Юродивый
В этот момент время перестало лететь. Владимир достал уцелевшей рукой кольт "Питон" из кобуры, но сам не понимал, что делать дальше. Шесть патронов в барабане плюс два ускорителя в разгрузке. Не так мало, но всё равно негусто. Один он против целого отряда. Укрытие, которое с натяжкой можно назвать таковым. Всё что он мог сделать, это купить Майеру ещё минуту (максимум две) жизни, ценой своей собственной. В голове проскочила предательская мысль – дома, на Родине, за тысячи километров отсюда его ждёт Оксана. Он сделал ей предложение за день до того как отправится на фронт, на что она ответила отказом и тут же пояснила помрачневшему Владимиру, что примет предложение, только когда он вернётся. Мотивация выжить, с грустной улыбкой, еле сдерживая слёзы, коротко объяснила она.
Владимиру хотелось кричать, но уже не только от адской боли в обожжённой части тела, а от раздирающих злобы и чувства безысходности. Майера сейчас будут убивать, а всё, что он может сделать – это наблюдать.
Ко всем прочим ужасным чувствам прибавилось ошеломление, когда обошедший Майера сзади офицер, дёрнувший его за волосы, оголяя шею, выпустил прямо из запястья длинный клинок. Импланты появились совсем недавно и только-только перестали быть фантастикой в "свободном мире". Владимир никак не ожидал увидеть их у тупых ублюдков, выросших среди песка и камней. Мифы об отсталости вооружения и технологий "дикарей" таяли на глазах, как и мифы о превосходстве вооружения и технологий "свободного мира", которые сгорали вместе с танком.
Владимир знал, что будет дальше. Мог бы отвернуться, но не стал. Он должен был смотреть. Это всё, что он мог сделать для товарища.
Майер оказался тем, кем Владимир всегда его считал – настоящим мужиком. Он не стал молить о пощаде, не стал ползать в ногах у ухмыляющихся "чумазых" сволочей. Перед тем, как клинок с влажным шелестом распорол натянутую кожу и короткий вопль перешёл в затяжное бульканье, Майер успел как следует покрыть собственных убийц на родном языке. Владимир ни слова не понял, но догадывался, что ругательства были крепкими. Хотел верить.
Прежде чем Владимир опустил лоб в покрытый сажей песок, он успел увидеть, как дёргающееся тело Майера несколько раз пнули, а один из "чурбанов" с отвращением плюнул на него.
Из подступающего забытья Владимира вывели гаркающие голоса, которые, как показалось, стали ближе. Старообрядцев просунул большой палец покалеченной руки в чеку висящей на груди гранаты. Он был солидарен с Прачуком – если зажмут в угол, сдаваться нельзя. Только в отличие от Прачука он заберёт нескольких с собой.
Но Владимиру показалось. Арабы просто глумливо обсуждали горящий танк, обходя его со всех сторон. На левом борту выгорала надпись, которую Владимир вывел белой краской только этим утром (как будто вечность прошла с того момента). "ПРЯМИКОМ ИЗ ГОРРОЩИ" – гласила она. На вопрос ребят, что это за хрень, он ответил, что расскажет вечером, когда они переживут очередные бои и отправятся на дозаправку. Возможно, разрешил бы им дописать через запятые районы, в которых росли они. Теперь было нечего объяснять. Некому.
Они стали ему практически семьёй. Почти два года в бронированной душегубке сближает, как ничто другое. Они были иностранцами, но гражданами. Первая волна эмиграции. Даже знали русский язык на базовом уровне. Приехали помочь новому государству окрепнуть. Не чета швале, хлынувшей в страну после войны.
Сверху, что-то капнуло на шею. Владимир растёр пальцами и, через боль повернувшись набок, посмотрел наверх. Прямо над ним в остатках кресел сидели обгоревшие тела водителя и пассажира. То, что капало ему на шею, по консистенции напоминало масло, но было очевидно, что это жир, смешанный с кровью. Топлёное сало. Он бы также истекал, если бы обожжённые области тела не облепил песок.
С этой мыслью он, наконец, потерял сознание.
Он очнулся ближе к вечеру. Танк уже не горел, а коптил. Трупы сослуживцев лежали там же, где их оставили "чурбаны". Раны, казалось, болели ещё сильнее, хотя это представлялось невозможным.
