдя на причал, Иван с удовольствием втянул ноздрями воздух родины. Пахло сосновой хвоей и смолой, молодой травой, дымом и скотиной. Три года не был! Волк тоже принюхался, но ничего угрожающего не учуял.

До родительской избы добрались уже в темноте. Это было хорошо для конспирации, соседи уже легли спать и Волка не видели. Да и Ивана им видеть было ни к чему.

Родителей дома не было, они два года тому назад подались на заработки в Сибирь, на деревообрабатывающий комбинат. Иван, не включая Лампочку Ильича (шар со специальным газом внутри, начинает светиться, если стекло потереть сухой тряпочкой), накрыл стол. Поужинали сухарями и тушенкой, нашедшимися в кухонном шкафу. Волк ловко вылизал банку и, сыто отдуваясь, заявил:

– Щас спою!

– Ты что!? Соседи услышат! – всполошился Иван, – Не пой!

– Не могу не петь, луна-то, эвон, какая!

Иван глянул в окошко: луна, действительно, круглая и огромная, висела над лесом тазиком из начищенной меди.

– Да я тихонечко, вполголоса, – успокоил напарника Волк, – Вот, слушай:

Нэсе Галя воду

Коромысло гнеться.

За нею Иванко

Як барвинок вьеться.

Галю ж моя Галю

Дай воды напиться…

Пел товарищ Серый отлично. Приятным баритоном, хотя и с хрипотцой. Иван украинского не знал, но понимал почти всё. Понравилось необычайно! Когда песня закончилась, он попросил:

– Спой… спойте ещё, пожалуйста!

Волк хитро ухмыльнулся и запел:

Не жалею, не зову не плачу!

Всё прошло, как с белых яблонь дым…

Иван слушал песню на стихи опального Есенина, как завороженный. Откуда? Ведь ни в одной библиотеке его книжки не найдёшь!

– Ты… вы где эту песню выучили?

Волк почесал задней лапой за ухом:

– Жил я у одной учителки… ещё до армии. Богато в хате книжек имелось, штук сто… или двести. Она Есенина каждый раз перед сном читала. Вслух. А то и пела… А вот, послушай эту!

Отговорила роща золотая

Берёзовым весёлым языком…

Необычный концерт длился целый час, пока напарников не потянуло в сон.

Через одну избу от Ивановой свет горел до полуночи: девушке Рогнеде не спалось!

Выйдя в сумерках умыться перед сном, она заметила Ивана, входящего в дом! Приехал, наконец-то! Сердце так и перевернулось, ибо Иван давно и прочно там угнездился. Сам он, правда, об этом ничего не знал, но Рогнеда отчаянно надеялась, что однажды их жизни сплетутся неразрывно. В смысле, полюбит её Ваня, как она его, и посватается! Только выходило, что случится сие не раньше, чем он училище своё окончит, то-есть, через полтора года. Конечно, влюбиться Ваня и раньше мог бы, да три года в отпуск не приезжал. Зато теперь… В голове Рогнеды моментально составился план: надобно завтра с утречка к нему зайти, типа, просто поздороваться, да о жизни в Ленинграде поговорить. Потом можно спросить, надолго ли в отпуск, ненавязчиво предложить постирать бельишко, борща принести да каши гречневой, али курицу жареную: нешто мужик для себя самого стряпать будет? А сухомятка вредна для здоровья! И вообще, бабы говорили, что путь к сердцу мужика лежит через утробу! Да она и овцу зарежет, чтобы любимому угодить! Мать поймёт, возражать не будет. Женихи, они не дождь, с неба не падают. Надобно из кожи вывернуться, а Ванюшу завлечь, ведь двадцать лет скоро стукнет! … Ой, а как он поёт замечательно! Чуть слышно, правда, но всё равно, здорово!

Вернувшись в дом, Рогнеда улеглась в постель, но Лампочку Ильича не потушила, а принялась рассматривать единственную имевшуюся у неё Ванину фотографию, где он со школьной футбольной командой снят в десятом классе. Фотку эту Рогнеда выкрала у Ивановых родителей в позапрошлом году, но совесть её не мучила: во-первых, ей нужнее, во-вторых – у них ещё есть. Ах, Ваня! Какой же ты славный да пригожий! Так и зацеловала бы всего до синяков! Насмотревшись, спрятала фотографию за отставшие обои. Повертелась, пытаясь уснуть. Встала попить водички, а то сильно разволновалась. Задержалась у зеркала, критически оглядела своё отражение: лицо круглое, с ямочками на щеках, нос курносый, глаза зелёные, брови тёмные, густые, волосы богатые, медные, кудрявые. Сиськи большие, говорят, мужикам такие нравятся. Но веснухи-конопухи! И лицо, и грудь сплошь усеяли, проклятые! Эх, кабы знать заранее, что Ваня в отпуск приедет, можно было бы в райцентр смотаться, к косметологу. На Сивку-Бурку денег, конечно, не хватило бы, но магический крем от веснушек купить – вполне! Прецедент имеется: деда Силантия внучка, Валька-бригадирша, вон, тоже конопатая была, а кремом намазала физию – и осыпались конопухи! Только красоты это ей, увы, не прибавило.

Уже в полночь, потушив свет, Рогнеда вспомнила самое заветное: как Ваня, уходя на учёбу в училище, пожал ей руку и сказал: счастливо оставаться, Рогнежка! Пиши иногда! Ой, она руку потом две недели не мыла, тайком Ванин запах нюхала! А писать не ленится, конечно! Каждый день письмецо на почту носит до сих пор. И о погоде, и о жизни в деревне, и об удоях, и о товарищах, кто не уехал, а в конце, этак, ненавязчиво: остаюсь ваша соседка Рогнеда. Ключевое слово здесь «ваша». Когда-нибудь, да сработает! А Ваня, бессовестный, ответил за всё время только три раза…

Рогнеда была девушка крупная и пышная, как дамы на полотнах художника Рубенса, ибо семья корнями уходила в Гиперборею и все предки были варяги, а папа даже председатель колхоза. Поэтому, когда она ворочалась и вздыхала, кровать громко скрипела и этим скрипом разбудила мать.

