Худший в мире актёр

Шёл пятый час полёта. Белокрылый самолёт буравил ослепительную синеву, оставляя тень на белом пуховом ковре облаков. «Боинг» набрал почти максимальную высоту. Дмитрий почернел от гнева и вырвался из рук Джека. Он бросил Марию на грязный красный ковёр и схватился руками за её горло. Глаза его наполнились кровью. Но тело Дмитрия сразу же охватила судорога, и его затрясло. Он застыл и рухнул безжизненной статуей.

Мария, хрипло дыша, робко спросила:

– Это всё-таки был яд? – Она приподняла голову с пола.

Иосиф поднял Марию на руки, как спящую принцессу, и шепнул ей:

– Я тебя собственными руками создал из кучи гнилого картофеля. Все роли, что я тебе давал, могли стать блестящей визитной карточкой божества. Вместо этого ты стала фуфловой актрисой. Но сегодня я добился от тебя, чего желал. Теперь ты видишь, как ты гениальна. Ты не играла, ты жила. Это был не спектакль. Это был шедевр. Вот чего я добивался от тебя столько лет. Но почему актёры выполняют задачу идеально только под страхом смерти?

– Но я хотела думать, что ты пошутил.

Иосиф что-то ещё шепнул ей на ухо, и после этого Мария больше ничего не могла сказать. Она смотрела на Джека. Парень стоял в одной лишь грязной старой майке, с бледным лицом над окаменевшим Дмитрием. Последний взгляд Марии был направлен именно на Джека, и в этот момент глаза её застыли навсегда. Но не застыло ощущение укола от впившегося в Джека взгляда, словно она оставила в нём чёрный яд змеиного укуса. Он не понимал, что так перемалывало его изнутри, когда она смотрела на него. Иосиф положил её рядом с Дмитрием. Самолёт занял самый верхний эшелон над облаками. Солнце обильно вливалось в иллюминаторы, заполняя воздушное судно. Из-за этого «Боинг» вскоре начнёт постепенно погружаться вглубь небесного океана.

Часть 2. У Иосифа есть секрет

1

Самолёт вылетел примерно в полдень. И приземлился в столице тоже в полдень, но через восемь часов. Совершить посадку раньше, несмотря на ситуацию, пилоту не представилась возможность. Пассажиров почти до ночи не выпускали. Кто-то выходил с полицией для дачи показаний. Что касается Иосифа и Джека – к ночи их закрыли в одной камере. Джек таял в поту. Иосиф был сухой и спокойный. Вряд ли сейчас это было уместно, но он давал волю своей растекающейся философии.

– Я обещаю тебе, что к рассвету мы выберемся. Вдохни аромат бетона и железных прутьев. Если они, как струны арфы, звучали бы нотами великих произведений, тогда наказание для заключённых стало бы наслаждением – исцелением духа эстетикой искусства.

Джек ничего не ответил. Блаженный старик. Нашёл время для поэзии. Его витиеватые иносказания были поперёк горла. Песок в глазах, сосёт в желудке, в мягкую бы постель. Но кроме старого замызганного матраса у плачущей серой стены из удобств ничего нет. Ещё раковина и туалет без унитаза. Пахнет вокзалом. Джек стянул кепку с измокших волос, обтёр лицо и высосал соль из губ. Так легче обезболить жажду. Сегодня везде жарко, где ни появись. Здесь тоже. Веерным движением козырька Джек только обжигался. Он смуглый и красный, но в тёмной клетке он чёрен, как раб. Чёрный длинноволосый обросший раб. С большими ушами и носом. Раб собственного страха.

Сидеть и ждать. Делать нечего. И смотреть на старика, если духу хватит посмотреть на него при таком освещении.

Луч лампы пронзал пластиковые стенки бутылки и, как иглой, выжигал бетонный пол. Вода на дне вот-вот закипит. На купольном горлышке и на глянцевой лысине старика мелькали изогнутые отражения решётки. За ней, в коридоре, на облезлой кирпичной стене мигала лампа, выглядывающая из разбитого плафона, и вместе с ней мигало всё остальное.

После приземления Иосиф не сделал ни глотка. Почти все два литра выпил Джек. Он истекает потом; но старик сух, как красная речная долина. Он гордо сидел на матрасе, как на троне. Ему плевать, где сидеть, он везде как король. Джек по характеру нежный человек, но иногда его лучше не злить. Сейчас он хотел разбить лицо этому старику. Что-то заставляло его сохранять видимость вежливости. Но вежливость эта была прозрачнее воды; так и видно было, как в нём кипят чувства и он вот-вот задымится.

