Багровая полночь. Слухач. Начало истории
Оказавшись у крайнего дома с примыкающим к нему колбасным магазинчиком, за которым раскинулся громадный пустырь, мне пришлось остановиться и спрятаться под навес. Прошумевший моторами квадрокоптер, пролетел в тройке метров над тем местом, где я схоронился. Как-то совсем забыл про эти летающие механические создания. Прикинул расстояние до следующего дома и призадумался.
Бегом выходило не так уж и много – минута, две. Но то бегом. Этого делать совсем не стоило. Неизвестно, как отреагирует искусственный интеллект у летающих железяк. Вполне вероятно, что крайне отрицательно. Надеяться на то, что они меня не заметят – тоже было бессмысленно. Роботы – не люди. Они видят все! Тем более и андроидов (даже в такое раннее время) хватало. Не все они принадлежали простым обывателем, как поведал дядя Саша. Многими, инкогнито, через центр навигации, управляли программисты-полицейские, сидя на уютных креслах на работе. А вот попадаться к ним – ой, как не хотелось. На мне уже висело обвинение в нападение на патруль – куда уж больше. Слава Богу, закон об обязательном ношении масок способствовал моему более-менее расслабленному состоянию.
Выглянув за угол, я, можно сказать, нос к носу столкнулся с летающим всевидящим оком правосудия. То, что эта железяка принадлежала полиции не вызывало никаких сомнений. Своей вращающейся камерой, словно не мигающим глазом, она смотрела на меня и обдумывала план дальнейших действий. Ну, то, что она «думала» – это вряд ли. Скорее всего думал оператор, управляющий этой штуковиной. Обалделый моей наглостью он, наверное, решал какую кару для меня выбрать, хотя подобные ситуации давно стали для них не в новинку.
– Вы нарушили режим самоизоляции, – раздался голос из встроенных динамиков. – Оставайтесь на месте до приезда ближайшего патруля! Все попытки уйти от правосудия будут расцениваться как неповиновение и жестоко называться. Снимите маску, сделайте два шага назад, опуститесь на колени и положите руки за голову!
«Вот, блин, жизнь настала. Концлагерь какой-то. Отойти от дома уже проблема. А вот хрен вам! За прошлые испорченные квадрокоптер и андроид меня точно по голове не погладят, так зачем останавливаться на достигнутом»?
Схватив зависшую железяку, я от всей души саданул ее о стоящий рядом столб, разнеся ее на части и побежал. Где-то позади послышался нарастающий вой сирены. Ближайший патруль действительно оказался близко.
Не знаю, заметил меня кто или нет, но это было и не важно. Отделяющее расстояние до следующего скопления домов, я пробежал за десяток секунд. Не помню уже когда в последний раз покорял стометровки, но за эту точно получил бы первое место. Бежал так, что, как говорится, «пятки сверкали». Юркнув в открытую дверь ближайшего дома, я плотно закрыл ее и осмотрел то помещение, в котором оказался.
Моему взору открылась… пивнушка. Вот уж не думал, что подобные заведения сохранились. В ней оказалось с десяток синюшного вида посетителей и такого же бармена, за подобием барной стойки. За подобием барной стойки, силящихся разглядеть меня получше своим заплывшим взором. Мне не оставалось ничего другого, как подойти ближе, поднять валяющийся, «наладом дышащий» стул и сесть.
– Водки!
Совдеповский декор совершенно ничем меня не поразил. Таких питейных, по городу, сотни насчитывалось, еще в те времена, когда я работал в «Магнитке». Уж не знаю сколько сейчас, но, думаю, немногим меньше. Контингент подобрался соответствующий – синеносые мужчины лет под пятьдесят, заросшие щетиной, с сальными волосами и осоловевшим взглядом. Мое появление в их обиталище не произвело никакого впечатления. Всем, похоже, было параллельно на новенького.
– Водки? Это можно.
Бармен, если можно так сказать про стоящего напротив меня человека, достал из-под стойки графин с граненым стаканом и наполнив последний до краев, протянул вперед. Затем рядом положил батон со шпротиной и листиком петрушки сверху – аналог качественного бутерброда.
– За счет заведения. Новому клиенту.
Глянув куда-то сквозь меня немигающим взглядом, он улыбнулся, показав полностью сгнившие зубы и сел.
«Вот уж действительно довели страну».
