Корнелиус ди Ранейро был младшим, четвертым сыном в семье обедневшего арагонского дворянина Филиппа ди Ранейро, и, таким образом, шансов на наследство у него не было никаких в любом случае. Оставалось надеяться на свою светлую головушку, крепкую руку, острый меч и удачу. Ну, и на дух авантюризма, бурливший в крови! Семнадцати лет Корнелиус, изучив искусство фехтования и стрельбы (важнейшие умения дворянина!), взвесил все шансы и решил на военную службу к королю Филиппу Осторожному не поступать (хотя и звали настойчиво!), ибо там скорее можно было найти смерть от пули или сабли, нежели богатство. В колониях же энергичный молодой дворянин мог разбогатеть довольно быстро, так как благородных людей на руководящие должности там не хватало. Поэтому он поехал в Америку, предварительно постигнув четыре действия арифметики и искусство вычислять дроби. Там, за пять лет, поучаствовав в разных авантюрах, сильно не разбогател. Зато случай свел его с умирающим от лихорадки монахом братом Педро, который передал ему письмо к самому Папе, утверждая, что за доставку Корнелиус получит щедрую награду. Так и случилось! Мало того, Григорий XIII дал ему корабль с отрядом головорезов и приказал плыть в Америку, на полуостров Юкатан, за сокровищами индейцев, обнаруженных тем самым монахом, братом Педро. Благословение тоже дал, а как же! Однако, перед расставанием тонко намекнул, что, если Корнелиус обманет Священный Престол, то будет отлучен от Церкви и предан анафеме. Ничего страшнее такой кары доброму католику и представить было невозможно, поэтому Корнелиус рисковать не стал. Потеряв в джунглях половину отряда, нашел сокровища и привез в Ватикан. Всё по честному сдал папскому казначею! Ну… почти всё. Папа остался доволен и дал новое задание, нынешнее.
На описываемое время кабальеро стукнуло двадцать семь лет – для мужчины пора зрелости в самом расцвете! Был он долговяз, худ и жилист, а также недурен собой. Бороду брил, усы же, наоборот, отращивал. В размахе эти усы, если их укрепить воском, уже достигали одиннадцати дюймов! Ещё немного – и будет полный фут!
Днем, пока дьяк Григорьев и стрельцы были озабочены погрузкой ясака – в основном разные меха и рыбий зуб (моржовый клык), Корнелиус с Самиром прогулялись по Кориже. За храмом, шагах в сорока, обнаружилась обширная городская свалка. А может – помойка.
Обломки дерева, кости, рыбьи потроха… Воняло гадостно.
– Вот, господин, это здесь! – показал Самир в самую середину мусорной кучи.
– Что? – не понял Корнелиус.
– Вход в нору. Я рылся там, ибо был голоден, нашел несколько костей с хрящами и три больших рыбьих головы, совсем свежие. Там ещё было много еды, но я…
– Рассказывай про вход в нору! – раздраженно перебил раба Корнелиус.
– Да, значит, вход я нашел случайно, у меня туда нога провалилась. Я сперва испугался, но решил посмотреть, что там. И пополз. Только я не дополз до конца, забоялся, что меня заметят жрецы. Но я видел свет факелов сквозь щель в каменной стене.
Корнелиус задумчиво покусал губу. Место пустынное, ночью тут никого не будет. Стражи далеко и вокруг храма не патрулируют. Можно рискнуть! Вот, только, придется лезть в помойку… Одежду потом не отстираешь, пожалуй. Ну, он что-нибудь придумает!
Снова был обед у князя, на сей раз выставившего на стол не только пиво, но и меды. (Примечание: меды пьются очень тяжело! И наутро от них особо гадостное похмелье! Проверено Автором на добровольцах в лабораторных условиях!). Корнелиус ел умеренно и пить отказался: для ночного мероприятия нужна была ясная голова и тощее брюхо.
После того, как он пропустил подряд три тоста, князь нахмурился:
– Почему не пьёшь, долгоусый? Что, не уважаешь нас? Али княжеское угощение тебе не по нутру?
