Американская история любви. Рискнуть всем ради возможности быть вместе

Скотт Крей направлялся в Милледжвиль, где родился Уильям. Он сам, его родители, братья и сестры принадлежали некоему Хью Крафту[62 - Крафты называют хозяина Уильяма только по фамилии. Альберт Фоли в мартовском письме 1975 года, адресованном миссис Де Коста и мистеру Крафту, интересуется Хью Крафтом. Я нашла доказательства этой связи в следующих материалах: Franklin L. Riley, Publications of the Mississippi Historical Society, vol. 10 (Oxford, MS: Printed for the Society, 1909), 223; Elmo Howell, Mississippi Back Roads: Notes on Literature and History (Memphis: Langford & Associates, 1998), 126; Tom Stewart, From Whence We Came: A Readable Story of Early Holly Springs, South Reporter (Holly Springs, MS), April 14, 2005; William S. Spear, Sketches of Prominent Tennesseans: Containing Biographies and Records of Many of the Families Who Have Attained Prominence in Tennessee (Baltimore: Genealogical, 2003), 16–17; William Francis and James Monroe Crafts, The Crafts Family: A Genealogical and Biographical History of the Descendants of Griffin and Alice Craft, of Roxbury, Massachusetts (Northampton, MA: Gazette, 1893), 734–735. См. также Berry, Princes of Cotton, 19, 536 n. 29.], который продал их по отдельности, оставив Уильяму лишь фамилию. Хью Крафт и сам понес немало семейных потерь. Он родился в 1799 году на восточном побережье Мэриленда, в месте под названием Крафтс-Нек. Это суровый одинокий край – почти здесь родились Фредерик Дуглас и Гарриет Тубман. Здесь Хью рос рядом с другими семьями Крафтов, каждая из которых отметила время постройки своих домов на печных трубах. Рабство было для него нормой – когда он был совсем малышом, в их доме было пять рабов.

Вообще-то, фамилия его могла бы быть Чарльзкрафт[63 - Crafts, The Crafts Family, 734.], но крепкий фермер, его отец Бенджамин, решил сократить ее и попросту отбросил частицу «Чарльз». Бенджамин Крафт отличался огромной силой и физической мощью, но смерть это не устрашило: он умер, когда сыну было семь лет. А через несколько месяцев умерла мать Хью.

В четырнадцать Хью Крафт отправился в Джорджию, чтобы стать доктором. Но, недолго проучившись в университете в Афинах, бросил учебу и стал помогать дяде в его бизнесе. К двадцати годам сирота из Крафтс-Нек женился. Рабы у него тоже были. По данным переписи 1820 года он владел четырьмя мальчиками и одной девочкой в возрасте до четырнадцати лет, а также мужчиной и женщиной от двадцати шести до сорока пяти лет. По-видимому, это были родители и старшие братья и сестры Уильяма.

Мы не знаем, когда и как Крафт приобрел родителей Уильяма. Об их жизни ничего не известно. Лишь то, что Уильям родился у них 22 сентября 1823 года[64 - Свидетельство о смерти, где содержится информация и о рождении, можно найти на Ancestry.com и в приложении Find a Grave: https://www.findagrave.com/memorial/63823175/william-craft. О семье Уильяма: RTMF, 8; письмо Крафта «дорогому отцу»; American Slavery, Bristol Times (UK), April 12, 1851. Информация о Библии Хью Крафта однажды появилась на доске Ancestry.]. Он был одним из пятерых (а то и более) детей. Имена и даты рождения четырнадцати детей Хью Крафта тщательно фиксировались в семейной Библии, а информация о рождении и смерти рабов не отмечалась. Удивительно, что сохранилась дата рождения Уильяма.