Звуки ожесточённого боя раздавались где-то далеко позади. Спереди, из-за песчаных дюн, вылетели два БТРа, пронеслись мимо. Один из них совсем рядом, настолько, что Владимира обдало песком. Ничто не мешало вражескому водиле, просто ради веселья, протаранить останки "джипа", под которым агонизировал Владимир, но этого не произошло.
Старообрядцев вновь отключился.
Он открыл глаза только ранним утром. Его разбудили голоса. Это было не фарси и не что-то похожее. Говорили на каком-то европейском языке. Неужели случилось контрнаступление и линия фронта ушла далеко вперёд?
То, что осталось от танка осматривали солдаты. В той же форме, что и он. Свои. Владимир начал выползать из-под остова, что далось нелегко – все мышцы затекли, а часть как будто была выжжена (ощущения не были далеки от правды).
Особенно сильно палящее с утра солнце, поражённые возгласы подбежавших солдат, их переполненные ужасом лица, нависшие сверху, а потом снова тьма.
Владимир оказался в госпитале. Там он провёл три месяца. Хорошо, что медицина сделала несколько семимильных шагов за последние тридцать лет, иначе Владимиру грозила бы ампутация всех левых конечностей. А так – просто ужасные шрамы на всю оставшуюся жизнь. Напоминание кем он был и за что воевал. По этому поводу у него больше не оставалось сомнений, время проведённое в госпитале их развеяло.
Вместе с ним в большой палате лежали другие раненые – кого-то выписывали раньше него (их места занимали новые), кто-то оставался даже когда Владимира уже выписывали. У всех разные ранения и всем повезло по разному. Кому-то больше Владимира (лёгкие пулевые ранения, контузия), кому-то меньше (потеря конечностей, органов, ужасающие деформации тела, которые не исправить никакими имплантами или протезами). Все они рассказывали разные истории, но объединённые общим смыслом. За идею воевал враг, они воевали за деньги. Идеология оставалась далеко позади, в призывных пунктах, и давала о себе знать только в речах агитаторов. Всё было только ради ресурсов и полезных ископаемых.
Это косвенно подтверждал телевизор, транслирующий ход войны, которую они уже начали проигрывать. Все основные бои шли в богатых нефтью районах, там были сосредоточенны войска "ОАА".
Новое правительство поступило крайне опрометчиво, уничтожив все нефтедобывающие предприятия на территории страны во имя защиты окружающей среды, но быстро поняло, что далеко на одних ветряках и солнечных батареях не уедешь. Если не можешь добывать – отбери. Простая схема. Ещё лучше обернуть это всё высшей целью в виде свободы и принципов либерализма.
Всю украденную нефть не получилось бы пустить в ход незаметно, не в государстве, полностью перешедшем на "зелёную" энергетику и ставящем это одним из основополагающим принципом своего существования. Избытки всегда можно было продать за хорошие деньги союзникам, которые никогда не были столь категоричны в использовании нефтепродуктов.
Владимир не спал несколько ночей. Картинка действительности собиралась пазл за пазлом. Их жизни (его, Дюбуа, Барнса, Прачука, Майера, всех живых и мёртвых) оценивались в баррелях. В этот момент Владимиру хотелось заорать, но он закусил край подушки. Как ты ни называй говно, оно не перестанет вонять. Некоторые вещи остаются неизменными. Всегда.
После выписки, Владимира отправили домой, признав негодным для дальнейшего участия в боевых действиях, а он был и не против. Он женился на Оксане, нашёл постоянную работу. Если его личная жизнь уверенно возвращалась на круги своя и становилась лучше, то вот жизнь планеты в целом и государства в частности только ухудшалась.
Не оставалось никаких сомнений, что Россия и союзники продуют начатую ими же Третью мировую войну. Если в самом начале 2032 года война просто затормозилась, то к концу пошла в обратную сторону. Боевые действия дошли до территорий России, Европы и Американо-Канадской Коалиции. Кульминация приближалась, но нужен был мощный восклицательный знак в конце этого бессмысленного предложения, как будто это прибавило бы ему значимости. 1 февраля 2033 года противники обменялись ядерными ударами. До крупномасштабного атомного армагедона не дошло – стороны просто направили друг другу по одной ядерной боеголовке . "Свободный мир" ударил по Кабулу, несколько смертников "дикарей" шарахнули в Париже бомбу нового образца. Тем утром рассвет в "городе любви" произошёл раньше и не на востоке, а на юго-западе. 10 февраля Россия и весь остальной "свободный мир" коллективно запросили перемирия. 22 февраля был подписан Бишкекский мир. Война закончилась.
