Царь Медоедов
Лавр переводит глаза на кузнеца.
Это говорит о том, что в ваших головах мрак.
(Евгений Водолазкин «Лавр»)
Для меня Печоры были землёй обетованной. Гостиничный, принимающий приезжающих потрудиться паломников не узнал меня или сделал вид, что не узнал. По заповеди старцев благословляли три дня бесплатного проживания. Можно было участвовать в послушаниях, можно было готовиться к причастию, молиться или гулять. Я само собой целыми днями помогал перебирать гнилую картошку. В итоге гостиничный оставил в монастыре каких-то гопников на разбитых жигулях и не оставил меня. Видимо им нужнее.
– Вы можете попробовать съездить в любой другой монастырь псковской области, в Никандрову пустынь например, прекрасное место – сказал монах-гостиничный. Отец Никита как-то рассказывал про этот монастырь в лесу: деревянные церкви и три целебных источника.
– Да. Почему бы и нет. – растерянно улыбнувшись пробормотал я.
От асфальтированной дороги до монастыря ничего не ходило и пятнадцать километров я преодолел пешком. Самое начало весны, когда снег ещё не везде растаял и почки на деревьях. Ни телефона, ни плеера в заношенных шмотках я шёл по мимо полузаброшенных посёлков и каких-то низин. За всё время не проехало ни одной машины. Похоже место не самое популярное. Часа через три впереди показались высокие красивые деревянные храмы. Красивое заповедное место. Мимо храма шёл монах. Я бросил рюкзак и подбежал к нему.
– Здравствуйте, простите, я бы хотел потрудиться во Славу Божию, к кому мне обратиться?
– Добрый день, пойдёмте со мной.
Оказалось, что первого человека которого я здесь встретил был сам игумен, хороший знак, подумал я.
– Кто ты по профессии?
– Повар.
– Неужели, у нас как раз уезжает повар.
– Я бы не хотел готовить. Понимаете, те кто на трапезной, ни на службы не ходят, и вообще…
– Ясно.
Все жили в деревенских домиках, должно быть когда-то заброшенных. Мне понравилось на службе в храме куда вела высокая лестница. Всё скромно, спокойно. Краем глаза я наблюдал за монахами. После ужина похолодало, я поднялся на второй ярус кровати и попытался почитать. В комнате лампочка совсем слабая и светит не в мою сторону, нужна была лампа или хотя бы фонарик. Соседей человек десять. Какой-то послушник рассказывал за столом историю знакомой женщины услаждаясь непристойными реверансами. Надо постараться его не осуждать, скорее всего он плохо ладит с головой. Душа настолько повреждена блудом. Это что-то вроде пошлой обнажёнки, которую озабоченные мужики шлют всем друзьям. Когда послушник ушёл наступила тишина. Глаза закрывались. Соседи снизу начинали разговаривать, сначала тихо, потом всё громче и громче. Я открыл глаза, за столом собрались все обитатели домика. Что там можно обсуждать с таким азартом? Всё никак не мог понять о чём они, какие-то сложные схемы взаимодействия, зачем-то идти за десять километров…И наконец я понял, они обсуждают, как замутить дозу и всем ширнуться. Вряд ли меня поселили в нарко-домик, скорее всего весь монастырь такой – реабилитационный. Странно. Отец Никита ничего не сказал, видимо он был здесь проездом, но и гостиничный в Печорах ничего не сказал. Кто-то спросил меня:
– Эй парень ты на чём сидишь?
– Как понять?
– Ну мет там или соль?
– На посте и молитве.
– А что ты здесь тогда забыл?
Иногда люди задают вопросы на которых нет ответа. Я натянул одеяло на голову, но переговоры и рассказы о том, кто где сколько отжал и как долго кого штырило, продолжались до глубокой ночи. Проснулся я не отдохнувшим. Завтрак, послушания с восьми. Нас повезли в прицепе трактора убирать спиленные деревья и ветки с обочины. С нами работал здоровый двухметровый парень со свежим розовым шрамом на лбу. У трудника рядом я спросил:
– Слушай, а откуда у него такой шрам на голове?
