СССР
Вспомнив и осознав всё это, Геннадий Петрович с ужасом пришел к выводу, что у него начался старческий маразм вместе со склерозом.
31-го декабря советский бог шел по великой стране, не замечая счастливых и скорбных, замученных и расстрелянных без вины, лауреатов и аутсайдеров, задавленных автомобилями и покалеченных на заводской службе, висящих на доске почета и повесившихся за ее пределами, гениев и безмозглых, мертвых во гробах и живых во Христе, застрявших в лифте и завязших в болоте, приехавших на вершину и вылезших из топи, глядящих вдаль и скорбно насмотревшихся; не обращая внимания на любимых, ненавидимых, одаренных, неимущих, пьющих и непьющих, берущих и дающих, раздетых и одетых, живых и мертвых, позитивных и негативных (в ВИЧ-контексте и без него), прекрасных и уродливых, целомудренных и блядовитых, старых и молодых, видящих и видевших…
Идущий по стране бог затронул почти каждого.
Советский бог Алкоголь.
Видеосалон постепенно заполнялся народом. Были всякие: от полуспившихся грузчиков или скучающих одиночек-инженеров/бухгалтеров с завода до интеллигентов с дамами на первом свидании. На стенах тесного коридора при входе висели потрепанные плакаты с голливудскими актерами, актрисами и постеры разных фильмов.
Петька торопливо отдал деньги за вход и юркнул в низкое помещение «Видеоподвала» в надежде занять место получше. Сразу за компанией студентов с бутылками пива, разговорами разбавляющих ожидание, когда выключат свет, чтобы начать сеанс, в дальнем конце зала, у батареи темно-зеленого цвета, почти в обнимку расположились Серега и Света. Петька подсел к ним.
Поздоровались, обменялись новостями и слухами. Серега жил в Петькином дворе, а Света в соседнем. И ходили все, конечно же, в одну школу (только Серега со Светой были на год постарше).
Наконец свет погасили. На экране телевизора пошла заставка студии, началось кино… Гундосый голос переводчика объявил название.
– «Кошмар на улице»?! – изумился Петька. Он-то пришел совсем на другой фильм.
– Это же про Фредди Крюгера вроде? – не понял Серега. Света нервно поджала губы, посмотрела на своего парня, который тоже ответил ей тревожным взором стремительно темнеющих глаз. А Петька уставился в маленький экран, который будто стал отдаляться, словно вжимаясь в стену, в пространство. Картинка в телевизоре, наоборот, как бы наползала на зал, забирая с собой зрителей…
Посетители видеосалона исчезли, буднично и бесследно. Петька потерянно огляделся. Серега и Света тоже пропали: он связался с нехорошей компанией после армии, стал наркоманом и умер от передоза в темном подъезде; она после школы пошла по рукам, став элитной шлюхой, а в лихолетье ей перерезали глотку…
Петр поднялся со стула, оглядел полутемный подвал, устало вздохнул, взял метлу и пошел на улицу. Повсюду, как всегда, валялся мусор. Под вязами опять насрали.
В уборке территории перед заводом текстильной продукции принимали участие: парторг (похмельный седой мужик), комсорг (довольно юная социально-активная девушка), начальник цеха (почти всегда страдающая недосыпом полустаруха) и простые рабочие люди.
Грабли, мётла и лопаты… Чистота земли, чистота души, чистота страны… Красота космоса, сутулость неправды, небывалость бытия… Окейчики, ребятушки… Но всё же – насколько ебическая жопа вон у той комсомолочки.!. Эпическая прическа Бога вместо бороды… Мести вместе, шатать честно, грести грустно… Кратер на луне, кратер под водой, кратер на картине… Катерина, Марина, Ирина… Всплеск ультрамарина, выводок за поводок, мусор на савок… Соло под гитару, сам валяюсь пьяный, кожаный кусок… А вот говна кусок, и только что его убрали… Но через космос полетим, и никуда ж не денешься, но и планету не оставишь… Пересмерть и воскрешение нации заводской, трубопродув и воскресение, трупорасход и разложение… Летит по миру небо, сверкают звезды в глубине, сидит бухой на глыбине… Переманил меня наш комсомол ебучий… Опять грозил всем наш генсек великий… А шоколадные какашки снова на совке… Из воска все основы, из стали все опоры, из меди все запоры… Трахал треугольник, плакал старый школьник, серая судьба без капли молока… Цок-поцок, красное копытце, заметает осень сердце у девицы… Мед полей, мед метлы и мед славы… Старый апрель, слишком старый… Окать, акать, какать и срать… Жизнь уже не пытаться понять…
Перестав незримо бредить, парторг тряхнул седоволосой головой и увидел Эпштейнов (мужа и жену), идущих по дороге прочь.