Залпом опрокинув в себя горячительный напиток, я загасил бушевавшее внутри пламя бутербродом и на секунду расслабился, позволяя ушам впитывать разливающуюся информацию.
– Ты представляешь, я же… это… ик… только на балкон вышел, а они… того… из этой железной квадротарахтелки – вернитесь в запой немедленно!
– Да что там… меня на улице поймали. Хорошо водка спасла – сказал: «командир, трубы горят, срочно лекарство нужно»! Так… ик… пошел на уступки – проводил до дома – биометрию только списал.
– А что нам еще делать? – послышалось с дальнего угла. – Работать нельзя, подрабатывать тоже… ик… в парке гулять… да на улице просто дышать – и то нельзя!
– Столько лет пить не каждый выдержит…
– Были бы еще деньги…
– Я тут подсчитал… правительство сто шестнадцать раз обращалось к нации о продлении режима самоизоляции… Давай еще по маленькой!
– Карантин… в гробу я его видал…правительство сидит в особняках и виллах, а тут на кусок хлеба не наскребешь… Мне тоже плесни!
– Детей жалко!
– Да… детки – в клетке. Ну что, вздрогнули?
– Да ладно еще в клетке. У моих знакомых уже из трех семей ювеналы отобрали! А куда их потом?
– Ясное дело – на органы власть имущим наследникам.
– Это-то понятно… ик… просто я… просто… просто… Тьфу ты, на языке вертится, а сказать не могу. В общем их это самое… вначале за город отвозят, за колючую проволоку – опыты, значит, проводить. Кто выживет – расход на органы. Кому не повезет – что ж, не велика потеря, у нищего народа еще можно отобрать… Да ты не жадничай, до краев лей, еще возьмем!
– Сам-то откуда знаешь… ик…
Говоривший перевел дух, занюхав рукавом и чувствуя себя оратором, продолжил:
– Так это все раньше знали, а потом неугодных, кто много выступал и языком, как помелом, про это чесал – того – на тот свет… ик… У них там база или… что-то огороженное стоит. Тарелки эти… да не летающие, не перебивай меня! Спутниковые! Во. Все поле усеяно. А база под землей, чтоб в глаза не бросалась.
– Брешешь, – послышалось из-за другого столика.
– Да ей Богу не вру.
– Сам синяк – синяком, а дело говоришь, – высказался кто-то из-за другого столика. – Место то припоганейшее. Зять мой силовиком был… тем еще… ик… силовиком, старой закалки. Они в тот год людей собирали и против «Системы» пошли. Ни один назад не вернулся!
– Добрая им память.
– Выпьем за них!
– Наливай!
– Да наливай, а не разливай!
– У меня тоже сын в участке был. Их много также работу оставили и все, никто не пришел обратно. А потом в их семьи ювеналы вторглись… ик… забрали детей у кого какие были и… а, что про это говорить!
Послышался плач, но он потонул в шумном разговоре.
– Разбирают там детишек наших по винтикам и продают!
– У тебя-то внуки откуда? Сам же говорил, что детей даже нет!
– А я образно, про всех… ик… наших детей вообще. Не наша эта страна стала, не наша!
– Верно говоришь!
– Тебе бы… ик… от всего народа к ним обратиться!
– Да куда уж. Был тут один выскочка. Все правительству прошения строчил, законом прикрывался. Как же, юрист, ученый… И че?
– И че?
– Забрали – якобы где-то вирус этот поганый подхватил. А он сиднем дома сидел и кляузы катал… ты давай лучше наливай…
– Так и что с ним?
– Что, что… да ничего – под нож пошел.
– Под нож?
– Как это?
– Его к этой адской машине подключили…
– ИВА?
– Именно. К ней поганой. Горло ножичком перерезали, трубку в глотку вставили и все. Лежал ни жив ни мертв. И где его вся писанина? В помойке. Не нужны «Системе» те, кто много знает, закону научен и на равных спорить может.
– Да, машины ИВА те еще убийцы. У гестапо газовые камеры были… ик… лей! Так верх гуманностью теперь кажутся. Это же подумать только – все неугодное население под нож пустить!
– В Красном Бору даже спецценрт построили за месяц чтобы ненужных изничтожать…
– Мою жену туда увезли. Она в депутатах ходила, в думе сидела… да куда же ты льешь, руки твои окаянные? Через край уже все полезло!