– Да той осенью, валили лес на дрова, и один мужик подошёл к нему, и с размаху засадил топор ему в голову, пока тот сидел-отдыхал на пеньке. Мы думали умер, да и скорая сюда ехала долго, но нет, выжил.
– А с тем мужиком что?
– Ну он сказал ментам, что увидел у этого высокого: рога и хвост. Понял, что он чёрт, и что его надо убить. На психиатрическое обследование повезли.
– Так и сказал?
– Ну он бывший наркоман, приглючило.
– Жуткая история.
– Да, после того случая Андрей стал странный и почти не разговаривает.
У меня тоже бывали галлюцинации, но приходило понимание того, что надо валить отсюда пока мне никто не засадил топор в голову. Чувство безысходности накрывало колючим шерстяным одеялом. Куда я вообще попал. На следующий день меня всё-таки поставили на трапезную. Вся готовка происходила на дровяной печи к которой я долго привыкал. Ужасно неудобно. Салаты я резал вручную. Вставал в пять утра, умывался и начинал. Каши, супы, макароны, картошка, пятидесятилитровые баки туда-сюда, туда-сюда. До меня поваров было двое и это было нормально, но одному было тяжело. Обещали дать помощника, но почему-то так и не дали.
Игумен монастыря выдающийся монах своего времени. Дважды он ездил в Чечню, где обычно священники снимают подрясники, но не он. Закрывших заглушку печки и почти задохнувшихся угарным газом пьяных трудников, он ночью вынес из дома. Как он догадался их проверить под утро – оставалось для всех загадкой. Как-то ему это открылось. В другой раз, он вышел ночью на парковку, где шла гульба, просил всех разойтись и прекратить. От перенапряжения всех душевных и духовных сил упал в обморок. Трудники разошлись, отнесли батюшку в келью. Накал бесовщины на этой парковке видимо был такой, что молящийся на них игумен получил удар. Такому игумену нужен был жёсткий благочинный вроде отца Авраамия, и говорят был такой, но в итоге уехал. Скорее всего просто устал от контингента, ведь все адекватные старались попасть в Печоры. Игумен производил впечатление, мирного молитвенного настроения. При том, что вокруг, порой, творился сущий ад. Люди приезжали потрудиться надеясь на его молитвенное заступление, чтобы избавиться от зависимостей. Кому-то помогало. Народная молва стала неиссякаемым источником наркоманов. Смог бы я там остаться? Да наверное смог бы, но это был второй монастырь в котором я жил, и меня тянуло на Украину, посмотреть Почаевскую и Святогорскую лавры.
На Пасху я причастился и сразу вышел, нужно было снять бак горячего какао с печки. Новый каменный храм и трапезную разделяло поле с деревянным храмом в центре. В темноте дорожку было почти не видно. Мне на встречу двигались тёмные силуэты.
– Эй дружище!
– Да?
– Помоги машину толкнуть, там на парковке.
Я посмотрел на неосвещаемую парковку и на шесть пьяных тел передо мной. Если они вшестером не смогли толкнуть машину, то либо там самосвал, либо на своих двоих я оттуда не вернусь.
– Я бы с радостью, но не могу, мне нужно снять какао с печи, а то оно закипит-выльется, как бы не было пожара.
– Слышь, ну ты помоги машину толкнуть.
Все мужики были не знакомые, пьяные местные? Я рассчитал в каком порядке их бить, чтобы один завалился на другого и у меня появился бы шанс убежать. Очень темно, и если я споткнусь и упаду на этом поле, то эти бизоны меня затопчут. Но вообще я только что причастился. Неужели Бог не в силах меня защитить? После причастия думать о плохом нельзя, не то что драться. Не буду драться, будь что будет.
