Наше вам с кисточкой, босс

Хохотала я громко. Не сдержалась – согнулась пополам, держась за живот, прямо на глазах Давыдова. Нет, столько абсурда за один день – перебор даже для меня. Только Алина Василевская могла привлечь внимание незнакомца в лифте, ляпнуть при нём что-то глупое и сбежать, а после выяснить, что он – её новый босс, которому чуть позже она предложит совершить крайне неприличные действия всего за пятнадцать рублей. Уровень моего везения трудно себе представить.

– Надеюсь, вы хорошо провели время, – с непонятной интонацией произнёс Давыдов. То ли смех сдерживал, то ли желание немедленно меня уволить. – Жду вас с новым проектом. Свободны, Алина Валерьевна.

Из кабинета я вышла, чувствуя то, что могла бы назвать похмельем от хохота. Меня тошнило, противно кружилась голова и ноги не слушались. Запоздало накрыло стыдом за разыгравшуюся сцену. Теперь придётся делать сногсшибательный проект подушек, чтобы вернуть себе репутацию настоящего профессионала и адекватного человека. Ну ничего. Будет что рассказать внукам, как философски замечал в подобных ситуациях мой дядя. Кстати, он прислал сообщение, что ждёт меня на уличной парковке возле офисной свечки. Значит, сложного разговора не избежать.

Нет, дело не в провальном первом дне. Мама не разговаривала со старшим братом почти пять лет. Когда она попросила у него денег, чтобы заплатить за квартиру, он высокомерно бросил: “Работать нужно лучше”. Любая на её месте оскорбилась бы до глубины души. И я тоже. Но нужно различать гордость и последний шанс на жизнь. Жаль, что мама не хотела. И ругаться с ней в нашей ситуации не хотела уже я.

“Да, сейчас выйду”, – ответила дяде и пошла выключать компьютер. Работа на сегодня закончилась.

Глава 5. Меркулов Антон Павлович

Очередной крутой, чёрный и, без сомнения, жутко дорогой джип дядя Тоша купил совсем недавно. Даже обжить ещё не успел. Или в салоны, обитые элитной кожей, игрушки на зеркало заднего вида не вешают? А где освежитель воздуха “ёлочка”? Как мы без ёлочки-то?

– Вечер добрый, – Меркулов вышел из машины и попытался меня обнять. – Как ты, племянница?

– Всё хорошо, – я не отшатнулась только потому, что это невежливо. – С начальством познакомилась, работать начала. Я думала, вы в очередной командировке.

– Недавно вернулся, – не стал он меня разочаровывать. – В бизнесе сейчас сплошные головняки. Но тебе они покажутся мелочью, конечно. Как мама?

– Боли усилились, но она не жалуется, – я обняла себя за плечи. – Таблетки только стала чаще покупать.

Тяжелее всего в нашей ситуации было ожидание. Мы обе понимали, что сч?т ид?т на месяцы, но ничего не могли сделать. Рак на такой стадии не лечится. Химиотерапия не помогала, делать операции подобного рода ещё не научились. Так что мамин врач был предельно честен с нами. И на вопрос “Можно ли хоть чем-нибудь помочь” выписал сильное обезболивающее. "Мужайтесь, Алина. Вашей матери будет трудно, но вам ещё труднее. Постарайтесь стать для неё опорой, последней радостью в жизни. Подарите ей хотя бы один счастливый день”.

Я надеялась на неделю. А лучше на две недели в городе, где мама всегда мечтала жить. Поэтому мы с ней улыбались. Она сквозь боль, а я, пряча слёзы.

– Давай обзванивать европейские клиники, – предложил дядя Тоша. – Я слышал, в Израиле берутся за самые безнадёжные случаи.

– Хорошо, – я прикусила губу, чтобы не разреветься. – Скандала с мамой не избежать, но лучше пусть злится живая, чем умирает гордая.

– Вот именно, – выразительно округлив глаза, кивнул он. – Я признаю, что поступил подло и очень некрасиво, но ведь она слушать ничего не хочет. В общем, давай так, – он порывисто взял меня за руку и крепко сжал пальцы. – Ты большая молодец, что сама мне позвонила. Именно так и должна была поступить нормальная дочь. В “Арт-Строе” спокойно работай. Так мы будем рядом и сможем что-то оперативно обсудить, не навлекая гнев Дарьи. Я сегодня же сяду на телефон и подниму все свои контакты в Европе. Не Израиль, так Германия. Не Европа, так Америка. Да хоть на Кубу повезём, лишь бы помогли. Копию медицинской карты сделать бы. Одного заключения, что ты мне показала, явно недостаточно.

– Я пришлю фотографии свежих анализов и результаты последних обследований, – самонадеянно пообещала я.

Представления не имела, как взять мамину медкарту, чтобы она об этом не узнала. Но какой у меня выбор? Продолжить и дальше делать вид, будто всё в порядке? К чёрту Париж, если есть шанс вылечить маму. А если нет… Я ведь не собиралась увольняться. Постараюсь усидеть на двух стульях, буду хвататься за любую возможность. Раз уж надежда в нашем случае – яд, то я готова отравиться.

– Хорошо, – дядя в последний раз крепко сжал мои руки и отпустил. – А теперь давай я подброшу тебя до дома. Или нельзя?

– Можно, только высадите меня на остановке в паре домов, – попросила я. – Желательно, чтобы мама не видела нас вместе. Иначе она поймёт, что вы помогли с работой. А потом я не смогу уговорить её лечиться. Сами знаете, какой характер.