Его детство совпало с непростым временем для семьи Крафтов. В то время Хью только начинал карьеру[65 - Когда Уильям перешел в собственность Хью Крафта, неизвестно. Информация этой главы, если не упомянуто иное, взята из CFT, reel 1. См. письма Мэри Марте от 8 октября 1822, от Марты Мэри от 21 октября 1823, от Хью Крафта Мэри Крафт от 28 июля 1925.]. Когда Уильям учился ходить и говорить, молодой торговец часто находился в разъездах – Чарльстон, Саванна и даже Нью-Йорк, где он любовался скалами над рекой Гудзон и тратил кучу денег на стильную одежду для себя и своей жены Мэри.

Через три дня после первого дня рождения Уильяма Крафт отмечал открытие нового магазина, товары для которого доставили из Нью-Йорка. Среди них были два огромных тюка «одежды для негров» и триста пар «негритянской обуви»[66 - Genealogical Abstracts from the Georgia Journal (Milledgeville) Newspaper, 1809–1840 vol. 3 (1824–1828), 163.]. Сшитая на фабриках Севера одежда была сделана из южного хлопка, который по морю доставили на Север и вернули на Юг в другом виде.

В отсутствии Хью домом управляла его жена Мэри. Но без мужа эта молодая женщина, некогда ходившая в школу Чепел-Хилл в Северной Каролине, грустила и тосковала. Особенно тяжело приходилось зимой. Лучшей подруге Марте Мэри писала, что у мужа это самое напряженное время. Да и летом приходилось нелегко: она страдала от жары и приступов лихорадки.

В течение года Мэри потеряла двух маленьких детей. Марта утешала подругу тем, что мать не должна оплакивать детей: после смерти они отправились прямо к Богу. Однако Мэри замкнулась в себе, что расстроило мужа. Хью занимался делами в столице, но пообещал по возвращении отправить жену на горячие источники и привезти сладости сыну Генри.

Мэри Крафт умерла молодой, у нее остался сын и две младшие дочери. Вскоре привлекательная подруга Мэри Марта вышла замуж за Хью Крафта, но и она умерла от родов. Третьей миссис Крафт стала Элизабет Колльер – лишь ее Уильям запомнил хозяйкой. Она тоже потеряла первого ребенка, а затем родила восемь детей.

Крафт, как вспоминал Генри, переживал утраты стоически: никогда не целовал детей и не плакал, иначе проявляя любовь – в теплых письмах и привезенных из поездок сладостях. Генри так же сильно отличался от отца, как отличался его изысканный почерк от отцовских каракулей. Придирчивый, требовательный, порой чрезмерно жесткий по отношению к сыну и бесконечно стойкий перед лицом постоянных утрат, Хью Крафт, по словам сына, обладал «самым странным сочетанием черт характера, какое мне довелось встречать в жизни»[67 - Stephen William Berry, Princes, 484. Описание отца Генри Крафта можно найти в его письме от 14 июня 1844, Holly Springs, CFT.].

Другие запомнили Хью Крафта иным[68 - Письмо Эдварда Кертиса «дорогой сестре» от 5 декабря 1824, CFT. Крафта называют церковным старостой в газете Macon (GA) Telegraph and Messenger 27 июня 1876. О вере Хью Крафта: Speer, Sketches, 16–17. О всеобщей любви: CFT, In Memoriam. Hugh Craft. Elizabeth R. Craft. James Fort. Robert Fort. Lucy Fort. John Y. Craft (printed at McComb City, MS., ca. 1879), 4.]. Прихожане той же церкви считали его добрым и щедрым. Он всегда был готов оплатить обучение детей бедных родственников, преподавал в воскресной школе, был церковным старшиной. В конце жизни долго болел и был частично парализован, и на похоронах все говорили о том, как любили его.