– Так ведь заслушался.
– Заслушался ты… Отдай бутылку, а то изведешь все, как поганец какой…
– Ты говори, что с женой-то стало!
– А что говорить? Не стало ее, вот что с ней стало. Против ювеналов она была, против биометрии, против криптокабин и виртуальных денег, чипов-имплантантов и прочей иноземной мерзости. Прикатил «белый воронок» и отобрал ее у меня. Навешали несуществующих диагнозов и под нож. До сих пор все перед глазами стоит, как позвонили с Красного Бора.
– Пухом ей земелька!
– Да, тихая, райская, за и загробная жизнь!
– Вздрогнули?
– Вздрогнули.
– Не чокаясь.
– Стоя.
Весь синий, шатающийся народ поднялся вместе со мной из-за своих мест, разом махнув в рот содержимое своих емкостей и уселся обратно. Я только подивился – когда бармен успел наполнить мой стакан.
Кивнув на прощание и кинув на стол полтинник (бедный скудный запас, оставшийся от той, прошлой жизни – благо в тюрьме никто не тронул мои пожитки), я направился к выходу. При любой другой ситуации, я, конечно же понаблюдал бы как выпучились у бармена глаза и отвисла челюсть, когда он вертел в руках мою купюру, но сейчас было не до этого.
Мой путь до «Магнитки», всегда занимавший не более двадцати минут, на сей раз непредвиденно увеличился в разы из-за творящегося вокруг беспредела. Я петлял через знакомые дворы, пересек дорогу, выйдя к «Ледовому дворцу» и тут пришлось остановиться, ища обходной путь или, хотя бы, укрытие.
В сотне метрах, у храмовых ворот, куда мы с братом и родителями ходили на службы каждое воскресенье, стояла полицейская машина с включенными проблесковыми маячками. Рядом – двое самих блюстителей порядка, с автоматами на плече, а чуть дальше в стороне – у подножия ступеней храма, трое нацгвардейцев тащили упирающегося священнослужителя.
Его изодранная ряса говорили о долгом противоборстве, но исход был понятен без дальнейшего досмотра чудовищной картины. Чем провинился священник и можно ли ему было помочь я не стал гадать и узнавать, а обогнул «Ледовый дворец» с другой стороны, перебежал через пустынную дорогу и прикрываясь деревьями и кустарниками, стал двигаться к улице Шевченко, где располагалась моя давно забытая работа.
«Что же это получается? Государство подставило под удар своих же собственных граждан лишив их права голоса, свободы и равенства? И что это за созданная «Система», которой все боятся? Здесь нужно конкретно поразмыслить, куда в очередной раз вляпалось человечество. Из всего услышанного выходит, что правительство установило карающий режим для всех попыток оказаться вне дома без уважительной причины. Под видом страшного вируса, оно снимает с каждого биометрические данные и вживляет чип-имплантант, созданный для контроля и безоговорочного подчинения человека, находящегося в этой самой системе. Что это значит? Да любой шаг влево или вправо от установленных той же «Системой» правил жестко наказывается в виде приостановлении поступлений криптовалюты, медицинской помощи и ограничения свободы передвижения. Всех бунтовщиков уже покарали, а те, что остались – носа не показывают из своих нор. Очень удобная защита от вируса – находиться дома и не собираться более двух человек. Бунтов устроить нельзя. Восстаний тоже. Все массовые скопления людей (посредством чипа и встроенной геолокации) моментально выявляются и разгоняются, а зачинщики беспокойства – отсылаются немедленно в клинику с диагнозом зараженного вирусом. Очень удобно, однако. Провинился, нарушил дисциплину, приехал этот их новый «белый воронок» и даже если ты здоров, тебя записывают в больные и немедленно изолируют в карантинный бокс. Там подключают к аппарату искусственной вентиляции легких и все – ты овощ или фрукт. Кому как нравится. Делай с телом что хочешь. Либо умерщвляй по добровольно-принудительной эвтаназии, либо расчленяй и на органы продавай. Иного не дано. Родственникам можно сказать – не выжил. Вирус убил. Кто проверять будет? Вскрытия вряд ли сейчас проводят. Врачи заодно с правительством. Силовые структуры тоже. Пожаловаться некому. Вылечить или хотя бы сказать правду – тоже. Вот и трясется в страхе население. Забивается в свои клетки-коробки в многоквартирных домах и только оттуда пытается огрызнуться в виде поста на интернет-страничке, лайка под понравившейся фотографией или цитатой или ничего не значащего комментария.