– Да, – согласился дядя, вспомнив что-то личное и очень давнее. Из детства. – Я в курсе. Есть такие младшие сёстры, с которыми приходится сидеть вместо футбола во дворе. Тебе гулять хочется или хотя бы в телевизор уткнуться, а тут она. “Ералаш” смотрела? Помнишь серию про то, как старший брат спсиху вылил тарелку супа на голову младшему? То вермишель ему длинная, то суп горячий, то холодный.

– Ты только компот не выливай, – процитировала я и улыбнулась. – Компот я буду.

– Вот в яблочко, – вздохнул Меркулов. – Один в один я и твоя мать. А теперь такое… Ладно, выкрутимся. Поехали.

Садилась я к нему в джип уже с лёгким сердцем и совсем другим настроением.

***

На следующий день я решила одеться попроще и чуть более стандартно. Как там было в положении о дресс-коде? Чёрный верх, белый низ? Нет, кажется, наоборот, но не суть. Я вытащила из шкафа белое кружевное платье. Слишком прозрачное и откровенное, чтобы носить только его. А поверх надела чёрную тунику с подолом, обрезанным по косой линии. Монохромный образ как он есть. Должно прокатить, но скучно ведь. Покрутившись перед зеркалом пять минут, я сдалась. Повязала на шею яркий платок. Волосы бы ещё покрасить а-ля Мальвина, но в “Арт-Строе” точно не поймут.

Матери я сказала, что записала её сегодня на приём к врачу. Отчасти нам повезло. Денег на частную клинику не было, а в учреждениях бесплатной медицины до сих пор велось бумажное делопроизводство. Анализы подклеивались в карточку. Саму карточку нужно было взять в регистратуре и самостоятельно принести к врачу. Я рассчитывала сфотографировать нужные страницы, пока мама будет в туалете. А она туда обязательно пойдёт из-за особенностей самочувствия.

– Уф-ф-ф, как бы теперь отпроситься на пару часов? – простонала я, разглядывая в мониторе забракованный проект индийских подушек.

Выдав порцию негатива вчера, сегодня Марина Эдуардовна старательно меня игнорировала. Ходила из кабинета в кабинет мимо моей каморки и ни разу не заглянула. Меня даже посетила идиотская мысль бросить ей под ноги кожуру от банана. Ну, чтобы она смачно на ней поскользнулась, упала, а я, высунув нос из каморки, с состраданием в голосе спросила бы: “Вы не ушиблись? О, кстати, а можно мне в больницу отлучиться?”

Оскар мне за сообразительность, да! В номинации “лучший сценарий”. Но ничего умнее не придумывалось. Я вся извелась и почти взвыла, когда в дверь постучал Паша.

– Такос, такос, такос, такос, – напевал он слова очередного хита Little Big, – такос, такос, буррито, буррито.

– Пицца, – подхватила я тоненьким голоском, – карри, суши, бо-о-о-орщ.

– Пошли обедать, – расплылся в улыбке полиграфист, – хватит киснуть над работой.

– Не могу. Мне нужно в больницу, а я не знаю, как отпроситься у начальницы.

– У Зарецкой-то? – Паша сегодня был в бирюзовой рубашке и белых джинсах. То есть с дресс-кодом я всё-таки угадала. – Даже не надейся. Сердце её двулико, сверху оно набито…

– Мягкой травой, – подпевала я шедевру Агаты Кристи, – а снизу каменное-каменное дно. Интересное у тебя настроение. Певческое. Делаешь рекламу для караоке-бара?

– Если бы, – расхохотался он. – Не предлагают. Уж я добавил бы строгого стиля в их многоцветную безвкусицу. Но мы отвлекаемся от Марины Эдуардовны. В прошлом году она никого из сотрудников на первое сентября не отпустила. “Работы много, а это не государственный выходной”. Мне лично было всё равно, а у Ольги дочь в первый класс пошла. Без мамы.

– Да уж, – скривилась я. – Прям офисная Малефисента.

– Хуже, – поддакнул Паша и задержался взглядом на моём мониторе. – Баба-Яга, которая всегда против. Упс, а это что?

– Где? – не поняла я.

– Ну вот же. Кто тебе фотографии делал? Где ты нашла такое чудо с оригинальным взглядом на композицию?

– Швея принты прислала, – смущённо призналась я. – От производителя. Там как раз подушки были. Ну я и намиксовала, что мне надо. Сильно плохо, да?

– Ужасно, – полиграфист развернул к себе монитор и нервно сдул кудряшку со лба. – С такой картинкой их даже даром не возьмут. Ненавижу, когда экономят на визуале.

“Дёшево, – вспыхнуло у меня в мозгу. – Именно на это ругался Давыдов”.

– Слушай, Паш, а как сделать, чтобы было дорого? В смысле выглядело дорого и хорошо?

– Уже никак, – отрезал он. – Переснять фотосессию. Ну или вырезать саму ткань, обработать её и вставить в интерьерный мокап.

“Твою ж натурщицу, – мысленно выругалась я. – Мокап!”

– Паша, ты гений! Я сейчас клипарта накачаю с беседками посимпатичнее, вставлю туда визуализацию из проекта и сверху налеплю своих подушек. А то директор запретил показывать прежнюю версию заказчику.

– Царедворскому-то? – парень сдвинул ухоженные брови. – Тому вообще надо, чтоб “лухари” было. Иначе даже не посмотрит. Марьяна от него рыдала. Пятнадцать раз переделывала, а потом вернула самый первый вариант и услышала: “Ну вот же! То, что надо. А сразу так сделать не могли?”

– Да, стандартная фишка, – развеселилась я. – Клиенты её любят. Спасибо, Паш, я посижу над проектом. Вечером, наверное, сейчас придётся на прогул нарываться.