– Простите, я не могу помочь вам с машиной, придётся вам попросить кого-то ещё.
– Да мы тебя просим, братишка, ты чего?
Стоявший сзади мужик будто очнувшись, сказал:
– Лёха, это не наша тема.
– Как не наша тема? Наша тема!
– Я тебе говорю нет.
– Как нет, ты чего несёшь?
Воспользовавшись перепалкой я пробормотал: «Простите», и быстрым шагом пошёл в сторону трапезной, прислушиваясь – не придётся ли всё-таки дать дёру. Я снял какао, и в храм решил не возвращаться. Пришёл пьяный посудомой и начал рассказывать про бывшую жену:
– Баба зачем нужна? Только для постели, убраться и жрать приготовить я и сам могу, так что единственное, что она должна хорошо уметь это – …
Я только рассмеялся, обиженный на жизнь и на женщин алкоголик даёт бесплатный мастер-класс.
– Чего ты смеёшься? Ну ты скажи зачем они ещё-то нужны?
– Даже вступать с тобой в диспут не буду.
– А-а-а! Самый умный значит, ну ладно, я посуду мыть не буду, сам будешь мыть.
– Да как угодно, иди уже отсюда, скоро братия придёт разговляться.
– Куда хочу туда и иду, никто мне не указ! – сказал он вышел.
Утром игумен проходя по монастырю увидел трёх окровавленных трудников лежащих у дерева с ножами и подумал, что они друг друга зарезали. Рядом с ними лежали два козлёнка с которых не сняли до конца шкуры. Носком сапога он разбудил одного из пьяных мясников и спросил: «Вы что иудеи? У вас иудейская Пасха? Что у вас вообще в головах, что вы так пили, что до шашлыков дело не дошло?» Он их выгнал. Всё-таки были границы терпения, через которые не стоило переходить. Хотя кто знает, для них может оно того стоило.
На Антипасху к игумену приехали духовные чада – монахини из Опочки, и с ними высокая молодая инокиня. Взглянув один раз на её лицо ты уже ни о чём другом думать не мог. Оно отпечатывалось, и когда ты моргал, притягательный образ как молнии, возникал сам собой. Я никогда прежде и никогда после не встречал такой красоты. Дело было не в губах или изгибах лица, но в той внутренней чистоте из-за которой она светилась. Будто всё время улыбаясь… но она не улыбалась. Господи, такая-то почему в монастырь пошла, если её место на обложке итальянского «Vogue». С другой стороны: если она так светится, значит она счастлива, в ней действует благодать. Господь избрал такой красивый сосуд для веры, что невольно вспоминались жития древних мучениц. Которых, пленённые красотой христианок, римские патриции пытались пытками склонить их к браку. Будь я римским патрицием, кто знает… Хотя за такое ждёт неминуемая кара.
Я стоял на литургии, но отвести глаз от неё не мог, пытался, но невольно хотелось посмотреть ещё – как утолить жажду. Неправильно это всё, но поделать с собой я ничего не мог, да и не я один наверное.
Проведя в монастыре полтора месяца я попросил немного на дорогу и поехал, на автобус до украинской границы мне бы хватило а там автостопом. Игумен на прощание сказал, как бы извиняясь: «Сам видишь, мы пока не столько монастырь, сколько братство, конечно же съезди-посмотри другие монастыри. Божие благословение на дорогу». Я проникся к нему за скромность и чувство такта, мне захотелось остаться, но я ещё так много не видел…
Ты двигаешься интуитивно, ищешь своё – методом проб и ошибок, иначе никак. Тема монастырей и церкви была мне очень интересна. Как они устроены, какие проблемы испытывают, что есть духовная жизнь помимо молитв и постов. Познакомиться с церковным преданием соприкоснувшись с живыми его носителями. Я открывал новые для себя законы бытия и хотел познать их границы. Существует различная трактовка и подход к решению вопросов касающихся веры и послушания. Если дают послушание «снимать кресты с храмов», то выполнять его не нужно, но не всё и не всегда так явно…
В ближайшем городке была небольшая автостанция, и мой автобус проходил в час ночи. Из-за большого количества цыган вокруг, я побоялся оставаться – вдруг места не будет и ночь придётся провести в компании с ними. Шёл автобус до Питера и было решено ехать на Север. Недавно я прочёл книгу про мощи Александра Свирского, как мощи Марии Магдолины, Спиридона Тримифунтского, Святой Анны – матери Богородицы, сохраняют температуру человеческого тела. Это чудо казалось мне из ряда вон, к тому же святой Александр был второй человек после Авраама, кому являлась Святая Троица в образе трёх ангелов.