Внутренне прихуев, парторг обратился к прогульщикам:
– Эпштейны! Вы почему не на субботнике?!
Супруги с улыбками поглядели на него:
– А мы евреи. Мы в субботу не работаем.
Чернобыльский саркофаг, казалось, фонил темнотой. Яркая ночь над окраиной Припяти трещала счетчиком звезд.
Михаил открыл банку тушенки и сел есть под трескотню радиоэфира (старый приемник стоял на столе, чтобы экранировать воздействие Чумака: такое прозвище носил один из местных мутантов, способный гипнотизировать людей на расстоянии выстрела как минимум дробовика).
Михаил учился на метеоролога. И за неуспеваемость на практику был сослан сюда, в пустую Припять, смотреть на небо Чернобыля и делать замеры. Собирать данные и материал для диплома. Правда, в том, что место, бывшее когда-то городом при АЭС, опустело не совсем, Михаил убедился сразу же после приезда. Привез его сюда, конечно же, какой-то военный, в шутку назвал сталкером, дал ружье и патроны (плюс сухпаек) и укатил прочь… Практика студента-метеоролога должна была продлиться две недели.
А в первый час по прибытии на него напал Бухгалтер: хиленький с виду мутант с огромными «линзами» глаз. Михаил пугливо застрелил это чучело, разметав содержимое большой башки Бухгалтера по асфальту. Жидкий мозг мутанта, струясь вонючими ручейками, будто сам заползал в трещины на дороге.
Дальше «сталкеру» попались Продавец, Повар и Милиционер. Первый хитрил и зазывал, второй был просто каннибалом, а третий являлся «оборотнем». Михаил пристрелил их всех, сам поражаясь собственной хладнокровности.
Оказалось, что «сосланный» студент-метеоролог вполне прилично стреляет. И способен выжить в радиационном Аду возле мертвой АЭС…
Он нашел старую сторожку на окраине города. И начал в ней жить, полноценно и впервые за многие годы – правильно (по крайней мере, именно так ему и казалось)…
После трех месяцев жизни в Зоне, питаясь консервами со складов, охотясь на зверей и мутантов, обыскивая местность в поисках интересных вещей и явлений, Михаил изменился. Он понял, что сам становится мутантом. Он превращается в Сталкера. Самого первого.
Великолепным весенним вечером Тамара шла на почтамт. Рабочая смена почти началась, но девушка непременно успеет, ведь всё вокруг так и дышит счастьем: и красные флаги на зданиях, и стрелки часов на почтамте (показывающие без пяти девять), и желтоголовые фонари, и телефонные будки, и киоски «Союзпечати»…
Тамара прошла во внутренний двор, свернула к двери, ведущей на «телефонку», поднялась на второй этаж и очутилась на работе. Здесь размещался коммутаторный зал. Некоторые Тамарины подруги уже начали службу. На девушках были наушники с микрофоном, каждая сидела на стуле перед своей панелью, принимая очередной вызов. Над залом высились четыре осветительные лампы.
– Семенова, опять чуть не опоздала… – строго обратилась старшая телефонистка к Тамаре, складывающей свою сумочку в шкафчик с номером 45 и берущей оттуда рабочую гарнитуру.
– Но не опоздала же, тетя Таня, – весело ответила ей Тамара и пошла к своему месту у дальней стены. Кивнув подружкам-сотрудницам, девушка подсела к коммутатору, подключила к нему наушники и начала свою смену. Привычно гасли и зажигались лампочки, штекеры ловко ходили в умелых руках, через эфир летели обрывки фраз и обращений, разговоров и просьб.
