Как тебе такое, Iron Mask?

Очередная дива – слышно – тем временем завела что-то из Селин Дион.

– Вот тебе здесь нравится?

– Нет! – горячо заверил Юрий.

– А мне-то почему должно нравиться? Я такой же человек, как ты… Абсолютно… Нет, слушай, в Лондоне куда приличнее, хотя бы вокал…

Все дальнейшее было чистым актом садизма. Потому что дурацкий клуб наскучил очень быстро, и если бы Алекс был как мать Тереза и если б он – тем более – верил в искренность, наивность (и легкую недоразвитость) спутника, то следовало бы ехать быстро обратно в квартиру. Уже подступало утро, там явно намечалась пересменка, и надо было бы изобразить, что никто не покидал объект, чтобы папуаса Юрия не вышибли из ФСО. Вместо этого – зачем-то – на злом кураже (а так и бывает от плохого алкоголя) Алекс потащил его по местам боевой славы. Какой-то бар, не то что внешне понтовый, но там надо знать, по какой лестнице подняться, в какой звоночек позвонить и что сказать; какая-то непростая бургерная…

– Меня от них просто тошнит, – не унимался Алекс под новый набор шотов; он уже сам не понимал, где врет, где троллит, а где что. – Вот меня Тео спрашивает: а че ты не съездишь на каникулы к друзьям в Москву, а че ты не затусишь, не встретишься. – Алекс не считал нужным пояснять, who is Theo, потому что собеседник был для него вообще как мебель. – Ну, во-первых, я не такой, как они. Не знаю, почему так. Ха, это не потому, что ты подумал, потому что среди них пидоров, знаешь, тоже вагон и три тележки… Нам повторить? Да, нам повторить, спасибо.

THEO: эй что у тебя происходит ты в порядке?

THEO: я правда спал да с тобой тут заснешь как же

THEO: эй хорош молчать а то я подумаю что уже пора звонить в посольство

– Ты видишь? Вот, например, я. Очень непафосно одет. Вот смотри. Эти часы. Это просто Apple Watch. Весь мир – smart и функционален, и только наши русские мудаки обвешались ролексами в двадцать лет, как я не знаю что… Я не пафосный, я не гоняю на «порше», я не занимаюсь яхтингом, я вообще всегда был для них фриком в этом смысле… Но зато сейчас я на своем месте. А вот что с ними со всеми будет, когда тут у вас все это гребаное чучхе накроется, а у них такой garbage[8 - Мусор (англ.).] в голове, вот уж я не знаю… Так уже никто в мире не живет, понимаешь?! Я знаю молодых ребят, миллионеров, которые self made men, – Алекс таращил глаза, делал какие-то жесты и задевал рюмки.

Юрий таскался за ним, как манекен. Как нанятый. Все время молчал. Может, и правда не было ничего, кроме должностной инструкции физически охранять это физическое тело, поэтому он и реагировал «никак» на фонтан историй о том, как Алекса только после школы оставили в покое в плане охраны, и год в МГИМО стал опытом совершенно новой жизни; иногда казалось, что чему-то Юрий все же удивлялся. Например, самой идее есть бургер не в полиэтиленовых, а в каких-то серьезных, нитяных, кажется, перчатках.

Рассветало, что, возможно, означало конец карьеры Юрия, и сейчас он начнет превращаться в пепел, как вампир. Но Юрий оставался невозмутим. Они наконец сели в такси, пьяного Алекса (перелеты, перепады, часовые пояса) было не заткнуть, и он прямо при водителе толкал нарочито громкую речь о том, что «вот ты думаешь, что нас прессуют и так далее, мы вынуждены скрываться и так далее, а это полная хрень, сказки для бедных, наоборот, для всех этих, о которых я говорил, это чуть ли не главная норма, и вообще-то это никакое не меньшинство, а как бы наоборот, они всё решают, и, если бы я туда влился, у меня бы тоже там все было в шоколаде, но я просто не хочу иметь с ними ничего общего, ха, это вот тоже такой мой протест, получается, хотя папаня-то мой знатный гомофоб, то есть как бы смешно, что я их ставлю на одну доску». Вряд ли Юрий что-то мог понять. Он сидел впереди с совершенно непроницаемым видом. Таксист – тот да, иногда кидал слегка недоуменные взгляды в зеркало; сзади творился какой-то распад речи и, может, даже личности.