Дружинники заржали. Стрельцы подобрались: вдруг князь всерьёз разгневается и примется Корнейку казнить-убивать?
– Уважаю, очень уважаю! И угощение мне сильно нравится! Только я нынче животом скорбен… понос, ага!
Все сочувственно покивали. Князь повернулся к жрецу:
– Полечи-ка гостя, Дорен!
Жрец налил в кубок немного уксусу:
– Вот, выпей, сразу понос пройдет!
Пришлось выпить. Уксус оказался зело ядрёным, и Корнелиус аж в узел завязался. Позеленел, закашлялся…
Князь, сочувственно сдвинув брови, показал на него пальцем:
– Надо же, как с лица сбледнул!
Корнелиус попытался улыбнуться. Вышло неубедительно.
– Ну, что, прошло брюхо? – деловито поинтересовался жрец-лекарь.
– Прошло-о… – натужно выдавил пациент.
– Значит, пить можешь! Эй, штрафную ему!
Исцеленный понурился: избежать винопития не получилось.
Опростав здоровенный, на четверть ведра кубок, Корнелиус резко окосел и вскоре упал головой на стол. Больше к нему никто не приставал. Полежав немного, наш герой встал и, пошатываясь, покинул трапезную. С помощью подскочившего Самира он отправился в отхожее место, где, засунув два пальца в горло, освободился от выпитого. До самой ночи валялся на соломе в лабазе, охая, если входил кто-нибудь из стрельцов.
В полночь, когда весь город погрузился в сон, Корнелиус и Самир крадучись выбрались из лабаза. Дойдя до помойки, оба разделись догола. Самир, пошарившись некоторое время в мусоре, негромко окликнул:
– Есть, господин! Нашел!
Корнелиус, зажав в зубах кольцо маленького фонаря с толстой сальной свечой, осторожно лег на живот и скользнул в нору. Кинжал он повесил на шею. Ползти было не просто, а, скорее, трудно. Плечи и зад постоянно задевали за каменистые стены, пару раз нора меняла направление и приходилось извиваться, как жонглёру на ярмарке. После очередного поворота натолкнулся на крысу – огромную, как кошка. Крыса была очень недовольна вторжением в своё личное пространство: шипела, топорщила шерсть и пыталась атаковать. Пришлось доставать кинжал, но до схватки дело не дошло: грызун скрылся в какой-то щели. Самир осторожно сопел позади. Казалось, они ползли уже целую вечность… Внезапно свет фонаря уперся в стену, сложенную из грубых камней, ничем не скрепленных. Внимательно изучив кладку, Корнелиус выбрал парочку, изъятие которой не привело бы к обрушению всей стены, но позволило бы протиснуться внутрь. Поддев и расшатав кинжалом сначала один, а потом и второй, протолкнул их внутрь. Те упали без особого шума. Произнеся шепотом молитву ангелу-хранителю и передав сообщнику фонарь, кабальеро ди Ранейро вниз головой скользнул в открывшуюся пустоту. Падать оказалось не высоко – футов пять. Вытянутые руки спружинили, он перекатился через левое плечо, больно ушибив крестец об один из камней. Но, в целом, проникновение прошло удачно! Встав на ноги, он взял протянутый Самиром фонарь.
Взору предстало удивительное зрелище: в центре склепа размером сто на сто шагов стоял невысокий каменный постамент, на котором лежала статуя девушки, совсем такая же, что приснилась запрошлой ночью! Оная статуя излучала мягкое сияние чистого полированного золота и смотреть ни на что другое было невозможно. Как зачарованный, Корнелиус подошел ближе. Девушка была красива, но непривычной красотой: высокая, ростом с самого Корнелиуса (а он был без одного дюйма шесть футов!), с длинной шеей. Головка изящная, увенчанная простым пучком волос, собранных на затылке в мячик. Высокий лоб, слегка выступающие скулы, прямой римский носик с деликатно вырезанными ноздрями. Губы полные, красивые, слегка улыбаются. Глаза… Корнелиуса бросило в дрожь при мысли, что бы с ним стало, если бы сии глаза с невообразимыми ресницами взглянули на него. Помер бы на месте, не иначе! Посмотрел ниже: маленькая грудь двумя округлыми холмиками радовала взор безупречной формой. Талия… слишком тонкая, у живых дев таких не бывает! Округлое лоно, довольно широкие бёдра, переходящие в длиннющие ноги. В руках, сложенных под грудью, зеркальце. Набравшись храбрости, потрогал статую и вздрогнул: под пальцами ощущалось скорее тепло, нежели хлад металла! Тихонько постучал по бедру костяшками пальцев. Звук раздался тупой, деревянный. Не звонкий, не металлический. Ага, понятно: статуя деревянная, покрыта сусальным золотом! Но, до чего же тонкая, однако, работа!