Новая мировая война хоть и длилась всего три года и принесла ущерба миру (людские потери, удар по мировой экономике и экологии) больше, чем предыдущие две вместе взятые, сохранила основной атрибут – Европа лежит в руинах. Вот только теперь радиоактивных. Россия потеряла всё, что лежит за Уралом – отныне там правит Новая Китайская империя и Япония. Американо-Канадская коалиция тоже понесла территориальные потери, но относительно незаметные и незначительные – бывшие Соединённые Штаты уступили Техас и Нью-Мексико Центральноамериканскому Альянсу. "Чурбаны" остались при своём – только людьми и нефтью потеряли.
Беды России на этом не закончились. Ещё во время войны республики Кавказа объявили о своём выходе из состава страны, не желая жить по новым ценностям и воевать против братьев-мусульман, и объявили джихад власти, которая отвергла их просьбы (скорее уж ультиматум) об отделении. Последние двадцать лет там идёт что-то типа партизанской войны – федеральные власти держат всё под относительным контролем только днём; ночью просыпается реальная власть – бандформирования.
Более мирно всё прошло в Карелии – они дождались окончания Третьей мировой. Всеобщий референдум, единогласное решение, обратно в Финляндию.
По итогу, оформилась Демократическая Республика Россия. ДРР. Дрр. Именно с таким звуком всё летит в трубу.
***
Владимир смотрел на шипящее мясо на гриле. Ещё десять минут назад у него слюнки текли от жаренного запаха, но теперь, после воспоминаний, в том числе о ранениях, от этого запаха подташнивало.
Но душа у него разрывалась на куски не от потери боевых товарищей и былой страны. Нет. Наворованная нефть и заработанные на ней деньги имеют свойство заканчиваться и это уже произошло, ежу понятно. Грядёт новый кризис. Грядёт Четвёртая мировая. И погибать на ней пойдёт его сын.
Петя тем временем продолжал смотреть на задумавшегося отца, ожидая, что тот что-нибудь добавит про войну.
Юрий, каким бы мудаком он по жизни ни был, всегда приходил на выручку и в этот раз не изменил самому себе и перевёл разговор в другое русло:
– Девушка-то у тебя есть, дядь?
Петя явно был сбит с толку таким вопросом:
– Что? А, нет. Я асексуал.
– Это что ещё за покемон? – нахмурился Юрий.
– Меня не привлекают ни парни, ни девушки.
– Ага, – протянул Юрий. – И это никак не связано с тем, что ты…
– Поверь старому гею, парень, – прервал собиравшегося сострить Юрия Гай. – Не спеши навешивать на себя ярлыки. У тебя ещё пол жизни впереди.
Петя отмахнулся.
– Так или иначе, я всё равно не привлекаю противоположный пол…
– Я не удивлён. Не в таких тряпках. – рассмеялся Юрий.
Петя повернулся к отцу, ища поддержки, но Владимир лишь улыбнулся и пожал плечами. Его сын носил только брендовые вещи, но совершенно не умел подбирать "аутфит" по цвету, фасону и размеру, чтобы всё сочеталось.
– Прости, сына, но Юра прав. Ты странно одеваешься.
– Кто бы говорил, – разозлился Петя. – Я по крайней мере не нашу мёртвые бренды.
Он ткнул отца в грудь, в надпись "GAP".
– Но у меня есть чувство вкуса.
– Это субъективное понятие.
– Девушки любят уверенных, – вступил Марсин. – Но и заносчивым мудаком не будь. От таких со временем устают.
– А это как?
Марсин задумался.
– А ты глянь на Юру – балда балдой, но всегда держится так, как будто умней его никого нет. Вот так делать не надо.
– Хм, ну не знаю. Твоя жена никак от меня не устанет.
– Кусай за хер, лысик.
Опять они поливают друг друга помоями, подумал Петя. Он обратился к Гаю:
– По вам и не скажешь, что вы гей.
– А что должно об этом кричать – мой внешний вид или я сам?
– Вы стесняетесь себя?
– Нет, просто не гружу окружающих излишней инфой. О том, что происходит в моей спальне пусть знают только близкие мне люди.
– Мой отец не очень любит представителей ЛГБТ, знаете ли…
– А я ненавижу большинство из них. И само ЛГБТ как организацию.
Петя не успел что-либо сказать (да он и не знал, что на такое ответить – "плата", отвечающая за привычную логику и восприятие мира, начала дымить), как в разговор вступил Владимир:
– Сейчас бы разогнать гей-парад как в 2035-ом, да?