– Чего ты какой напряжённый? – спросил Иосиф. – Думаешь про меня всякую ерунду. Будь ты на моём месте, тоже поступил бы так же. Успокойся.

Джек и сам рад бы был успокоиться. Он измождённо осмотрел старика краем глаза. Прямо смотреть на этого убийцу под таким ужасным светом – духу не хватит. Иосиф застыл в злом и извращённом удовлетворении, и глаза его сверкали сабельными лезвиями. Страшный человек. Точно не разберёшь – это его внутреннее состояние, или это свет так играет. Джек насквозь мокрый, опирается спиной на решётку и светится в молниях лампы. Иосиф то исчезал, то появлялся в этих раздражающих мерцаниях. Лучше бы исчез и не появлялся.

Кажется, он приготовился говорить что-то занудное, но, по его мнению, очень интересное и необходимое.

– Представь… – Иосиф прислонился спиной к стене, не пожалев пиджак, и закинул глаза к потолку, расчерченному тенью решётки.

Джек вздохнул в ожидании утомительного нравоучения. Иосиф начал:

– Течёт маленький ручей, и впереди путь для него закрыт. Это увидел пастушок. Он захотел помочь и стал палочкой подкапывать русло. Он царапал твердь земли и вёл ручей к текущей неподалёку речушке. И неблагодарный ручей стал называть себя именем этой речки. А когда он впал в крупную реку, то задумал назвать и её своим именем, чтобы отметиться на картах мира. Пастушок немного подрос. И когда он купался в этой реке, его чуть не затянуло в воронку. За это Господь наказал тот ручей и превратил его в облако тумана. Вот такая история.

Джек спас этому философу жизнь. Дмитрий раскромсал бы его бутылкой. Значит, Иосиф в долгу. Но он говорил с таким наглым видом, будто оказал Джеку услугу – спасти себя. Старик упивался своим красноречием, как наслаждалась бы своей красотой перед зеркалом прекрасная дама. Зеркало для его самолюбования – трепетный страх Джека. Этот моральный садизм был свойствен Иосифу. Он сам не замечал, как поддавался соблазну такого бесчеловечного наслаждения. Будто это и не он вовсе.

Может, лучше было бы остаться на своём островке и не мыслить в мировых масштабах. Но такая перспектива не для Джека. Рука устала отмахиваться от приставучей мухи – жирная, как оса, она лакомилась его потом. Он выпил последний глоток из бутылки и швырнул её в угол. Заняться нечем, можно и поговорить с Иосифом. Это лучше, чем ничего.

– Разрешите сделать вид, что мне это интересно. Вы говорите и правда красиво. Притча, которую вы рассказали – она о том, как Бог отделил этот ручей от остальной воды в реке?

Иосифу вопрос понравился. Он не побрезговал прилечь. Тело устало за день. Надо же, ему хватает наглости чувствовать усталость на фоне произошедшего. Его не разносит в щепки изнутри. Возможно, это шоковое состояние. Если так, то какие моральные муки ждут его после, когда опомнится совесть? О, пламя запоздалой совести в разы горячее обычного костра. Но то, что он сделал, было не сгоряча. Это было продумано заблаговременно. И если бы у него и была совесть, то она уже пробудилась бы. Если нет, значит и сейчас пробуждаться нечему. Иосиф чуть расслабился на матрасе и ответил Джеку, как Бог отделил ручей от остальной воды и превратил его в туман.

– Ты спрашиваешь о ничтожных деталях, – сказал Иосиф. – Не смешивай поэзию и науку.

– А что ещё мне не делать? Я в этой дыре из-за вас, а вы сидите тут и умничаете. Мне было бы стыдно так себя вести.

Кто бы мог заранее представить, что путешествие обернётся такой картиной. С билетом ему повезло, да не довезло. Со слов Иосифа, они летели с какого-то фестиваля из Японии с пересадкой.

Старик ещё в самолёте поведал Джеку долгую, как мексиканский сериал, историю отношений с Марией и видел, как парень нервничает. Но рассказал он лишь общий сюжет. Иначе кто бы его слушал в такой ситуации. Это было, когда лететь оставалось ещё целых полпути. На ковре меж рядами кресел в это время валялись два тела, и на борту продолжались суета и истерики, но Иосиф был спокоен. Впрочем, если бы все вокруг были так же спокойны, он вышел бы из себя.

О себе Джек почти ничего не рассказывал. Иосиф не особенно умел слушать. Задаст вопрос, а сам иногда только краем уха слушает и мечет взглядами куда-то по сторонам.

