Luftwaffe-льники. Часть 2

Конфоркин прикинул возможные головокружительные перспективы в скудном умишке и ухватился тонкими ручонками за рукав моей гимнастерки. Идея ему понравилась. Еще бы, такая удача. Но его точило смутное сомнение.

– На киргизском стишки, говоришь. А если наше быдло необразованное не поймет? Они же русскую речь не всегда с первого раза понимают. Вдруг освистают, мерзавцы? Это же риск, на грани провала с последующей опалой. Могут обвинить в политической близорукости! Понимать надо.

– Не сомневайся, все будет в лучшем виде. Тем более, это развитие национальной самобытной культуры! Замполит просто охренеет от восторга! А успех я обеспечу. Грандиозный успех будет, поверь на слово. Только одно маленькое условице. Ты, дружок, в агитбригаду запиши еще человек с десяток. Я скажу кого именно, только петь-позориться и скакать по сцене мы не будем, учти. Мы, так сказать – группа поддержки нашего поэта. От нарядов, естественно, полное освобождение. А так же еще индульгенция от общественно-комсомольских поручений на будущее. Никаких стенгазет, докладов на собраниях, участия в политических форумах, конференциях, семинарах и прочей фигни. Идет? А успех будет просто потрясающий! Ошеломительный успех будет! Факт! Гарантирую!

Хлопнули по рукам и я надиктовал десяток фамилий проверенных ребят из разряда «рецидивистов-заводил-раздолбаев». Комсорг пытался отнекиваться и спорить о целесообразности привлечения подобных кандидатур, но я сумел найти нужные слова. Отпустив сияющего Конфоркина, изложил парням абсолютно гениальный, но простой в исполнении план.

Наступил день долгожданного конкурса. В просторном училищном клубе полудремал 1-й учебный батальон. Пригнали всех до последнего человека. Естественно, присутствовал партийный бомонд и комсомольский актив. В жюри восседали важные представители политотдела училища. Офицеры батальона организованно расположились на первых рядах зрительного зала.

Конкурсанты в порядке очередности выходили на сцену и пытались блеснуть скудными талантами. Кто-то бездарно пел, совершенно не попадая в такт. Кто-то играл на гармошке или гитаре, страшно фальшивя. Кто-то убого показывал заезженную миниатюру. Кто-то пытался пародировать Хазанова.

Все было достаточно топорно. Зал откровенно скучал и вяло похлопывал. Откровенных бездарей и коновалов тупо освистывали. Тоска смертная! Но выбора не было. Ибо лучше быть зрителем на безалаберно халтурном конкурсе, чем активным участником на праздничном кроссе по пересеченной местности на дистанции в шесть километров при полной боевой выкладке. Или, упаси Господи, корячиться на грузо-погрузочных работах в бездонных складах ближайшей товарно-сортировочной базы.

Подошла очередь Адиля. Киргиз вышел на сцену и принял многообещающую театральную позу. Надо отметить, что парень был достаточно колоритной фигурой. Рост за 180 см, голова солидного шестидесятого размера, огромные руки, раскосые глаза, смуглое скуластое луноликое лицо, иссиня-черные волосы, кривые ноги и сапоги 46-го размера. Ну точно, душман афганский! (шутка, парень был наидобрейший).

Адиль картинно заломил руки и, выпучив раскосые глаза, эмоционально резанул минут на пятьдесят без перерыва, без пауз и остановок.

ТындербЭй улдА замдЫ

КолоржУс юлмАй холвАх

ЦапервУ гюльбА  ерсЕц

ПапюрькЕ ындЫ пюждЕц

КурултАй тюнбАм арнАк

ЧиркашИ бильдЫн бурхАк

ШубармУ овцЭк лямбУн

УкурмА жамшАн дукдУн

СарандАх ишак жазАн

ДыбалдАн урюк казАн

БюрандЫ малАш югОй

Кырдамир хамАл  чурдОй…

Сидящие в зале курсанты мгновенно прекратили болтать и хихикать. Дремавшие украдкой сразу проснулись. Все удивленно замерли и уставились на сцену, широко раскрыв рты в крайней степени изумления.

Парни ожидали чего угодно, но только не этого. Со сцены и из огромных динамиков, развешанных на стенах огромного зала, неслось неудержимое, эмоциональное, совершенно непривычное и абсолютно непонятное.

МугульмА сантА бабАй

ДурунбАй цывЭ торнАй

Абдульмек зирбАн ***нАк

ЖойболсАн чурИм кунАк…

Бесконечно долгие пятьдесят минут, которые показались вечностью, зал находился в состоянии шока. ТАКОГО выступления не ожидал никто. В клубе воцарилась гробовая тишина. После убогих и откровенно пресных выступлений предыдущих конкурсантов, этот номер производил неописуемое и завораживающее впечатление.