По вере своей Хью Крафт был старомоден. Другие предприниматели приняли новую методистскую религию, утверждавшую, что спасение в руках самого человека. Однако Крафт оставался убежденным пресвитерианцем, человеком, верящим во всемогущего, властного Бога, непреклонную волю и суждение коего невозможно ни постичь, ни заслужить. (Отсюда и выражение: «Будь проклят, если сделаешь; будь проклят, если не сделаешь»[69 - Debby Applegate, The Most Famous Man in America: The Biography of Henry Ward Beecher (New York: Doubleday, 2007), 38–39, 121.].)

Невозможно купить место на небесах праведными деяниями или добротой, поскольку Бог уже определил твою судьбу. Успех и богатство, несомненно, признаки божьей милости; утраты же явственно показывают божественное недовольство. Лучшее, что можно сделать, – не задаваться вопросами и терпеть. Так считал Иов, осиротевший мальчик, для которого вселенная не жалела страданий. Подобный подход был полезен Крафту в бизнесе, но самым печальным образом сказался на жизни его рабов.

* * *

В жизни Крафтов был недолгий золотой период, когда инвестиции начали приносить плоды, и Хью перевез семью из Милледжвиля в Мейкон. Он начал строить новую жизнь собственной семьи, разлучив семью Уильяма.

Тот рос среди множества родственников: у него были два брата и две сестры, но имена родителей нам неизвестны. Уильям навсегда запомнил родительскую любовь и твердую веру – эти качества стали для младшего сына образцом для подражания[70 - RTMF, 8–9.]. Родителей он запомнил старыми – даже ребенком чувствовал их возраст в движениях и морщинах. Мальчик понимал: годы рабства тягостно сказались на физических телах родителей, хотя дух их оставался несломленным.

Хью Крафт тоже замечал эти перемены. Если родители Уильяма были теми мужчиной и женщиной, что упомянуты в переписи 1820 года, ко времени переезда семьи в Мейкон им должно было быть за сорок. Лучшие репродуктивные годы матери Уильяма и пик физической формы отца остались в прошлом. Зная, что теперь проку от них не будет, Крафт решил продать их и других рабов в возрасте, чтобы купить молодых.

Документы округа Форсайт, Северная Каролина, прекрасно иллюстрируют подход бизнесмена. С рождения до двадцати лет цена раба каждый год возрастала: годовалый ребенок стоил 100 долларов, двухлетний – 125. До семи лет цена возрастала на 25 долларов, а затем на 50. В двадцать лет раб стоил 900 долларов, а затем цена начинала снижаться. Пятидесятипятилетний оценивался в 100 долларов, шестидесятилетний – в 50[71 - Tadman, Speculators and Slaves, appendix 6, 287.]. На этом цена останавливалась. В какой-то момент людей возраста родителей Уильяма пытались омолодить – красили волосы, смазывали маслом стареющую кожу, – но уловки работали недолго[72 - Johnson, Soul by Soul, 119, 123.]. Хью Крафт продал родителей Уильяма по отдельности, полностью разрушив семью и мир мальчика.

В последний раз мать и отца Уильям видел в возрасте около десяти лет[73 - Уильям вспоминал, что проработал у столяра четырнадцать лет с 1834 года (согласно RFTF, именно в это время он потерял семью). American Slavery, Leeds Mercury (UK), October 25, 1856. Записи Генри Крафта, родившегося на пять месяцев раньше Уильяма, показывают, что Крафты переехали, когда Генри было десять лет (Speer, Sketches, 15).]. Мы не знаем, была ли у них возможность проститься или родители просто исчезли. Продажа рабов считалась делом обычным. Уильям вспоминал лишь, что их «уволокли» в разное время и продали разным людям. Больше они никогда не встречались.

Уильяма удивляло, что человек, так ярко демонстрировавший всем свою религиозность (и у которого было лучшее место в самой большой церкви города), ни на минуту не задумался, разлучая родителей мальчика[74 - RTMF, 8. Дом и собственность Крафта описаны в документах окружного верховного суда: Bibb County Superior Court, Deed Records 1837–1839, E-5, 396–401, BCC.]. Браки между рабами не признавались законом, однако Уильям знал и был твердо убежден: Хью Крафту известно, что его родителей соединил сам Господь.

