Запретный мир

– За вами я вернулся, чтоб спасти, – а вы мне лишь упреки говорите?

Раз так, спасайтесь сами из ловушки! Я больше помогать вам не намерен! В седалища я всех вас… так и знайте! Пока кролики перекликались, Бел склонился к Деборе и прошептал:

– И так у вас всегда было?

– Как? – тихо спросила она.

– Я имею в виду, кролики всегда были такими… большими? И разговорчивыми?

– Не кролики – кроли, – поправила она. – «Кролики» – это обидно, все равно что назвать людей «человечишками» или «людишками». И конечно, они всегда были такими.

– То есть и до оцилиндривания?

– Да.

– А кто еще у вас разговаривает?

– О чем ты говоришь?

– О других зверях. Они тоже разговаривают?

– Так! – возмутилась Дебора. – Ты – расист?

– Ни в коем случае. Просто у нас животные никогда не разговаривают.

– Но кроли – не звери. Не животные. Звери – это звери, люди – это люди, а кроли – это кроли.

– Ты имеешь в виду, что они просто еще одна, ну… разумная раса, которая так же, как и люди, обитает в Кабуке? В отличие от диких зверей… к примеру… не знаю, медведей, лисиц… э-э… тушканов каких-нибудь, которые не разумные и, соответственно, не разговаривают?

– Ну да! – подтвердила Деби.

– Вот теперь понятно. А что он говорил о ритуалах?

– Точно никто не знает, но кролей постоянно требует доставлять к себе Посвященная Шанго. Какие-то жертвоприношения. Она помещает их в Круг… не знаю, что это такое… И они вроде как исчезают и назад уже не возвращаются.

– Очень странно, – заметил Бел. – В моем мире доставать кроликов из шляпы – обычный цирковой фокус. Этот самый А. Левенгук, владелец шляпы, тоже подобным занимался. Интересно, есть здесь какая-нибудь связь?

– Вы ваще об чем думаете? – язвительно вставил Гунь Ситцен. – Вам бы, умникам, подумать, чего с нами собирается делать Лагерлефша.

Солнце зашло, и снег на плоских крышах окрасился в густо-синие тона. Народу на улицах почти не было, узкие окошки озарились светом факелов и тростниковых свечей.

Ярче всего горели окна Большого Сруба, здания, напоминавшего ангар для хранения негодных корабельных остовов. С разных сторон по замерзшим притихшим улицам к Срубу пробирались несколько десятков посиневших от холода, дрожащих женщин в кимоно.

* * *

Снежная Свонна высморкалась в платок размером с лошадиную попону. От двух резких перемен климата, через которые она сегодня прошла, у нее разыгрался насморк катастрофического масштаба. Свонна бросила платок на пол и довольным взглядом окинула главный зал Сруба, под стенами которого горело около сотни факелов на железных треногах.

Северянки переоделись в домашнее…

И происходило то, что в Асьгарде именовалось культурным проведением досуга с небольшим количеством жертв и разрушениями чуть выше среднего. То есть сестры отрывались вовсю.

Помещение наполнял лязг мечей, топоров, щитов, рогов для питья и для производства музыкального праздничного рева, крики, стоны, звуки песен и хоровой рокот голосов, звучащих одновременно и вразнобой.

На устланном соломой полу стояли столы и бочонки, по нему топали могучие пятки, а иногда пробегали другие пятки, не столь могучие, – это мужчины, расставив очередную порцию мисок с дымящимися кусками жареной тушканины, спешили убраться из зала, увертываясь на ходу от загребущих женских рук и прикрывая платками косы. Национальный северный вид спорта – борьба с тушами тушканов – велся прямо на столах, поверхность которых иногда достигала площади небольшого стадиона.

Спортсменки-любительницы и спортсменки, уже давно и заслуженно считавшиеся профессионалками, топтались по посуде, совершая броски и подсечки безответных соперников, а окружающие с ревом восторга, сопровождавшего каждый удачный финт, обливали их вином и забрасывали обглоданными костями. Среди столов происходили поединки между лихими представительницами юной поросли, насосавшимися грибного отвара, – они хотели победой доказать, что уже достойны носить рогатое ведро.

Свонна окинула сборище взглядом и вгрызлась в тушканий бок, когда к ее уху склонилась первая помощница Тайя Строга и с гордостью произнесла:

– Сегодня у нас весь Асьгард.

– Аф! – Лагерлефша со стуком бросила обглоданную кость на стол прямо в лужу вина. – Скоро прилетайт Стрекозный Дракон и принесет в жабрах жр’ицу от дер Шанго.

– Но разв’е не было соопщения, что визит жрицы отмен’яется? – удивилась Тайя.

– Да, но нетавно пришло еще одно: Дракон все же прилетайт. Пойди скажи, чтоб привел’и пленников.

Тайя встала и двинулась к выходу, пробираясь между бочонками, столами и разгоряченными телами и при этом мысленно с размаху хлопая себя ладонью по лбу.

Сегодня днем, отлучившись под каким-то предлогом с корабля, в условленном месте она встречалась с посланницей Лепестка Лотоса Саакэ. От посланницы к Тайе перешло некоторое количество золотых монет, а от Тайи к посланнице – некоторое количество сведений, самым важным из которых было сообщение о том, что Стрекозный Дракон со жрицей от Шанго этой ночью не прилетит.

Посвященная запрещала вооруженные конфликты между своими адептками (если только эти конфликты не разгорались по ее прямому попустительству) и потому, естественно, в присутствии жрицы Саакэ не решилась бы атаковать Большой Сруб. Но, как выяснилось, этой ночью жрица на драконе все же появится здесь…

Тайя вышла в коридор, ведущий к тюремным ямам. Там перед бочонком сидели две охранницы с рогами в руках. Тайя приказала им:

– Привет’ите тех троих и Ушастого!

Затем, чувствуя нервную дрожь в своих довольно-таки полных коленках, она двинулась назад и тут услышала, как в гул, доносившийся из зала, вплелся новый звук. Покрывшись холодным потом, Тайя Строга на цыпочках пробралась к дверям и выглянула.

Изо всех окон и дверей в зал лезли проворные фигуры в кимоно, со сведенными от холода скулами и синими лицами. Они наскакивали на северянок, а те ревели, спьяну не понимая, что происходит, и хватались за оружие.

Тайя Строга глубоко вдохнула, зажмурила глаза и нырнула в зал головой вперед, как в омут.

В яму опустилась узкая лестница, и вверху одна из охранниц скомандовала голосом, который теперь уже не был так же тверд, как раньше:

– Эй, вы, мал’енкие людишки, и ты, Ушастый, вылезайт! – Вслед за этим над краем ямы показалось раскрасневшееся лицо.

Баган Скунс первый шагнул к лестнице и стал подниматься, в то время как одна охранница говорила другой:

– Теп’ерь можно буд’ет уйти и не охраняйт больше эт’их басурман.

Кроль достиг верхней ступени. Когда охранница попыталась схватить его за уши, чтобы побыстрее вытянуть на пол, Баган вдруг схватил ее саму за руку и сильно дернул. Число опустошенных к тому времени северянкой рогов приблизилось к десятку, так что она без особого сопротивления перекувырнулась через край и с удивленным воплем: «О мой Тур!» – рухнула на дно ямы.

– Лезьте вверх без промедленья! – крикнул Скунс, хватая упавший меч и наступая с ним на вторую охранницу.

Икнув, та схватилась за топор.

Внизу Гунь Ситцен засандалил хвостом по русоволосой голове северянки, а Бел де Фей, схватив Дебору под руки, рывком поставил ее сразу на пятую перекладину лестницы.