Я попал в Питер в ночь с субботы на воскресенье. Броско и пёстро одетая молодежь гуляла и гудела. До утра я ходил с рюкзаком – ждал, пока откроется автовокзал. Между мной и этими молодыми людьми образовалась пропасть отчуждённости. Я считаю их ненормальными, а они пообщавшись со мной, решили бы что это я не в себе. Никто из них не обеспокоен страстями или спасением души, никому это неинтересно. Очень удобно сказать, что «Мир во зле лежит», но в каждом из них есть потенциал стать осознанным. Но как? От ума к вере не придёшь, за исключением некоторых учёных. Остаётся путь сердца, путь скорбей. Когда в жизни у тебя больше нет якоря и волны швыряют тебя на рифы раз за разом. У меня был один православный друг, который когда-то, пытался меня образумить, говорил со мной о Боге. Как он глупо звучал в мире плотских наслаждений и беззаботности. Я тогда говорил: «Какой Бог, да и зачем Он нужен? Какая в этом польза, чтобы всё себе запрещать? Я люблю девок, люблю бухать, а ты предлагаешь обо всём этом забыть… Ради чего? Небесных благ? Которых нет… Да и к тому же зачем непоследовательный Творец создал динозавров, или пирамиды, говорят построили инопланетяне». Друг печально вздыхал и не знал, что мне ответить. Через год жизни в монастыре я заехал к нему в гости. Мы поговорили и он сказал: «Я бы поверил, что кто угодно может к вере прийти, только не ты Илюх». Этим он меня рассмешил, и на вопрос «Почему же?», ответил: «Потому что ты самый отбитый из всех кого я знаю, у тебя никогда не было тормозов». Теперь я жевал большой сникерс, запивая колой и думал, что придётся исповедоваться в сластолюбии.
После бессонной ночи я дождался свой автобус, и к обеду приехал в обитель преподобного Александра. Состояла она из двух монастырей огороженных стенами в пятистах метрах друг от друга. В нежилой части находилось оформленная ниша под храмом, где как считали подвизался святой. Второй храмовый комплекс был действующий. На берегу озера, белые храмы и колокольня с лазурными куполами. Воздух искрился, и дышалось легче. На соборе сами собой проявились фрески, и рядом с этим местом я чувствовал себя особенно, как в месте откуда не хочется уходить. Поставил бы там палатку и сидел в ней. Я зашёл в сам собор где паломникам открыли мощи. Я приложился к тёплой руке святого и от губ по всему телу пробежал разряд. Можно объяснить это экзальтацией православного фанатика – самовнушению, но я был настроен скептически. То, что мощи могли «подогревать» или использовать химические реактивы, было весьма сомнительно. Я помолился святому, о том, чтобы найти путь в жизни, чтобы он помог моей матери. Пошёл искать благочинного. Благочинный был на позитиве, что сразу настораживало. Я сказал, что уже жил в монастырях. Дебелый мужичок-послушник проводил меня до кельи и сказал: «Вот здесь ты будешь жить». Единственный человек, которого я презирал всеми силами души и не хотел никогда встретить на этой земле – был тот рыжий Александр, которого прилюдно остриг отец Авраамий. Оскалившись, он сидел на кровати. «Надо валить отсюда, пока не поздно» – была первая мысль. Длинные волосы и бороду он теперь не носил, видимо на всякий случай.