«Девушка, родная… Мне бы ей только про могилку пару слов сказать…»
«Здравствуйте… А вот я ему и докажу, гаду, блядь, такому, что зря он меня молотком-то убил тогда… Такая пьянка ведь хорошая начиналась…»
«Ну отреклись вы от меня перед лагерем… Но помянуть хоть раз в годик же можно…»
«Когда именно?.. Да сразу после испытаний… Оформили всё как несчастный случай, ага…»
«Служил я в ГПУ, служил… Так за что же мне теперь каяться?»
«А опосля мне пулю в затылок, да и все дела…»
Мертвецы звонили и звонили. Некоторым – особо буйным или ненастоящим покойникам (бесам, демонам, чертям и прочим сущностям, под них подделывающимся) – приходилось отказывать в разговоре, но большинство Тамара соединяла с абонентами. И тихо слушала их беседы с живыми…
Посреди смены тетя Таня отпустила ее вздремнуть. В комнатке отдыха располагалась старая кровать, накрытая простецким одеялом. Девушка взяла из прикроватной тумбочки небольшую подушку, сняла туфли и улеглась прямо на одеяло, положив подушку под голову…
Тамаре приснилось советское красное небо, через которое летело черное солнце в желтом ободе короны. Тревожный ветер подгонял луну, что тоже здесь была и мрачно зеленела в облаках тумана (ретивый ветер быстро их разгонял, но они наползали опять, словно силясь спрятать неуместное светило).
Маленькие шрамы внутри смерти на строгом заборе между мирами истекали золотом спермы, как будто закрывая проход. Но Тамара смогла ловко поднырнуть под перемычку, после чего поле перед ней заколосилось, заиграв маревом тьмы под черным солнцем…
Тамара увидела дом в этом поле, до него было далеко идти, но все-таки она пошла… Дверь отворилась почти бесшумно. В доме за пустым столом девушку-телефонистку ждала Сорока-Ворона:
– Да ты садись, девица… – существо жестом правого крыла пригласила Тамару за стол. Та послушно села. – Набегалась, поди?..
Девушка кивнула, соглашаясь.
– Ну что, позванивают, неугомонные? – Сорока-Ворона покачала клювом, словно осуждая звонки мертвецов. – А чаво ж им еще делать-то, родимым!.. – Хозяйка дома всплеснула крыльями, затем свела их и прижала к столу, как будто оперлась локтями. Оперенье меняло цвет с черно-лилового до сине-зеленого со всею мрачностью оттенков. «Пальцами» крыльев Сорока-Ворона картинно обхватила клювастую голову:
– А ты вот думала, красавица, почемуй-то вам ничего нельзя? – существо с хитринкой в блеск-глазах зыркнуло на Тамару из-под «пальцев».
– Да почему же нельзя-то? – изумилась телефонистка. – Всё у нас вроде можно… Всё есть. Живем счастливо…
Хозяйка-птица «усмехнулась» клювом:
– И мертвецы звонят, ага… Я ж на Архипелаге Архетипов бывала, а ты мне говоришь… Не понимаешь, девица… – Сорока-Ворона снова покачала головой, расцепила крылья и опустила их под «подол» столешницы. – У вас же вся Реальность под надзором… Да и не реальная она вовсе…
Девушка удивленно уставилась на хозяйку странного дома. За окнами стал виться ветер, перегоняя тьму над полем с края на край, неправильные солнце и луна как будто поменялись местами, а красный небосклон раскололся вспышками молний. Сорока-Ворона раскинула крылья: ее оперенье превратилось в экран, на котором зашептались нездешние звезды в густом тумане тишины, и мертвый мороз завихрился куда-то на запад бесконечности космоса, а голоса, возопив, резко смолкли в испуге, ведь Королева Снегов и Огня взошла над зарей мироздания, заржавели цветы вечности, распустились вулканы мороза, заиграл снегопад белой рябью, забросал белизной Красный Кремль, но только напрасно, ведь Вечный Генсек, сменяя эпохи, оставаясь над властью, награждая, карая и ограждая, будет всегда внутри красных стен. А Бога придется оставить.