– Даа, – с ностальгией протянул Гай. – Были времена. Я бы повторил.
Владимир бы тоже повторил, но если двадцать лет назад за подобное светила "административка", то сегодня – реальный срок в тюрьме. Причём немаленький.
Отец спрашивал Гая о каком-то Ване, о том, помирились ли они (снова съехались, как выяснилось), когда Юрий объявил, что мясо готово. Он раздал каждому по куску и все принялись есть.
– Что это за мясо? – Петя вытирал жир с губ рукавом, такого сочного мяса он ещё никогда не ел. Это было что-то новое, но одновременно больно знакомое. Словно всю жизнь пить только газировку, а в определённый момент попробовать квас. Консистенция похожа, но суть всё равно разная.
– Зайчатина.
– Никогда не видел в магазинах.
– А это и не из магазина. Сегодня утром в силки попался, вон в том леске. – Юрий махнул рукой в сторону деревьев вдалеке, туда, где Владимир похоронил отца.
Петя выплюнул куски, которые ещё не успел проглотить, себе под ноги. Все присутствующие посмотрели на него.
– Это что… Мясо мёртвой несчастной зверушки?!
– Тебе вроде нравилось, пока ты не узнал откуда оно.
Петя ничего не сказал – судорожно полоскал рот пивом.
– Какая же ты неженка…
– Лучше уж неженка, чем злобный мясник, – крикнул Петя. – Это запрещено законом и противоречит морали. В магазинах полно синтетического мяса, есть его гуманнее и полезнее, чем…
– То-то ты такой по здоровому распухший – всю жизнь жрал эту химию.
– Это особенность строения моего тела! Доказано, что искусственное мясо в разы менее вредно, чем натуральное…
– А "Ред булл" делают на основе альпийской воды. Твоя очередь вкинуть миф, дядь. – нашёлся Юрий.
Петя, в свою очередь, не нашёлся. Слегка сменил тему:
– А зачем государству врать?
Все засмеялись, даже хмурый Марсин.
– Внимательно посмотри в ту сторону, – Юрий указал пальцем. – Видишь тот холм, поросший травой? Больше похоже на гору, да? Вот только в этой полосе нет гор. Это свалка, которая там образовалась задолго до моего рождения и за последние годы не то что прекратила расти, а только увеличилась. Где же хвалёная переработка, о которой твоё государство так много говорит?
Петя совсем замолчал. Ему нечего было ответить.
– Государство не может существовать без лжи. Любое построено лжецами для лжецов. Вопрос только в количестве вранья на квадратный метр правды. – Владимир хлопнул сына по плечу, а тот встал и заходил из стороны в сторону, заложив руки за спину. Видно было, что он сделал непривычную для себя вещь – задумался.
Петя резко остановился.
– Знаете, – он натянуто улыбался и потрясал в воздухе пальцем. – Вы все такие мудрые и опытные, но не можете перестать издеваться над моим телосложением и друг над другом. Каждый из вас не уважает никого, кроме себя любимого.
Все молча переглянулись.
– А может всё дело в том, что ты не научился принимать себя таким, какой ты есть? – серьёзно спросил Гай. – Поэтому ты и обижаешься. Я что ли стройняшка? Нет, во мне два десятка лишнего веса и я прекрасно об этом знаю. Правильно Юра сказал, надо быть проще…
– Ага, очень скоро мне не придётся, – огрызнулся Петя. – Исполнится мне двадцать один, установлю себе импланты, а жир откачаю. Может, сделаю татуировки…
– Не в мою смену! – предостерегающе сказал Владимир. – Не будь дураком.
– Да ладно, – закатил глаза Петя. – Не начинай. У тебя самого на левом плече была татуировка, до ожогов. Я на фотографиях видел. Такая же, как у Юрия.
– Мы вместе их сделали, в армии. Не смеха ради.
Петя пригляделся. На плече у Юрия были изображены парашют и два самолёта, а под ними надпись – "НИКТО КРОМЕ НАС".
– И что это значит?
– Тебе не понять. – Юрий закурил новую самокрутку.
– Куда уж мне! – Петя явно обиделся. – А что у вас на правой груди? Тоже что-то настолько глубокое, что до меня не дойдёт?
Юрий натянул майку, слегка оголив торс.
– "Солнце славян". Раньше свастика была, я перебил.
– Свастика? Это как у нацистов, что ли?