Достав из мешочка на груди бумагу и свинцовый карандаш, принялся зарисовывать. В детстве он был очень неплохим рисовальщиком, даже в соседнее аббатство звали помогать фрески расписывать. Вот и пригодилось! Закончив, довольно хмыкнул: получилось очень похоже! С трудом оторвав взгляд от богини, осмотрелся по сторонам: вдоль стен полки, заваленные всякими ценными вещами, видимо, жертвоприношениями. Слитки меди, серебра и золота, оружие, драгоценные камни в сундуках… Много лет, а то и десятилетий собирали, не иначе! Внимание привлек странный меч на восточной стене, явно очень старый, судя по форме. Выглядел он, как отлитый в грубую земляную форму и затем не обработанный. В смысле, не отшлифованный. Взял, повертел в руках. Странный меч! Тяжелый широкий обоюдоострый клинок… и не похоже, что металлический! Лезвие острейшее, но неровное, выглядит так, будто его никогда не точили, вынув из формы. Решил прихватить с собой, показать Папе. Дополнительное доказательство посещения склепа не помешает! Сунул в мешочек и горсть необработанных рубинов. Пора смываться! Подошел к отверстию в стене, в котором сверкнули глаза терпеливо ждавшего Самира.
– Лезь сюда!
Самир, кряхтя, просунулся в дыру. Осторожно спустив его на пол, Корнелиус объяснил:
– Я полезу первым, а ты подашь камни, чтобы заделать лаз. Затем я втяну тебя, ты положишь камни на место.
– Я понял, господин!
Корнелиус втиснулся в нору, оставив ноги снаружи, чтобы за них можно было ухватиться. Самиру легче, он тощий и гибкий, сможет извернуться, чтобы скрыть следы взлома. Как назло, погас фонарь! Ну, ничего, можно и на ощупь.
Самир просунул в нору камни, почему-то три, а не два, и по ногам господина вскарабкался следом.
– Ставь камни на место!
В ответ натужное пыхтение:
– Уже… ставлю…
Поползли обратно.
Осторожно высунув голову из норы, Корнелиус внимательно огляделся: никого, слава Деве Марии! Вылез, помог Самиру. У того в руках был какой-то предмет.
– Что это у тебя?
– Не знаю, господин. Я думал, камень, а оказалась деревяшка…
При свете луны Корнелиус рассмотрел деревянный цилиндр, украшенный резьбой. Ладно, потом разберемся! Вход в нору завалили сучьями.
Подхватив одежду, направились к озеру, никого не встретив по дороге. На пляже Самир долго тер своего господина песком, намыливал восемь раз, испотребив все мыло до тоненького обмылка. Этим обмылочком намылился сам. Вода была холоднющая! Оба промерзли до зубовного стука. Зато теперь почти не воняли!
Вернувшись в лабаз, Корнелиус вытащил флягу с агуардиенте, сберегаемого с самой Италии. Отхлебнул несколько глотков огненной ароматной жидкости. Полегчало! Согрелся, зубы перестали стучать. Самиру не дал. Обойдется мальчишка!
(Примечание: агуардиенте – апельсиновая водка. Крепче русской водки шестнадцатого столетия вдвое! Пьется, тем не менее, на удивление легко, и наутро проявляется лишь сухостью во рту и небольшим головокружением! Проверено Автором на добровольцах в лабораторных условиях.)