Сколь бы ни был расстроен Уильям, он не позволил богохульному поступку хозяина разрушить собственную веру, которую считал родительским наследием, – а еще их любовь, ставшую основой его брака. Он возненавидел «не истинное христианство», как вспоминал впоследствии, «а ханжество рабовладельцев». И продолжал верить в невидимую, несокрушимую, всемогущую справедливость, которая выше земной власти. И справедливость не только все ведала, но и несла отмщение.

Кроме родителей, Крафт продал одного из его братьев и сестру, оставив себе самого Уильяма, его брата Чарльза и младшую сестру – по крайней мере, на время. Чтобы повысить их ценность, Крафт отправил мальчиков овладевать мастерством. Уильяма – к столяру, Чарльза – к кузнецу. Эти ремесла были самыми востребованными. Младшей сестре для повышения цены требовалось только время: тело постепенно созревало.

* * *

Десятилетний Уильям, оторванный от семьи, начал работать в столярной мастерской в Мейконе, где и провел следующие четырнадцать лет[75 - American Slavery. О пансионе: письмо Генри Крафта «дорогому отцу».]. В окружении ветвей и стволов срубленных деревьев он учился тщательно отмерять и отрезать. И все реже видел реального хозяина, живя не с семьей Хью Крафта, а в пансионе в городе. Благодаря этому ему удалось избежать тяжелого физического труда на хлопковой плантации, но от хлопковой боли его это не защитило.

Хлопок влиял на всех: от рабов, кому приходилось сажать, пропалывать, собирать и обрабатывать его, до плантаторов и владельцев хлопкоперерабатывающих фабрик, построивших столицу на хлопковые деньги. Он влиял на малолетних работников и владельцев фабрик в Новой Англии, которые превращали его в ткань. Хлопок влиял на нью-йоркских банкиров, которые вкладывали деньги в торговлю. И влиял на всех тех, кто платил деньги за одежду, созданную из этих волокон[76 - Liz Petry, Chapter Four: The Lash and the Loom, Hartford Courant, September 29, 2002. Петри пишет о взаимосвязи хлопковой индустрии и общенациональной экономики, о связях между Севером и Югом, рабством и свободным трудом. См. также Eisterhold, Commercial, 430.]. И на всех повлияло падение международного спроса на хлопок весной 1837 года, что было связано с перепроизводством в США и Индии. Падение цен дестабилизировало национальную экономику, которая и без того находилась на грани. Действия банков ничем не регулировались. Банки беззастенчиво выпускали собственную валюту и банкноты. Железнодорожные компании, колледжи и муниципалитеты, а также обычные граждане погрязли в долгах. Процветала спекуляция – особенно землей.

А потом в один прекрасный майский день главы нью-йоркских банков категорически отказались обеспечивать бумажную валюту серебром и золотом. Их действия породили страшные события. В стране разразился самый тяжелый финансовый кризис в истории: паника 1837 года[77 - Peter L. Rousseau, Jacksonian Monetary Policy, Specie Flows, and the Panic of 1837, Journal of Economic History 62, no. 2 (2002): 479; 1837: The Hard Times, Harvard Business School online, https://www.library.hbs.edu/hc/crises/1837.html. О проблемах Мейкона: Eisterhold, Commercial.].

В Мейконе хлопковые склады, где плантаторы за деньги хранили с каждым днем обесценивавшийся хлопок, охраняли вооруженные люди. Бизнесы рушились. Акции крупнейших компаний, включая банки и железные дороги, были настолько тесно взаимосвязаны, что крах одного угрожал всем остальным. Железная дорога Монро, имевшая собственный банк, обанкротилась. Рухнул и банк Окмалджи. Даже женский колледж находился на грани закрытия.