– Нет, блин, я фанат Римской империи!
Пете вновь стало неуютно рядом с этим великовозрастным качком.
– А Марсин, пап? У него вон рукава забиты, он что, тоже дурак?
– Э, я басист, – отозвался тот. – У нас так принято. Образ, понимаешь ли. За просто так я бы не позволил так долго колоть себя иглой.
Потом добавил:
– Всё это пустота, малец. Даже если ты забьёшься с головы до ног и заменишь всё тело механизмами, тебе это ничего не даст. Всё останется как прежде, ты просто потратишь деньги и разочаруешься.
– Это ещё не факт.
– Просто поверь, дядь. Не спеши себя уродовать – жизнь без проблем сделает это за тебя.
После этих слов Юрий дёрнулся, словно оступился. Протезированная нога заметно зашаталась. Матерясь, Юрий достал из ящика с инструментами под рукой гаечный ключ и с силой врезал по протезу. Всё вроде бы пришло в норму.
– Давно на диагностике был? – поинтересовался Владимир.
– Давно. И больше не пойду. Смысла ноль. Сказали, что заводской брак, который никак не исправишь. Менять по гарантии уже не будут, а на новый военной пенсии не хватит.
Юрий плюнул сквозь зубы.
– Вот что бывает, когда частные корпорации по типу "Тэкленд" проникают в армию.
Всё внимание было приковано к проблеме Юры, настроение у всех окончательно упало. Владимир решил разрядить обстановку:
– Марсин, вот скажи мне, ты девственник? Уже полчаса ласкаешь гитару, но никак не решаешься на ней сыграть.
Тот лишь, сморщившись, замотал головой.
– Да это я так, ты же знаешь… Я не очень люблю играть.
– Сыграйте, пожалуйста. – начал просить Петя. Ему хотелось услышать вживую что-то похожее на то, что он слышал недавно из магнитолы "копейки".
– С этой железной "клешнёй" не исполню как раньше, – сетовал Марсин, сжимая-разжимая протез. – Да и без своей группы не вижу смысла.
– Вы разошлись?
– Ага.
– Почему? Не могли поделить славу?
Марсин вздохнул.
– Тяжело не разойтись, когда вокалиста порвало на части из гранатомёта где-то в окрестностях Тегерана, гитарист пропал без вести на китайском фронте, а барабанщик по возвращении сторчался и до сих пор переходит из рехаба в рехаб.
Петя опустил голову.
– Простите, я не…
– Ты не знал. Я понимаю.
– Мне жаль.
Марсин кивнул.
Владимир посмотрел ему прямо в глаза:
– Может всё-таки попробуешь.
Марсин ничего не ответил, лишь в последний раз настроил гитару и без предупреждения заиграл.
Все слушали молча, стараясь не шевельнуться и не издать ни звука. Так замираешь, когда видишь в лесу оленя и не хочешь спугнуть.
Марсин не только играл, но ещё и тихонько напевал. Так две песни. В них чувствовалось всё – любовь и ненависть, надежда и безысходность, мир и война. Мурашки шли по коже.
После последнего аккорда наступила тишина. Потом все присутствующие зааплодировали (первым Петя). Улыбка, за которой скрываются еле сдерживаемые слёзы, на лице Марсина – вот за что Владимир был готов отдать многое.
– Эти были нашего с группой сочинения. На последок хочу исполнить кое-что, что разучил ещё сопливым, в самом начале.
Он хрипловато затянул, на этот раз в полный голос:
– We lost everything, – несколько ударов по струнам. – We had to pay the price…
Эта песня пробуждала в Пете что-то. Под неё хотелось нестись в неизвестность, ничего не боясь.
– Красиво. – только и прошептал он отцу.
– Я был немногим старше, когда впервые её услышал. Прекрасно понимаю твои чувства.
Марсин тем временем добрался до середины:
– But a thing of beauty, I know, Will never fade away…
На этой строчке одна из струн под металлическими пальцами лопнула, оборвав песню и момент в самом мощном месте.
– А, kurwa. – Марсин сдержался, чтоб не швырнуть гитару об землю.
– Слышь, хорошо сыграл.
– Как и всегда.
– Поставишь новую и продолжай в том же духе.
– Спасибо вам, – поблагодарил Марсин. – Вы лучшая публика.