– Что, доченька, кряхтишь? Или живот прихватило? – встревожено окликнула она Рогнеду.

– Нет, мам, всё в порядке! И вовсе я не кряхтю!

Однако Брунгильда Олафовна встала и принесла настою ромашки:

– Выпей, сразу живот как рукой снимет!

– Да не хочу я!

– А я говорю: пей! – настаивала мать, нависая над дочкой грозовой тучей.

Пришлось выпить. Ромашка подействовала успокаивающе и девушка уснула.

Солнце едва встало, позолотив верхушки сосен и радостно полюбовавшись на своё малиново-алое отражение в озере, а Рогнеда уже была на ногах. Сноровисто управившись с домашними делами (подоить и выгнать корову в стадо, задать корма поросёнку и овечкам, собрать яйца в курятнике, натаскать воды для стирки), она надела лучшую юбку и модную вышитую кофточку, купленную в Петрозаводске зимой, и медленно, с достоинством двинулась к Ваниному дому.

– Эх, хороша у Свенсонов девка! И красавица, и умница, и в руках любое дело огнем горит! – улыбнулся старый Антип своей старухе Кларе, – Повезет однажды какому-то парню!

Клара улыбнулась в ответ, зная, о ком мечтает Рогнеда, но промолчала, ибо вслух об избраннике девушки говорить нельзя, пока они не помолвлены. Сглазить можно.

Девушка тем временем вошла во двор и постучалась в ставню. Никто не отозвался. Странно! Может, спит ещё? Постучала снова. Почувствовав беспокойство, толкнула дверь, позвала в полутьму сеней:

– Иван Иваныч! Вы тута?

Отклика не последовало. Поняв, что изба пуста, раздосадованная Рогнеда огляделась: у рукомойника на влажной земле след сапога, значит, ушел милёнок куда-то спозаранок! Обошла двор и нашла ещё один след. Собачий. Нет, волчий! Как это? Ваня с волком, что ли, ушел? Следы, отчетливо различимые в траве за огородом, вели в сторону болота. Поразмыслив, Рогнеда решила, что так оно тоже неплохо: встретит Ваню подальше от деревни, случайно, как бы! Куда бы он ни шел, она за ним увяжется, соврет, что заблудиться боится. А по дороге о многом можно поговорить! Или, скажем, ногу подвернуть понарошку, чтобы обнял и идти помог! А она закинет руки любимому на шею и… Сладкая судорога предвкушения поцелуя заставила на секунду замереть сердце. Быстро вернувшись домой, девушка переоделась: брезентовые портки, болотные сапоги, штормовка. В заплечный короб положила топорик, еды на сутки, жбан квасу. О том, что уходит на болото, матери оставила записку.

Выросшая в лесном и озёрном краю, она много раз ходила с батей на охоту, а с матерью и подругами – по грибы и ягоды, так что заблудиться нисколечко не боялась. Следы Ивана и волка читались отчётливо. Вперед! Рогнеда уже догадалась, куда они держат путь: на Горелое болото! Отлично, туда есть тропка покороче. Правда, через топь, но это неважно. Она обгонит Ваню и выйдет навстречу! А там будет действовать по плану (смотри выше).

Вернувшись в Петрозаводск и получив нагоняй от приехавшего босса, Пётр и Павел принялись залечивать травмы, а Костас, в смысле Филатыч, принялся думать, как быть дальше.

Первоочередной целью Царевича было, несомненно, Горелое Болото, ибо именно оно упоминалось в сказке. Филатыч коварно подстерег курсанта Рахимова (Иванова соседа по дортуару) во время увольнения и угостил пивом. Безотказный приём! Надо только сказать, что компания нужна – и любой согласится. За пивом искусно навёл его на тему Змея Горыныча и – вуаля! Парень, не подозревая, что перед ним шпион, простодушно пересказал сказку, которую, почему-то, забыли засекретить.

«Значит, надо идти туда! Но, не в одиночку же?»

Кадров у византийской разведки, кроме Петра и Павла, в Петрозаводске на тот момент не имелось. То-есть, резидент-то был, но временно отсутствовал (отбывал пятнадцать суток за мордобой в пивной). Пришлось возвращаться в Ленинград, просить помощи у тамошнего резидента. Резидент – галл Шарпантье, скрывавшийся под личиной заведующего фотоателье, долго канючил, что у самого людей не хватает, работы навалили выше крыши… И, вообще, его дело – разведданные собирать в кучку и переправлять в Центр, а боевики, дескать, не его епархия. Филатыч пресек его увиливания простым упоминанием, что дело находится на контроле у самого Тита Корнелиуса Пиринейского, и предложил связаться с ним по спецсвязи, ежели что не ясно. Имя грозного маршала произвело желаемое воздействие. Шарпантье поскреб по сусекам и предоставил в распоряжение Филатыча двух агентов, обычно использовавшихся для наружного наблюдения. Работали они под псевдонимами Арнольд и Феликс. Оба сугубо городские, даже в настоящем лесу никогда не бывали. Но пообещали научиться всему по ходу дела. Остаток времени перед отъездом в Петрозаводск Филатыч использовал для закупки одежды и обуви для новых помощников. Не в костюмах же и полуботинках им по болотам шастать!