Все это не могло не затронуть Хью Крафта. Он был акционером и руководителем рухнувшей железнодорожной компании Монро, владел акциями банка и спекулировал землями чироки – все это было связано с финансовым риском. Очень скоро налоговые коллекторы конфисковали и распродали его земли. Он продал свою долю в деловом партнерстве. Хью Крафт буквально погибал[78 - Объявление в GT, 30 января 1834, 21 мая 1835, 9 июля 1838, 9 июня 1840; см. также Berry, Princes of Cotton, 536n29.].

Отчаянно нуждаясь в деньгах, Крафт продал последнего брата Уильяма, Чарльза, оставив себе Уильяма и его младшую сестру Элизу. Еще заложил часть собственности, чтобы и дальше торговать хлопком. Уильям не знал, что и он сам, и его сестра тоже заложены.

В те времена заложить человека можно было так же, как и дом[79 - Bonnie Martin, Slavery's Invisible Engine: Mortgaging Human Property, Journal of Southern History 76, no. 4 (2010): 822.]. Покупатели могли заплатить за рабов, внеся первичный взнос и договорившись об аренде, чтобы выплатить остаток суммы с процентами. Они могли заложить и тех, кем уже владели, используя рабов в качестве обеспечения. Могли арендовать, как недвижимость, и «улучшить» их с целью повышения стоимости – например, обучить ремеслу. Однако человеческий материал, как и недвижимость, мог оказаться невыкупаемым, что и произошло с Уильямом и Элизой.

В январе 1839 года Хью Крафт подписал документы о долге перед Коммерческим банком Мейкона. Теперь его долгами управляли банкиры. В списке собственности числился дом, фортепиано, пять скамей в церкви и четыре негра, включая «Уильяма около 16 лет от роду, столяра» и «Элизу, девочку около 12 лет»[80 - Документ зарегистрирован окружным верховным судом 10 января 1839 года: Bibb County Superior Court, Deed Records 1837–1839, E-5, 396–401, BCC. Если Уильям и его сестра были заложены вместе, как утверждается в RTMF, 9, то Элиза и была сестрой, проданной на аукционе.].

В течение года Хью Крафт уехал из Мейкона в Холли-Спрингс, штат Миссисипи, где стал управляющим. Семья его поселилась в деревянном доме, мечтая об особняке, расположенном через улицу. Трудолюбивый Хью постоянно упрекал сына Генри в отсутствии предприимчивости и хватки[81 - Berry, Princes, 454–55.]. Прибыль приносили и оставшиеся рабы – по данным переписи 1840 года, десять человек. Как и остальную собственность Крафта, их продали летом, когда цена на хлопок окончательно упала, и кредиторы предъявили свои требования.

Газеты были полны объявлений о продаже имущества должников. Торги проходили на площадях перед судами. Имена и описания некоторых из тех, кого продавали за долги, сохранились, другие остались неизвестными. Такой была и продажа имущества Хью Крафта. Рабов причислили к мебели и остаткам пресвитерианской веры: «Июньские торги в округе Бибб: 3 негра, домашняя мебель, скамьи 55, 57, 58, 59, 60 в пресвитерианской церкви»[82 - О торгах в 1840 году сообщалось несколько раз, начиная с 2 июня.]. Среди них были Уильям и его сестра.

Аукцион[83 - События этой главы описывают Крафты: RTFM, 9–10. О белоснежных полях хлопка: Solomon Northrup, Twelve Years a Slave (Auburn, NY: Derby and Miller, 1853), 166. О первых покупателях: Reidy, From Slavery, 23. О семье Уильяма: письмо Генри Крафта «дорогому отцу».]

Вспоминая этот день, Уильям писал, что мозг его словно взорвался. В июне было тепло, но не жарко, как спустя месяц-два. Хлопок был в полном цвету, и казалось, что окрестные поля засыпаны снегом. Со ступеней здания суда Уильям видел всю большую площадь, собравшуюся толпу и чуть дальше здание тюрьмы. Но взгляд его был прикован к сестре: Элизу должны были продать на аукционе. Ей предстояло стать первой.