Вздрогнув всем телом, Тамара проснулась. Огляделась по сторонам (полутьма кутала комнату, из коммутаторного зала доносились фразы и щелчки), потянулась на одеяле, поднялась, покидая кроватный «остров сновидений», влезла в туфли и вернулась к работе.
Мертвецы продолжали звонить…
Сосед Семена начал стучать в 11.20…
Соседу был ответ в 12.15…
Милиция приехала в 13.02 (и соседа забрали)…
Другой сосед (пьющий мужчина, одинокий вдовец) возобновил стук в 17.05…
В 17.12 Семен снял трубку и позвонил (отстучав «за два прошлых раза»)…
Всё было тихо до 18.06 (пьяные соседи снизу устроили поножовщину с диким криком, стуком и грохотом)…
На самого Семена настучали ближе к полуночи.
Кожаный Комиссар вышел на середину помоста. За его спиной, блестящей мрачной чернотой, вились высокие красные флаги.
– Ликбез! – сурово рявкнул Комиссар в пространство перед собой. И словно космос пошатнулся от этого…
Люди на площади глуполицо переглянулись.
– А чаво эта? – недоверчиво спросила туповатая баба в первых рядах. Комиссар косо ухмыльнулся и резко дернул рукой, словно саблей. И в тот же миг с бабы, задавшей идиотский вопрос, слетело лицо. Она глухо охнула, но осталась стоять, тревожно ощупывая голову руками. Вслед за ней по толпе прокатился вал осознания.
Довольный Комиссар с помоста смотрел на то, как толпа постепенно становилась безликой. Люди послушно лишались личностей под трепет красных флагов и молчаливое одобрение представителя власти.
– БезЛик… – угрюмо пробормотал один из крестьян, снимая шапку вместе с лицом.
Савелий впервые увидел Двойника через окно автобуса.
Дело было так: Савелий (обычный заводской парень) зашел в двери общественной машины, пробил билетик компостером, сел на свободное место (людей было немного), оглядел салон слегка унылым взглядом и стал смотреть на город в окно, когда автобус двинулся…
Его Двойник шел по двору, засунув руки в карманы куртки. Он являлся точной копией Савелия, только одежда была другая. Причем работал Двойник тоже каким-нибудь грузчиком, дворником, штукатуром или кем-то еще в подобном разбросе…
Сначала Савелий опешил, автобус умчал его прочь, Двойник скрылся из виду, Савелий успокоился… А уже на работе, в душном цеху, среди гула и грохота, Савелий опять наткнулся на Двойника. Тот вышел из каптерки, бегло осмотрелся, стрельнул сигарету у мастера цеха и направился на перекур. Одет он был уже по-другому: в простую рабочую униформу. Савелия Двойник не заметил…
В заводской столовой бренчали ложками по посуде, торопливо поглощая пищу. Савелий прошел к раздаче, коротко поздоровался с парой приятелей, взял чай и пюре с котлетой, занял освободившийся стол, когда его Двойник мелькнул в проеме дальних дверей, скрываясь в туалете…
Двойник явился снова после смены: на уличном транспаранте вместо молодого комсомольца, мужественно сжимавшего кирку, Савелий увидел себя. И сразу же ускорил шаг, почти переходя на бег…
У автомата с газводой Двойник Савелия спокойно ждал, когда стакан наполнится крем-содой…
Двойник с букетом цветов стоял под памятником…
В винно-водочном отделе гастронома «Ландыш» Двойник приобретал бутылку водки (затем завернул за плавленым сырком)…
Двойник заходил в кинотеатр «Родина»…
Девушка, продававшая пломбир у Сквера Пионеров, мило беседовала с Двойником о погоде…
Пивная прямо за парком культуры приглашала Двойника с друзьями на пару-тройку кружек пива…
Измотанный Савелий, затравленно мыча, бежал по набережной. Сумасшедший закат валился в воду: красный шар солнца почти соединился со своим отражением…
Остановившись, чтобы отдышаться и привести мысли в порядок (хоть на мгновение почувствовать себя собой), Савелий заприметил кудрявого фотографа, который снимал целующуюся пару. А закат продолжал падать в свою красную колыбель…