Джек, хоть ничего и не должен был этому старику, почему-то жаждал его милости и одобрения. Странное желание, незаметно ведущее человека в тартарары без его ведома. Джек спросил, надеясь впечатлить старика:

– Извините за догадливость. Про пастушка и ручей – это вы к чему, вообще? Это вы и Мария?

– Нет. Она теперь облако. Почти.

– Значит, я почти угадал.

– Почти угадал, да, – Иосиф снова принял сидячее положение.

Он играл фазами лица в свете мигающей лампы. Его вид зависел от того, как он повернёт голову – от растущего лица к убывающему. Теперь лампа на время стабилизировалась и перестала мигать.

Иосиф повернул голову так, чтобы хорошо были видны его бюст и полное лицо. Любое, даже самое ничтожное освещение он умел использовать на все сто. Профессионал. Его голова снова заговорила.

– Они ещё живы. В саке, в этот напиток, я добавил кое-что вкусненькое. От этого наступает временная смерть. Вскоре они могли бы очнуться в морге, возродиться, так сказать. Но врачи уже произведут вскрытие до того, как они очнутся. Значит, я никого не убивал.

Фильм ужасов. Старик ликовал, видя реакцию Джека.

Как он любовался собой, когда говорил это! Чтобы похвалиться, иногда стоит пожертвовать какой-то тайной, случайно или умышленно. Какая муха укусила старика, чтобы рассказать такое? Если Джек проболтается полицейским, артисты могут быть спасены. Хоть в такие сказки, вероятно, полиция не поверит, но попытаться рассказать – это лучше, чем ничего. Теперь Джек боялся просто находиться рядом с этим человеком. Тот неподвижно сидел на матрасе и улыбался, как маньяк из триллера. Похоже, старик ещё не понял, что круто проболтался. Джек по-черепашьи втянул шею в плечи и задышал сдержаннее. Естественное право человека – право дышать – Джек ущемлял сам, поднося источнику страха, Иосифу, самого себя в виде жертвы на блюде. Он даже боялся моргнуть. Старик был непонятным и непредсказуемым. Джек боялся его, как барашек – судного дня. Казалось бы – пошли его к чёрту, и все дела. Чего его слушать и вымучивать к нему уважение? Но какая-то тошнотворная робость подавляла Джека. И Джек не мог справиться с этим чувством. Оно ему не нравилось.

2

По коридору, справа, бродил помидорообразный охранник с большими усами. Шаркал ногами без цели, но зато целеустремлённо чавкал. В животе у него урчало. Все звуки подчёркивались эхом.

Иосиф сильно устал физически, но был опьянённым и счастливым от эпически завершённого дела. В его счастье мелькала примесь удовлетворённой мести. Доволен как чёрт, будто прошёл Сахару и весь такой счастливый, полный жизненной силы, сидит и улыбается. Он по-прежнему оставался сухим. Немного заострённые уши и вытянутые затылок с подбородком. Демону не хватало рогов. Плутоватые глаза рентгеном сканировали Джека. Иосиф не сразу понял, что проболтался. Неуёмная страсть к самохвальству подвела его. Теперь Джек может спасти артистов, если охранник переварит сложность этой мысли.

Молчание. Джек что-то думает и смотрит по сторонам через решётку. Дыхание гуляет по стенам. Даже мысли эхом отражаются от них – они увеличивают их громкость и делают более явными. До Иосифа дошло, что он проговорился. И на секунду в его груди шевельнулся осколок досады.

Он растворил горечь досады несколькими нервными глотками воздуха. Потом кое-что понял. Гениальный человек гениален во всём. Иосифа озарило, что ему на руку то, что он рассказал об этом Джеку. Это боги поведали его ртом свою тайну. В этом пик эстетики, и это просто шедевр. Есть возможность поиздеваться над парнем и испытать его. Вряд ли он осмелится рассказать. Да и кто ему поверит? А если он не расскажет, что вероятнее всего, тогда станет соучастником убийства из-за бездействия. Каково будет совести Джека после такой безучастности. Иосиф обожал такие моменты – наблюдать, как люди выбирают между честью и трусостью. Для него это просто деликатес. Как же радовался Иосиф этой ниспосланной свыше болтливости!

Свет, снова замигав, захлестал по глазам. Больно смотреть такими глазами. Два идиота за решёткой. Один – социопат, другой – поддаётся и становится его жертвой, кормом для машины социопатии. Джек решил позвать полицейского.

Иосиф заподозрил:

– Ты думаешь, что их нужно спасти. Хочешь позвать охранника и всё ему рассказать?

– Я такого не говорил.

– Но подумал?