Здоровая девушка ее возраста представляла для покупателей большую ценность. Многие из тех, кто приобретал первых рабов, предпочитали покупать женщин в самом репродуктивном возрасте. На полях мужчины были сильнее, но женщины тоже могли работать, а кроме того, увеличивать собственность владельца, поскольку по закону все их дети (вне зависимости, кто был отцом, даже если это сам хозяин) становились рабами. Вот почему положение такой девушки, как Элиза, было очень рискованным. Уильям отлично знал: изнасилование грозит даже детям.

Он смотрел, как сестра поворачивается, танцует и выполняет приказы аукциониста. Парню и самому предстояло нечто подобное – он наверняка планировал показать себя в лучшем виде, поднимать тяжелые ящики и «казаться оживленным», а может, даже обратиться к покупателю сестры, как это иногда делалось, с обещанием работать наилучшим образом, чтобы оказаться вместе с ней[84 - Об этом рассказывается в экспозиции музея «Старый рабский рынок» в Чарльстоне, Южная Каролина. Уолтер Джонсон анализирует активное участие рабов в подобных торгах в своей книге: Walter Johnson, Soul by Soul. Об Уоррене и Чарльзе: письмо Генри Крафта «дорогому отцу».]. Он мог молиться, чтобы Элизу купил кто-то из знакомых, и оба остались бы в Мейконе, как двое их братьев. Уоррен трудился в отеле «Сентрал», в квартале к северу от суда, а Чарльз – на кузнице поблизости. Однако Уильям отлично понимал, что все может сложиться иначе: поселения к западу от Мейкона постоянно нуждались в новых рабах.

Все надежды рухнули, когда аукционер принял ставку за Элизу. Времени для маневра не оставалось, Уильям следующий. Он видел, как за воротами суда покупатель гонит его сестру в повозку. Покупатель был не из Мейкона, по виду напоминал плантатора, стремящегося построить блестящее будущее с помощью новой собственности.

Хотя крики аукционера громом отдавались в ушах, Уильям постарался сохранить присутствие духа, оценил ситуацию и решил импровизировать – эти качества пригодились ему в предстоящие годы. Он попросил приятеля-раба обратиться к новому хозяину Элизы и упросить того дождаться окончания торгов, чтобы Уильям мог проститься с сестрой. Плантатор ответил, что ему далеко ехать и ждать он не может.

Уильям рухнул на колени и принялся умолять. Подобное поведение никак не устраивало аукционера. Цена Уильяма – и, следовательно, комиссионные, – зависела не только от сил и навыков раба, но и от манеры поведения. Раб рухнул на колени, а должен был стоять прямо и буквально излучать счастье. Это неправильно. Аукционист схватил парня за шею.

– Поднимайся! – рявкнул он, осыпая Уильяма проклятиями и ударами. – Вам нет смысла видеться!

Аукционер был прав: сестра оказалась в сложном положении. Ее поведение с новым хозяином в первые минуты после покупки определило бы характер их отношений и ее будущее.

Уильям на всю жизнь запомнил этот момент. Он поднялся, пристально глядя на сестру, уезжавшую в неизвестность. Элиза ничего не сказала, хотя крепко сжатые ладони выдавали боль. Она повернулась к брату в последний раз, и он увидел слезы на щеках девочки. Элиза склонила голову, прощаясь не словами, а жестом, потом согнулась, закрыв глаза руками. Уильяму было невыносимо это видеть.