– Александр. Ты?!
– Ага.
– Эм-м, ну здравствуй.
– Здравствуй.
– Э-э, если бы я знал, что так получится, то лучше бы сам тебя избил на кухне.
– Да ничего, дело старое…
– Ну ладно. Я тут ненадолго, еду на север, нужно перекантоваться пару недель…
– Понятно.
Повисла неловкая пауза, и я начал разбирать вещи, Александр вышел. Так продолжалось всё время, мы не выносили общества друг друга и только здоровались. Первую ночь я не спал, всё ждал, что он прирежет меня или задушит подушкой. Он лежал тихо, не ворочался, и дыхания не было слышно. В комнате, конечно, были другие трудники, но кто знает, что у агрессивного протестанта в его сектантской башке происходит. Он опять работал за деньги, на этот раз на пекарне.
Наступило сладко-ленивое лето. Я стриг бензокосой бесконечные газоны вместе с «благоразумным разбойником» Серёгой. Серёга отмотал лет десять, все руки представляли сплошной чёрный узор, какие-то мечи, черепа и пентаграммы с сатаной. Не знаю когда и как он пришёл к вере, но это изменило его полностью, он был совсем не похож на тех уголовников, которых я раньше встречал в монастырях, он реально стал добрым, прям во всём. Не то чтобы он тронулся умом, но при всей своей высокой примативности и физической силе он ни с кем не конфликтовал, всегда уступал и действительно светился изнутри своей верой. Это был первый «благоразумный разбойник», который воочию являл возможность тех перемен внутри, которые передавались всему человеку. Единственное что у него осталось от старого «наследия» это любовь к женщинам, и тут Серёга, конечно, был опасен для паломниц. Он как вдвэшник в отгуле – насиловал женщин глазами, отчего они краснели, отворачивались или переходили на другую сторону. Если бы не его добродетельный нрав, я бы серьёзно опасался за целомудренность представительниц слабого пола. Через пару недель Серёга сорвался всё-таки в мир к подруге. Проникнувшийся к моим поиском идеального монастыря, Владимир с Киева, порекомендовал поставить меня помогать женщинам в лавке, набирать воду в источнике и возить песок в часовню, построенную на месте явления Святой Троицы. Кроме того, я теперь должен был организовывать паломниц, по несколько часов в день склеивающих коробочки-упаковки. Благодаря этому послушанию они бесплатно проживали и питались в гостинице. В общем – это легче чем целый день на солнце косить траву, так что я был рад переменам.
Лавка была первым «православным супермаркетом», который я видел. Там были облачения, книги, лампадки и свечи, украшения и предметы декора, статуэтки ангелов и святых, выпечка, мёд, вино, квас… Помогая своей тёте на летних каникулах, работала одна девушка – симпатичная, с зелёными глазами, натуральная блондинка, да и её разноцветные платки и платья с цветочками были хоть куда. Интересный экземпляр. Через неделю она невзначай сказала:
– Так бы хотелось на лодке по озеру покататься…
– Угу, – пауза, я молчу, вроде намёк ясен, но как бы из этого чего плохого не вышло, да и её тётя…
– Ты бы мог меня пригласить.
– Даже не знаю…
– В пятницу я свободна.
– Ну давай посмотрим, обещать не буду.
– Может семь? На пирсе?
– Ну хорошо, давай в семь.
Было ощущение, что меня просто сняли. На пирсе были монастырские лодки и взять вёсла было не проблема. Меня смущало то, что как-то это всё похоже на укрощение строптивого, слишком она инициативна.
