Проект ЮНЕСКО

Взяв её за руку, он помог ей отстегнуть ремень. Его глаза вложили просьбу в каждое слово его любви:

– Элина. я. я не решался назвать тебе в «Одноклассниках» третье условие нашего Аколь калюль. Я не хотел что-то испортить. Твой ковбой очень боится, будь милосердна к нему.

Но, давай договоримся, если тебе что-то не так… Ты говоришь ему об этом сразу… Сразу… Даже если это будет… Ххх… вези меня Оронов, в аэропорт… Мне будет трудно войти в свой дом, если ты его не примешь.

Порывшись в сундуке жизненного багажа, она не до конца понимала, куда положить смысл услышанного. Её потупленный взгляд выдавил из её губ всего одно, говорящее об этом слово:

– Принято… – скрещенные на груди руки больно ощупывали содержимое обоих рукавов. Глаза остановились на полпути ко всё ещё отложенному зеркалу. Губы выкурили еле слышно:

– А если… ему что-то… не так…

Он в это время уже доставал из багажника её чемодан…

* * *

– Ну, проходи.

– Ну., прохожу. Ого! Хоромы.

– Да ладно.

– А где мальчики?

– Поджаривают свою шкуру во Флориде. Гёрлфренд старшего оттуда. Я и не возражаю. Пусть отдохнут перед учёбой. После всего, что они пережили. Я думал, будет хуже.

– Ой, ноги отекли от этих туфель.

– Да уж, они явно не для долгих перелётов. Почему ты не надела что-нибудь более удобное?

– Удобство – это последнее, о чём я думала. Хотелось произвести впечатление. Получилось?

Её взгляд, как и в ту, былую пору, творил в его душе необъяснимую метаморфозу. Он робко кивнул головой, ненавидя себя за нелепое замешательство, которое уже начало зависать в воздухе. Два, уже совсем не молодых человека, смотрели друг на друга и не знали, что делать дальше. Тридцать лет он презирал себя за свою литовскую нерешительность:

– Ладно, пойдём покажу тебе твою спальню. Дай-ка свой чемодан, пойдём наверх.

Она молча подчинилась, проследовав за ним.

– Вот здесь, ты будешь тут спать. Чемодан куда лучше?

– Всё равно. Оставь на полу.

Зависшее в пространстве сомнение продолжало разрастаться в размере. Дюжина ступенек между этажами только усилила его растерянность. Превозмогая себя, чувствуя повышенный пульс, он глубоко вдохнул и, стараясь не прогнуться под её взглядом, выдавил не своим голосом:

– Ну что, Аколь калюль, всё включено? Понимая, что обговоренное ими ещё в чате «Одноклассников» и только что у входа в дом, должно произойти сейчас, она потупила глаза, не зная, как сказать ему о нужных ей, после долгого полёта, нескольких минутах:

– Я… подожди, мне…

– Душ там, – глазами пытаясь убрать вульгарность из только что сказанного и, отчаянно пытаясь не упустить набранные обороты, он кивнул на дверь. В благодарность ему за простоту решения, бросив сумку на пол, она ринулась в проём и исчезла за дверью ванной комнаты.

Он стоял, прислонив лоб к двери, и слушал мерный шум стекающей воды.

…«Что же ты так дрожишь, – спрашивал он себя? – Ты же умеешь это делать. Сколько было у тебя за восемь лет, когда она прогнала тебя в душную прибалтийскую ночь, и пока появилась та, которая, быть может, наблюдает сейчас за всем этим из поднебесья?»

Она стояла в душевой кабинке тщательно прикрывая от напора воды глаза.

…«Только б не размыть бы.»

Поворачиваясь под струёй, она увидела огромное, во всю стену зеркало. Тягость долгого полёта смешивалась в нём с безотрадным пониманием необратимости времени.

…«Когда в последний раз я видела во весь рост своё нагое отражение?»

Отведя потухший взгляд и заворачиваясь в махровое полотенце, она остановилась возле двери, не решаясь нажать на ручку. Такое же чувство владело ею две недели назад перед последним покупочным кликом на мышку, на портале UNITED. Чтобы выиграть ещё несколько мгновений для сбора ошмётков смелости в кулак, она вернулась к зеркалу.

Пары горячей воды, поняв деликатность момента, уже вступили в спасительный сговор с холодным кондиционированным воздухом. В благодарность им, переводя дыхание, она оставила на полностью запотевшем стекле две длинные кривые линии и шагнула к двери…

* * *

– Волнуетесь ли вы перед первой встречей? Слег-ка… Ну… ковбой, ты доволен? – она лежала на его груди, переваривая суть содеянного.

– Нет. Я хочу, чтобы это было.

– А что было только что?

– Это было у меня. Я хочу, чтобы у тебя тоже.

– Откуда ты знаешь? Нелепый вопрос… Это может сразу и не быть, или не быть вообще. Тебя не пугает такая перспектива?

Он промолчал, поворотом головы пряча от неё печаль суженных неподвижных глаз. Его амурной практики более чем хватало понимать, что если она сейчас уснёт, то весь их Аколь калюль превратится в вежливое ожидание обратного полёта.

…«Что же мешает мне быть с ней самим собой?»

Неожиданно для неё, он разнял её скрещенные руки, которыми она прикрывала две нелепые сдутые игрушки и, приподнял её над собой. Это уж совсем не входило в её хрестоматийный план. Стыдливое замешательство быстро смешивалось с пониманием, что мальчика, за которым она закрыла тогда дверь в своей квартире, нету уже много лет:

– Гарик! Не смотри. Ну не смотри… Они висят… Ну не смотри, пожалуйста. Ой. И вот здесь видишь, гораздо больше кило, чем хотелось бы. Гарик… тс… ммм…

Его сознание выговаривало с жестокой прямотой расстаться с тридцатилетним наваждением, но разрывающая душу ностальгия не давала исчезнуть образам с портретов. Подчиняясь её воле, он лаконично прикоснулся губами к предметам стеснения и опять прижал к себе. Поцеловав в пахнущий гримёрной пудрой лоб, он стал осторожно вызывать ответ её век, суженых возрастом и усталостью от полёта.

– Гарик. милый, ну не надо. Я устала. от перелёта. Ой. Ну не надо. Не надо…

* * *

– Оронов, я тебя сейчас ненавижу, – прошептала она тихо, безнадёжно пытаясь не соскользнуть со свежего гололёда неразгаданных эмоций в тайный опьяняющий обморок.

– За что?

– За то, что ты…

У него не было выбора, кроме как последовать за ней…