А киргиз разошелся не на шутку. Его словно прорвало. Адиль эмоционально махал руками и притопывал ногами. Обильная слюна пенилась и летела из перекошенного рта прямо в первые ряды. Микрофон и колонки дребезжали и надрывно хрипели от дикого напряжения, передавая в зал энергетику языка незнакомого и непривычного для наших ушей. Адиль активно жестикулировал и жутко вращал выпученными глазами. Он так широко открывал рот, что буквально едва не заглатывал микрофон.

Члены комсомольского актива после сорока минут изумленного бездействия начали постепенно приходить в себя и недоуменно посматривать на Конфоркина. Чувствуя неладное, вождь неуютно ерзал по стулу костлявым задом. Он временами оборачивался в зал, выискивая глазами группу поддержки неугомонного поэта.

Когда Адиль, наконец, выдохся и склонился в почтительно низком поклоне, коснувшись полусогнутыми пальцами поверхности сцены, я громко зааплодировал.

В гробовой тишине молчащего зала мои одинокие аплодисменты были как что-то нереальное и запредельное. Эдакий акустический  раздражитель, который оказался за гранью адекватного понимания данной ситуации. Нонсенс!

Зал инстинктивно вздрогнул. Мои упрямые и громогласные аплодисменты били по ушам.

Остальные ребята из группы поддержки расселись в клубе так, чтобы своим присутствием охватить всю площадь огромного зала, не оставив бесконтрольных мест. И вот, поддерживая мои старания, в различных концах слушательской аудитории начали раздаваться уверенные и настойчивые аплодисменты.

Некоторые курсанты из группы поддержки вскочили со своих мест и бурно аплодируя, засвистели в знак восхищения и одобрения. Витя Копыто истерично и восторженные закричал.

– Браво! Браво! Брависсимо! Бис! Браво!

Непосвященные в заговор курсанты, ошарашено и недоуменно переглядывались. Некоторые крутили пальцем у виска. Восторженная и бурная реакция на тарабарские стихи была им абсолютно непонятна.

Затем под влиянием заразительного примера или стадного чувства (назовите как угодно), а может чисто ради хохмы, тут и там стали подниматься группы курсантов и зажигательно аплодировать. Зал постепенно, но уверенно утонул в дружных и длительных овациях.

Толпа курсантов, постепенно разогревшись, разошлась не на шутку. Заводя саму себя, курсантская масса ревела и ликовала. В результате, зал начал организованно скандировать.

– Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис! Браво! Бис!

Адиль сиял от счастья. Он беспрестанно кланялся и посылал в зал воздушные поцелуи. Это был несомненный успех!

Курсанты 1-го батальона поголовно включились в нашу авантюру и подхватили незамысловатую игру, имитируя искренний восторг.

– Браво! Давай еще раз! С самого начала! ТындербЭй улдА замдЫ! Гениально! Браво! Абдульмек зирбАн ***нАк! Класс! Браво! Бис! Браво! Бис! Давай сначала!

Строевые офицеры, сидящие в первых рядах амфитеатра, непонимающе переглядывались. Они чувствовали себя «не в своей тарелке», чужими на этом празднике жизни.

Комсомольский актив и политработники тоже ничего не понимали, но видели поросячий восторг целой тысячи курсантов. И это было абсолютно непредсказуемо и необъяснимо. Такой бурной реакции зала на непонятную «абра-кадабру» никто из них не предполагал.

А представить себе, что тысяча курсантов, находящихся в зале, в совершенстве знает киргизский язык – это, согласитесь, полное сумасшествие. Тем не менее, зал бился в истеричном экстазе. Рев и овации не смолкали.

Делать нечего, и представители офицерского лагеря, чтобы не выглядеть законченными идиотами и «белыми воронами» на фоне толпы, беснующейся в неконтролируемом восторге, нехотя поднялись со своих мест. Стоя, они приветствовали грандиозный успех самобытного поэта, делая вид, что понимают глубокий смысл и литературную красоту киргизских стихов.

Зал не утихал еще минут десять-пятнадцать. Ребятам неожиданно понравилось участвовать в незамысловатой игре.

Исключительно по настоятельному требованию курсантской братии, Адиль на бис озвучил пару десятков четверостиший из поэмы. Каждое встречалось очень тепло и восторженно, громом аплодисментов, криками одобрения и бурей оваций. Создавалось впечатление, что все курсанты досконально понимают слова автора. Наслаждаются каждой строчкой феноменальной поэмы.

Комсомолец Конфоркин гордо распушил хвост и с важным видом что-то самозабвенно комментировал толстым и красномордым полковникам из политотдела училища.