В пятницу бригадир-трудников и послушник позвали с собой на вёслах сплавать на ту сторону озера искупаться. Там был пляж, вечер был отличный, мужики запаслись ядрёным квасом и мы поплыли. Круто когда можно в конце рабочей недели почилиться без алкоголя и женщин, порассказывать историй, посмеяться, потупить, глядя на природу вокруг. Когда мы возвращались, уже смеркалось, а на пирсе я заметил цветное пятно и наконец, вспомнил.
– Мужики, дайте я здесь нырну, а в монастырь приду другой дорогой, а то меня там Наташа ждёт, я её в семь часов обещал покатать на лодке.
– Ты чего, сейчас уже десять, если она три часа прождала, ты просто обязан её покатать.
– Ну ладно, везите меня я сдаюсь.
На пирсе стоял пьяный парень-трудник, явно её клеил, но она стояла скрестив руки на груди и ждала меня. Ну капец. Весь этот испанский стыд, когда я виноват – что забыл, третий лишний, который не уходит, спьяну – не понимая, что происходит, и надутая как рыба фугу – Наташа.
– Прости, я, из головы вылетело, ты зачем ждала то столько времени?
– Так ты будешь меня катать или нет?
– Так, я так понимаю у вас тут всё (пьяный парень похлопал в ладоши и начал подниматься по лестнице).
– Садись – поплыли.
Я закатал рукава и мы отплыли от пирса. Девушка потихоньку начинала сдуваться, надо было её разговорить:
– Эм-м-м ну расскажи о себе.
– Я с Курска, закончила православную гимназию. Вот, мой дядя благочинный курской епархии, так что он поможет тебе поступить в курскую семинарию и ты станешь священником, а я твоей матушкой.
– Отличный план. Тебе не кажется, что наши отношения развиваются слишком быстро?
– Разве? Зато мы всё спланировали наперёд. Я знаю как всё будет.
– Не всё так просто, как тебе сказать, мир не такой простой как ты думаешь, я может не хочу учиться в семинарии и становится священником.
– Почему?
– Я думаю о монашестве.
Она удивлённо подняла брови, будто я сказал откровенную глупость:
– Ты хочешь стать монахом? В молодости?
– А что надо состариться? Давай может и я о себе расскажу.
И я рассказал, как умел, обрывисто и лаконично: про одержимость и голоса, про то что исцелился, и не знаю, как жить вне монастырских стен, а главное зачем.
– Я думала ты весёлый рубаха-парень, простой и светлый, а ты… ты… оказался очень замороченный.
– Ну прости если вывалил так сходу на тебя всё, но ты тоже меня огорошила своими планами.
– Пристань где-нибудь к берегу я выйду.
Было похоже, что она испугалась. Выскочила из лодки, наступила в воду и не оборачиваясь ушла в сторону монастыря. Я выплыл на середину озера прислушиваясь к всплескам рыб. В ленинградской области почти не темнеет летом. Какая у меня должно быть странная жизнь, если эта девушка, так быстро насчёт меня передумала. Ну бесы и бесы, что же я теперь, проклят до конца дней? Да и она странная, что тут говорить. Ладно. Только я и Бог, так бы и сидел в этой лодке – посреди времени, раскачиваясь в невесомости на волнах безмятежности.