Другая половина дружно ударилась в запой и им, по большему счету, совершенно все равно что происходило кругом. Их не интересуют новые законы и правила. Для них счастье в копеечном содержании своей жизни и утопание в алкогольном смраде. Если они и остались живы после всех репрессий, то только потому, что «Система» оставила их на «закуску», как безобидных, в плане проведения мятежа и стычек с карательными органами, легко подчиняющихся воле высших сил, индивидуумов.
Создание ювенальной юстиции еще в мое детство вызывало много скандальных хроник и пикетов родителей, но теперь первым полностью развязали руки и они в аркан взяли последних. Естественно, любая мать или отец ради своих детей пойдут на все. Этим-то и пользуется «Система». Она манипулирует ситуацией беря под контроль и полное подчинение взрослых, а кто не согласен – того моментально признают больным вирусом, изымают детей (на те же самые органы или другие цели) и все. Человек опускается на дно, не в силах самостоятельно справиться с «Системой» (если его по каким-то причинам оставляют в живых), спивается и дальше умерщвляется как негодный биоматериал».
– Хрена се выводы накатили, – удивился я своим рассуждениям. – Да если все так – хреновы дела в нашем государстве. Интересно, в других странах происходит такая же хрень или лучше есть?
Кустарниками, скоплениями деревьев и дворовыми территориями, я добрался до своей бывшей работы. Мой магазин находился на первом этаже пятиэтажного дома, с выходом на издательство некогда крупной газеты и большой ресторанный комплекс. Светиться раньше времени не хотелось и поэтому я долгое время просто стоял, осматривая все кругом из зарослей расплодившегося шиповника.
Вспоминая прошлые ошибки, натыкаться на патруль не хотелось, да и на отдельно снующих андроидов – тоже.
Просидев в неудобном положении около часа и не обнаружив ничего подозрительного, я осторожно вышел из укрытия и медленно пошел по направлению к центральной двери. Камер видно не было. Это радовало, а то принесется какой-нибудь очередной биометрический фургон и перестану существовать как личность. Стану пиксельной проекцией собственного «я».
Подобный поворот меня не устраивал и я, что говорится «глядел в оба». Дверь оказалась запертой. Взглянув на расписание, я выругал себя за невнимательность. Рабочее время – с часу дня до пяти. Говорил же мне дядя Саша, что сейчас все так работают, а я все по-привычке живу.
– Черт. Весело девки пляшут! – выругался я сквозь зубы.
Вдалеке показался легковой автомобиль с проблесковым маячком, но с выключенной сиреной. Патруль! «Значит квадрокоптер рядом!» Следовало срочно менять позицию и прятаться в любом доступном месте. «Вот дожил. От полиции прячусь».
Завернув за угол, я обвел глазами пространство и заметил едва приоткрытую металлическую дверь подвала, куда часто, по работе, сдавал макулатуру. Не раздумывая больше ни секунды, мне потребовалось мгновение, чтобы оказаться рядом и спрятаться внутри.
Полицейская машина остановилась на перекрестке на светофоре, а потом затормозила у обочины. Гадать видели они меня или нет не имело смысла. Кто знает их современную систему слежения. Может видели, а может нет.
Когда охранник правопорядка вышел из автомобиля, я не стал дальше испытывать судьбу, а плотнее прижал массивную дверь и стал спускаться вниз.
Меня встретил сырой запах гниения. Там, где раньше располагался вход в макулатуросборочную контору сейчас зияла большая дыра. Кто-то вырвал металлическую дверь вместе с рамой. Думаю, местные бомжи постарались. Есть догадка, что как только начались все эти неприятности и лавочку прикрыли, дверь стала расходным материалом и ее банально загнали за буханку хлеба. Назад возвращаться не хотелось и я пошел дальше.
Следующий поворот как раз вел в подсобные помещения моей бывшей работы. Осмотрев его, я убедился, что он закрыт наглухо и кроме старых деревянных стоек, сломанных кресел и погнутых стеллажей ничего не зацепило мое внимание.
Углубившись дальше в темноту подвала, я обнаружил в дальнем углу спуск под землю. «Странно. Такого прежде не было. В свое время я немало здесь побегал, отлынивая от работы, когда сдавал макулатуру, но никакого иного хода как наверх здесь не было».