Его продали местному жителю Айре Хэмилтону Тейлору[85 - Уильям называл хозяина банковским кассиром: Флоренс Фридмен пишет о нем в издании книги Крафтов 1969 года; Thomas Taylor's Receipt Regarding His Role in the Return of William Craft to Ira H. Taylor, Hv C. О средних ценах на рабов в Форсайте, Северная Каролина: Tadman, Speculators and Slaves, appendix 6, 287. О договоренности Уильяма с Тейлором: New England Convention Anti-Slavery Bugle (New Lisbon, OH), June 15, 1849; LL, 27; Libel Suit. О законах Мейкона: Eisterhold, Commercial, 438.], двадцатишестилетнему приезжему из Нью-Йорка, желавшему заняться бизнесом. Какое-то время Уильям принадлежал Томасу Тейлору, одному из кредиторов Хью Крафта. Айра заплатил 1 750 долларов, вдвое больше, чем за других шестнадцатилетних рабов. По-видимому, он представлял особую ценность.

А еще Уильям был предприимчивым человеком: договорился с хозяином, что ежегодно будет выплачивать ему 220 долларов за право работать самостоятельно. И тут же договорился о ежедневной оплате своего труда у столяра – это позволяло искать дополнительный заработок в свободное время. Технически подобная договоренность незаконна: в Джорджии рабам не позволялось работать самостоятельно. В Мейконе существовали законы, защищавшие квалифицированных белых работников от конкуренции со стороны чернокожих ремесленников типа Уильяма. Но практически все молча мирились с положением дел, которое сулило рабовладельцам легкий доход.

Молодого Айру Тейлора, который еще не обустроился в собственном доме вместе с невестой, договоренность более чем устраивала: он получал возможность собирать деньги, не занимаясь управлением. Мужчина понимал, что скоро вернет затраченные деньги – ведь ценность Уильяма будет только расти. Цена полевого рабочего достигала пика к двадцати годам, а ценность Уильяма как ремесленника возрастала с каждым годом[86 - См. Johnson, Soul by Soul, 151.].

Уильям не считал сделку справедливой, поскольку приходилось отдавать деньги, заработанные тяжким трудом, хозяину[87 - RTMF, 4, 10; Proceedings of the British and Foreign Anti-Slavery Society, North Star (Rochester, NY), June 22, 1855.]. При этом он неустанно работал, имея четко определенную цель. После торгов в его жизни почти ничего не изменилось – дни текли, как и раньше. На глубинном уровне изменилось все. Ему не позволили проститься с сестрой, и в душе вскипела настоящая ярость. Слезы иссякли, разум воспламенился, Уильям жаждал мести. Именно в тот день он решил когда-нибудь обязательно сбежать.

После потери семьи Уильям приложил массу усилий, чтобы найти близких, и ему удалось – он нашел всех, за исключением сестры, проданной последней[88 - Письмо Генри Крафта «дорогому отцу». Крафты писали, что младшая сестра Уильяма жила в Миссисипи (RTMF, 9). Следует отметить: единственным известным членом семьи Уильяма, о котором Генри не упоминает, является младшая сестра. В постскриптуме он называет ее Элизой. В этом загадочном письме упоминаются двое других его родственников, Салли и Аллен.]. Примерно через десять лет после продажи родителей, в 1844 году, Уильям знал: мать и сестра жили в Новом Орлеане, отец – в Саванне. Двое братьев, Уоррен и Чарльз, – в Мейконе.

Уильям и Чарльз обратились к детям Хью Крафта, когда те приехали в Мейкон, и это говорит об их глубоких чувствах. Почему они решили обратиться к бывшим хозяевам, неизвестно – об этом загадочно писал сын Хью Генри. Ставки явно были высоки. Как писал Генри, Уильям и Чарльз пришли к его сестре с конкретными вопросами. Когда она прогнала их, братья разрыдались.

Были ли эти эмоции связаны с младшей сестрой, о судьбе которой Генри мог ничего не знать? Хотя контекст неясен, поведение братьев опровергает утверждения рабовладельцев, что рабы с легкостью теряли семьи и создавали новые. В действительности это была тяжелая травма.