После отъезда первого наместника-строителя, с ним уехала часть братии: иеромонахи, иеродьяконы. Остальные как бы осиротели. Им назначили наместника-епископа, который приезжал на праздники. Один пожилой монах – отец Иннокентий, рассказывал, как они в конце девяностых ночью не ложились спать – ждали машину с цементом. И ночью началось северное сияние. Все видели в этом благой знак от преодобного Александра, приехала машина. И трудники и монахи верили, что очень важно отреставрировать храмы и здания, они были уверены, что как только отстроят – то займутся духовной жизнью. Духовный подъём девяностых и начала двухтысячных. Но то время и было, по сути, духовной жизнью. Братия жила бедно и сплоченно, двигаясь к общей цели, радуясь каждой возможности помолиться в полуразрушенном храме. Они были единым целым. И когда реставрации подходили к концу и уехал наместник, стало ясно, что они не научились молиться целыми днями, послушания упраздняли, так как много жертвовали паломники и туристы. Я столкнусь ещё не раз, с тем, что новые наместники будут продавать пасеки, коров, рыбные хозяйства. Монахам нечем заняться, а в братию принимают тех кто вносит ещё больший разлад. В монастыре по итогу воцарился дух уныния, он проник везде. Братия с которой я имел возможность пообщаться, были рады поговорить о монастыре, о вере, но все они унывали и не знали, чем себя занять. Не буду углубляться в подробности того, что обычно влечёт за собой лень при наличии денег, это и так понятно. Если бы я решил там остаться, то либо начал унывать, либо впал в прелесть – выдумав себе послушание и работая с утра до ночи, чтобы ни о чём не думать. Так например поступил молодой монах работавший на огородах. Все силы он тратил на эти грядки, копая и удобряя их целыми днями, для того чтобы ни о чём не думать и ни с кем особо не соприкасаться. Помощников он специально себе не брал. В этом ли духовный путь, чтобы копаться в земле с утра до вечера. Страшно представить сколько он чистит снег зимой, чтобы не оставаться в праздности.
Жизнь полна противоречий и игрой на контрастах. Вместо того, чтобы миловаться со сверстницей я начал проявлять интерес к девушке постарше, приехавшей с ребёнком и клеящей эти упаковки. Всё началось как-то само собой. Татьяна была похожа на Одри Тоту, такая милая брюнетка, что я мог поделать. Изящная женственность всегда производит впечатление. Мы гуляли по лесу, разговаривали обо всём. Я начал ждать этих вечеров и перестал появляться на службах. Вы могли подумать: «Он всё-таки стал нормальным парнем». Но это не так. Невозможно переиграть, исправить те ошибки, что я совершу, можно только постараться понять, как непостоянен и уязвим человек. Это была симпатия, страсть, но не любовь, в том возвышенном смысле духовной любви, возможной между мужчиной и женщиной. В то утро она причастилась, ей сделали выговор – «Не сбивай молодого парня с пути», кто-то доложил про наши прогулки, ей поставили ультиматум. На следующий день она уезжала к мужу с которым её кроме ребёнка ничего не соединяло. Я был оскорблён всеми этими беспочвенными подозрениями. Взяв её руку я повёл её на один из озёрных пляжей. Впервые здесь со всех деревьев раздавалось карканье ворон. Никогда их столько не видел. Явно плохой знак, но мне было обидно, что вселенная решила предупредить меня воронами и не обращал на них внимания. Пусть тогда клевета будет правдой, раз они так думают.
С ней было потрясающе, но в какой-то момент я ослеп. С открытыми глазами ничего не видел, только свет. В сердце кто-то огромный открыл дверь, посмотрел с разочарованием несколько секунд, и закрыл её. Зрение вернулось. Мы искупались. Осознавая то, что в духовном мире произошло что-то очень-очень серьёзное, я рассказал об этом видении Татьяне. Она несла послушание звонаря в своём храме и духовнику рассказывать об этом не хотела и боялась. Несмотря на предупреждение, свыше мы вечером ещё раз «прогулялись». Утром она уехала, а я остался с этим чувством внутренней пустоты. Позже я рассказал про потерю зрения и дверь в сердце – монахам, конечно без подробностей. Они сказали, что так – от человека уходит Благодать. Имея ввиду нечто большее, чем то, что принято называть благодатью, уходит Божие благословение, которое невероятно сложно вернуть. Встреча с Богом, которую ждёшь, часто происходит не во время молитвы, а в момент твоего сильнейшего отступления и падения. Как разнится царапина на новом зеркале и на грязной исцарапанной консервной крышке, так и есть различия между человеком стремящемся на небо и живущем во грехе – не обращающем внимания на свои страсти. Его духовный взор меркнет, загрязняется, он становится бесчувственным для духовной жизни.