Ни спичек, ни фонаря, ни какого-либо другого огнива не оказалось, поэтому пришлось лезть на удачу, наугад разбирая земляные ступени. Поручни или перила также отсутствовали. Пилоты обычно называют такое движение «по приборам». Вот и мне пришлось ощутить «всю прелесть» такого перехода. Чем дальше я спускался, тем становилось яснее, что ничего хорошего из этого спуска не выйдет. «Кто знает, для чего он был здесь вырыт и кем. Предположим, последнее знать не особо и хочется, но вот для чего? Хотели что-то скрыть да не успели? Бомбоубежище делали, да средств не хватило?»
Я спускался до тех пор, пока ступени не закончились и не превратились в ровную земляную дорогу. Куда она вела и что было вокруг в такой кромешной тьме, оставалось неизвестно. Вдруг, за очередным поворотом, вдалеке, я заметил тусклое свечение и направился туда.
Удивительное дело. Это оказалась деревянная, грубосколоченная дверь. За ней отчетливо слышалось шипение готовящегося варева, голоса нескольких человек и явственно ощутимое тепло, исходящее изнутри. Не раздумывая больше ни секунды, я, как можно тише отворил дверь и вошел вовнутрь.
Меня встретил ослепительный свет. На секунду пришлось даже зажмуриться. Когда глаза привыкли к освещению, я рассмотрел комнату, в которую попал. Это оказалось квадратное помещение с деревянным потолком и такими же квадратными колоннами его подпирающими. На противоположной стороне находилась такая же дверь – по всей вероятности столового предназначения, так как оттуда доносился звон посуды, шипение при жарке картошки и аромат еды.
На меня уставились шесть пар глаз. Две женщины и четверо мужчин смотрели на меня как на «явление Христа народу». Застывшей их позе позавидовал бы сам Станиславский.
– Здрасьте! – кивнул я всем, прошел в дальний угол и сел на грубо сбитый табурет. – Чем вы тут занимаетесь?
У меня просто не нашлось что другого сказать пораженным, моим появлением, людям.
Заросшие, немытые, в помятых и грязных одеждах, они являли собой жалкое зрелище. Еще более жалким была убогость их жилища. Около стены стояло семь лежаков – дощатое подобие кроватей, без ножек, с накиданным на них тряпьем. Круглый старинный стол посередине, ветхий шкаф со всевозможной дребеденью, полуразвалившийся комод с торчащей оттуда, грубо говоря, одеждой, с десяток покосившихся табуреток и длинный прямоугольный стол со скудным запасом инструментов: молоток, клещи, пара отверток и монтажный степлер (явно краденный из магазина).
«Шесть человек. А лежанок семь. Интересно, где еще один?»
Напряжение возрастало. Краем глаза я заметил, что один из бородатых мужиков стал медленно опускать руку в карман. Явно там находилась не конфета и не пачка сигарет.
Находящаяся рядом дверь в закрытое помещение открылась и оттуда вышла…
– Теть Света, вы ли это? – заговорил на радостях я стихами.
Тетя Света была здесь еще в те времена, когда я работал в «Магнитке». Она являлась местной предводительницей всех бомжей в округе и на правах старшей раздавала просроченную продукцию (выброшенную нашим магазином) по своему усмотрению. Некоторые сердобольные продавцы подкармливали ее подходящими к сроку испорченности продуктами питания, отправляющимися на списание. За это ее «помощники» исправно выносили скопившийся, за день напряженной работы, мусор, подметали уличную территорию магазина и тайком сдавали макулатуру, аккуратно воруя ее со складских тележек. Товароведы, да и сама директор закрывали на это глаза. А вот же как оно вышло – выжила, значит наша тетя Света.
– Данила, ты ли это, сынок?
Она прищурилось и долго вглядывалась в меня, наконец заулыбалась своей беззубой улыбкой.
– Ты, -констатировала она, – дай я тебя обниму за встречу!
Напряжение спало. Мужик вынул руку из кармана. Все заулыбались, не произнося ни слова и продолжили оставленную работу. Женщина, по-матерински, обняла меня и вытирая выступившую слезу, обратилась ко всем здесь находившимся:
– Это Данила, – сказала она. – Когда-то давным-давно, он работал здесь. Я вам про него говорила. Но в силу сложившихся обстоятельств, он попал в беду и судя по всему только-только освободился от несправедливых обвинений.