Следующие несколько часов прошли ладно. Юрий пожарил ещё мяса, в процессе пошутил – нацепил на нос очки, которые использовал для чтения, и давал инструкции о том, как "готовить негра". Судя по всему, это был какой-то прикол из Интернета далёкого прошлого; отец с друзьями смеялись до слёз, Петя тоже улыбнулся (не самим шуткам, их он всё так же находил отвратительными, просто Юрий очень комично выглядел в очках). На этот раз он съел целый кусок, заглушая совесть и моральные установки желанием потешить вкусовые рецепторы. Каждый выкурил по ещё одной самокрутке, выпил по банке пива. Гай разрешил Пете сделать кружок на своём "харлее" и Петя неплохо справился, не угробил мотоцикл об ближайший гараж. На прощание троица взяла с Владимира и Пети обещание собраться также через неделю. Гай пообещал приготовить самогон (Петя поразился цифре – 50 градусов!) и на этом они разошлись.
Домой отец с сыном пришли за полночь. В квартире было темно и тихо – Клара и вернувшаяся с работы Оксана давно спали. Стаскивая с себя обувь, двое Старообрдцевых заговорщицки улыбались друг другу. Так они улыбались друг другу, когда Петя был совсем маленьким и Владимир вёл его "в магазин", а на деле поиграть в снежки, в обход запрета беспокоившейся о слабом иммунитете сына матери.
– Знаешь, – зашептал Петя. – Всё-таки с тобой весело тусоваться. Я бы повторил.
– Ты слышал ребят. Через неделю они нас ждут.
– Только давай не будем ничего рассказывать маме и Кларе. Особенно про зайца – ты же знаешь какая она радикальная вегетарианка.
– Смолчишь ты, и я не буду трепаться. Мы с тобой оба за такое отхватим люлей.
Они вошли в зал, посмотрели друг на друга.
– Спокойной ночи, пап.
– Спокойной ночи, сынок.
Петя отправился в комнату, Владимир решил заглянуть на кухню, когда услышал из-за спины:
– Ты классный.
За этим дверь в петину комнату тихо закрылась.
Владимир прошёл на кухню, запил подступивший комок водой и сходил в душ. Оттуда, стараясь не разбудить видевшую уже десятый сон жену, прокрался в гардеробную. Спать пока рано, нужно было сделать кое-что ещё. Что-то, что он делал вот уже месяц, каждый день перед тем, как ложится в кровать.
Он достал из шкафа свою парадную форму, оделся и встал перед зеркалом. Сидит всё так же как и тридцать лет назад, награды и ордена "За выслугу лет", "За участие в боевых действиях", "За ранение третьей степени" всё так же висели в ряд на груди (как так получилось, что за два года он не был приставлен к чему-то более весомому?). Карман кителя отяжеляло кое-что, что он случайно нашёл полтора месяца назад. Советский наган.
Тот день был не по-летнему промозглым и дождливым. Владимир возвращался домой от друзей из гаражного кооператива и решил срезать путь через злополучную свалку, которая не давала Юрию покоя. Он уже почти дошёл до выхода, когда у подножия одной из мусорных гор не увидел ноги в армейских ботинках, торчащие из-под большой картонки. Непонятно даже почему Владимир просто не пошёл дальше (мало ли какой бездомный решил вздремнуть). Он подошёл, окликнул пару ног и, не получив ответа, откинул картонку. Если это и был бездомный, то когда-то очень давно. Тело давно разложилось до состояния скелета, несомненно, крысы в этом помогли. В остатках одежды Владимир узнал военную форму, похожую на ту, которая была у него самого. Нержавеющие награды на груди указывали на участие в боевых операциях в Южной Америке. В правой руке лежал доисторический револьвер системы "наган", в черепе несчастного зияло характерное отверстие. Из нагрудного кармана торчала пожелтевшая бумага. В надежде, что это хоть какие-то документы, удостоверяющие личность, Владимир аккуратно вытянул листок и обнаружил, что это записка:
"В барабане оставляю ещё один патрон. Поразмысли как его использовать."
Старообрядцев сложил листок, как был, и засунул обратно. Револьвер хорошо сохранился и немудрено – он был обёрнут специальной плёнкой, которая не допускала коррозии металла. Кем бы ни был этот человек, он хотел, чтобы оружие не испортилось к моменту, когда его обнаружат. Владимир высвободил револьвер из костей пальцев и открыл барабан. Одна отработанная гильза, один целый патрон. Гильзу он вынул и положил к записке – в нагрудный карман ветерана. Прикрыл останки картонкой, сунул оружие под одежду и, ни жив, ни мёртв, пошёл, не оглядываясь.
