Однажды летом

Телескоп. В общем, мамонты уже вымерли, так что задерживаться не будем.

Папа. Я хотел еще выяснить насчет зуба…

Телескоп видит, что Жора и Волков нетерпеливо топчутся уже у самой двери.

Телескоп (торопится). В общем, это зуб не мамонта, а, кажется, слоновый. Вы посидите здесь в кресле, отдохните, а я сейчас приду!

Папа. Но ведь это кресло – предмет, так сказать, европейских народов…

Телескоп. Ничего. Садитесь.

Он усаживает маму в кресло, папу ставит рядом, девочку сажает на мамины колени и обращает внимание общества на картину «Венеция под гнетом феодализма». Заводит музыкальный ящик.

Старинная полька. Тонкие игольчатые звуки. Хранитель музея выбегает на улицу.

В сияющей рамке двери друзья горячо что-то обсуждают, часто хватаются за колесо и жестикулируют.

Семья сидит, окаменев, как перед фотографом, смотрит на «Венецию» и слушает музыкальный инструмент XIX века.

Вбегает Телескоп.

Телескоп (решительно). Граждане, музей закрывается! Папа и мама подымаются, благодарственно жмут руку хранителю музея. Все выходят на улицу. Шкатулка продолжает играть.

Из комнаты видно, как Телескоп извне запирает дверь музея, как он навешивает ставни на окна. В комнате становится темно. Только сквозь щели ставень проходят пыльные лучи света.

В темноте музыкальная шкатулка замолкает. Последний звук ее хрипло съезжает вниз.

Из тьмы раскрывается маленькая клубная сцена. Звонит председательствующий Волков. Над его головой большой чертеж автомобиля и лозунг: «Автомобиль – не роскошь, а средство передвижения». Задник сцены изображает пейзаж с луной. К столику прислонен велосипед, звоночком которого Волков пользуется для ведения заседания.

Волков заглядывает в «Незаменимое пособие для общих собраний».

Волков. Позвольте, товарищи, считать собрание ячейки Автодора открытым.

Из зала доносятся бурные продолжительные аплодисменты.

Волков (переждав шум и снова заглянув в книжку). Позвольте, товарищи, считать эти аплодисменты… эти аплодисменты…

Новый взрыв рукоплесканий. Возгласы на самой высокой ноте: «Предлагаю послать приветствие редакции любимого журнала „За рулем“». Грохот аплодисментов. Крики «Ура!».

Аппарат открывает зрительный зал и обнаруживает, что весь вышеозначенный шум производят Жора и Телескоп, кроме которых в зале, установленном скамьями и разнокалиберными стульями, никого нет.

Волков (красивымораторским движением руки останавливает овацию). Позвольте, товарищи, эти аплодисменты… Нет, не могу… Не могу говорить без аудитории.

Все трое угрюмо сидят друг против друга.

В наступившей тишине явственно слышатся тонкая фиоритура кларнета и судейский футбольный свисток.

Жора в гневе подбегает к окну и распахивает его.

Теперь слышны, тупые удары о мяч, свистки и крики запыхавшихся игроков.

Жора высовывается и смотрит вниз. Во дворе играют в футбол в одни ворота, обозначенные свертками одежды. Один лишь известный уже нам голкипер в футбольном наряде. Остальные – в длинных штанах, а некоторые даже босиком. Длинные вечерние тени пересекают двор.

Жора. Эй, чемпионы! На собрание!!

Но чемпионы продолжают прыгать на своей площадке. Никто даже не подымает головы. К тому же в эту минуту голкипер пропустил мяч, и ликование играющих достигает предела.

Разноголосый вопль.

Жора с досадой захлопывает окно.

Крик затихает.

Клубный коридор. Три двери одна за другой. Жора стремительно открывает первую дверь.

В комнате, подперев руками челюсти и вцепившись в свои шевелюры, сидят измученные шахматисты. На миг они оборачивают к Жоре затуманенные глаза и вновь склоняют головы к доскам.

Жора открывает вторую дверь. Тут собрался духовой – кларнет, барабан, валторна, геликон и тарелки. Геликон – голый волосатый человек в трусиках. Как раз в ту минуту, когда Жора заглядывает в комнату, капельмейстер в расстегнутом военном френче взмахивает рукой и командует.

Капельмейстер. Марш номер восемь. Три, четыре!..

Оркестранты надувают щеки.

Оглушительное и весьма фальшивое начало марша. Громче всех действуют тарелки.

Жора врывается в третью комнату и замирает на пороге. Там все приготовлено к заседанию, но, кроме тоскующего председателя, нет ни души.

Председатель (бросается, к Жоре, жалобно, голубиным голосом). Так нельзя, товарищи! Никто не идет на кружок проф-знаний!

Жора испуганно отшатывается и захлопывает дверь. Медленными шагами входит он в зал.

Жора (не глядя на друзей). Все в порядке. Собрание считается действительным при любом числе явившихся. Все усаживаются за столиком на сцене.

Жора. Что же нам нужно, чтобы достроить автомобиль?

Волков. Энтузиазм.

Телескоп. И деньги.

Волков. Энтузиазм у нас есть.

Телескоп. А денег нет.

Жора (звонит в велосипедный звонок). Подожди, давай сначала выясним, что у нас есть… Значит, энтузиазм… так… Потом, да… энтузиазм.

Пауза, во время которой не замеченный никем входит, позабыв закрыть за собой дверь, и присаживается на скамью незнакомец в лошадиной шляпе.

Телескоп. Может, занести энтузиазм в протокол? Все-таки легче будет.