– Здравствуй, Данила!
– Привет!
– Рады познакомиться! – послышалось со всех сторон.
Кивнув головой, я обернулся к тете Свете.
– Ну предположим это было не так уж давно и освободился я не только, а еще вчера…
– Да ладно тебе придираться к словам, – перебила она меня. – Все всё поняли – вот и ладушки. Ты садись за стол! Сейчас чаю налью.
Пододвинув табурет ближе к круглому столу, я уселся в ожидании хозяйки этого места. То, что она являлась здесь главной, не вызывало никакого сомнения.
Находящиеся в комнате люди, по-видимому, не сильно интересовались новоприбывшим. Они лишь раз осмотрели меня и каждый занялся своим делом: кто-то штопал куртку, кто-то что-то мастерил, время от времени прибегая к точильному камню, кто-то разбирал запасы крупы и скудные банки с консервами.
Из всего освещения была лишь подвешенная к дощатому потолку простенькая лампочка в сорок ватт. Тусклые углы землянки (а иначе это сооружение и не назовешь) темнели своей убогостью, но находящиеся здесь люди привыкли ко всему этому и не обращали ни на что внимание.
Тетя Света вернулась с двумя железными кружками чая. Наполнив ароматом помещение и заставив некоторых присутствующих с завистью обернуться.
– Чем богаты, тем и рады. Ты уж не обессудь, к чаю нет ничего – еще не ходили на раздобытки – с этими новыми правилами карантина с голоду можно подохнуть! Зато согреться можно. Видишь, как нам пришлось окопаться. Холодно, конечно, но зато жилье есть.
– Вот про это я и хочу с вами поговорить.
– Про жилье, что ли? – не поняла собеседница.
– Нет, про это и говорить не стоит – видно, как оно у вас тут все устроено.
– Так про что же ты знать хочешь?
– Про карантин ваш странный.
– Батюшки, а что про него рассказывать? Видать совсем туго пришлось тебе в отсидке-то, раз в такие простые вещи не просвещали.
– А ты по-порядку начни, я и разберусь что к чему.
Женщина села на табурет, отхлебнула дымящийся напиток и, прокашлявшись, потерла кончик носа, собираясь с мыслями.
– Тут вот какое дело… Не было его, а потом бац и появился. Из ниоткуда. Как по заказу… Изначально все было хорошо. Потом китаезы заболели. Затем итальяшки, америкосы, англичане, испанцы и все дальше, все больше. Самыми последними – мы. Ученые умы сделали вывод, что он искусственного происхождения, хотя всем пытались влить в уши, что китаезы сами себя заразили, съев летучих мышей с подобным вирусом. Правительству это только было на руку. Зараженных было столько, что все больницы моментально заполнились до отказа. Молниеносно стали строить новые и трамбовать зараженных как селедку в бочку. Труповозки не успевали справляться с поступлениями трупов. Верующие однозначно сказали – это апокалипсис, что Иоанн Богослов написал. Даже атеисты уверовали.
Народ посадили на самоизоляцию. Государство чрезвычайную ситуацию не вводило. Из-за этого все платежи по жилью, кредитам и налогам требовалось платить полностью, а работать было нельзя. Деньги закончились. Люди стали недовольствовать, потом бунтовать. На въездах – выездах из города поставили кордоны военных. Государство пошло по западному сценарию: неугодные умерщвлялись, нерешившихся запирали в якобы «реабилитационные центры» до так называемого «созревания», покорным и податливым вживляли через прививки от вируса контролирующий всю их деятельность чип и отправляли восвояси батрачить на мировое правительство. А то, что это именно оно рулило всеми делами ни у кого не возникало сомнений. Главарь ихний – америкос был. Как его там звали? Архип напомни! – повернулась она к седовласому мужчине.
– Фил Кейтс! – не отрываясь от работы произнес тот.
– Точно. Вот память окаянная. Всегда подводит в ненужные моменты. Фил Кейтс того охламона звали. Говорят его лаборатории разработали вирус и испробовали на китаезах, инкогнито естественно – ну, посмотреть хотели меньше ли этих узкоглазых станет. Однако Фил преследовал другие интересы. Глобальное господство над планетой – вот его цель. После трагической ситуации и смерти шести представителей сильных мира сего…