Карета превращалась в тыкву.

Уже во дворе, когда прошли пешочком шлагбаум и будку охраны, Алекс побил себя по щекам и громко сожалел, что еще не зима. Как хорошо было бы растереть лицо русским снегом. Здесь собаки не ссут, потому что – кажется – нет ни собак, ни людей.

На ваш исх. № 497 сообщаем, что член правительства не приезжал на «Шипр»

Свежевыбритый Ринат был уже на посту: он пил кофе, листая ленту какой-то соцсети, – вот уж неведомо, где зависают люди этой профессии. Алексу лишь лучезарно улыбнулся. Да все было согласовано. Скорее всего.

– Доброе утро.

И прослушано. И прочитано.

– Составлю вам компанию? – Алекс рывком развернул стул спинкой вперед, сел, но чуть не упал (тоже вперед).

Он все еще надеялся, что всеми своими рывками как-то деморализует противника. Как делает насекомое.

Продемонстрирует, что он не испуган.

– Я думал, вы уже попили кофе, Алексей Михайлович.

– Знаете, вот как раз до кофе у нас как-то и не дошло.

Алекс отчаянно ерничал, даже и не зная, на что намекнуть – на все напролом; мрачный Юрий пошел делать ему кофе. Алекс зря наивно высматривал, какой взгляд кинет взбешенный шеф охраны на своего подчиненного или что ему выскажет.

– Ну как? Ну как вы? – начал Алекс глумливо-светский разговор.

– Да вроде ничего, спасибо, Алексей Михайлович.

– Клиент ваш так и не обнаружился?

– О ком вы? О своем отце? Почему. Он здесь.

– Да что вы, – откликнулся Алекс, продолжая издеваться.

Кофе он отпил уже без улыбки.

Как это ни смешно, такого Алекс совсем не ожидал. Формально пребывая здесь лишь ради краткой аудиенции, в какой-то момент он поверил, что сюр так и кончится сюром. Отец не появится. Понятно, что безболезненный отъезд обратно в Шереметьево – без обещанной встречи, с ветерком, с мигалкой – был совсем уж оптимистичным вариантом, но так далеко Алекс старался не загадывать: там как пойдет.

В итоге к разговору, на который он настраивался все это время и, может, полжизни, именно сейчас он был и не готов.

– И где он меня ожидает? В бильярдной? В гостиной? В кальянной?

– Вас? Нигде. – Ринат наконец нашел возможность подколоть и насладился паузой сполна. – Михаил Андреевич приехал в семь тридцать, узнал, что вас нет, и пошел отдыхать.

– Вообще-то вы могли и позвонить.

– А смысл? В девять тридцать, по его просьбе, я его разбужу. Тогда вы и переговорите.

– То есть вы предлагаете мне прождать полтора часа? Как посетителю в приемной?

«Полтора часа» было с потолка. Алекс не только не понимал, сколько здесь времени, но и ленился смотреть.

– Алексей Михайлович, вы прождали порядка восемнадцати часов. Неужели не потерпите еще полтора?

Алекса пробило на ха-ха.

– Это, знаете, была такая история… Наверняка, впрочем, не знаете, но, может, что-то слышали… Как Коперник, перед тем как его сожгли на костре, сказал: «Я подожду еще сто лет, если сам Господь ждал зрителя пять тысяч лет…»

– Это был Кеплер, – ответил охранник с милейшей улыбкой. – И кстати, его не сожгли.

У Алекса испортилось настроение.

– А я хочу поговорить с ним сейчас.

Шутки кончились.

Потому что полтора часа сейчас – это было бы самое оно. Алекс принял бы душ. Почистил зубы. Стоило собрать те свои вещи, которые он успел уже раскидать, потому что краткий деловой разговор, и Алекс – он предчувствовал такой счастливый исход, – отлученный от церкви, отрекшийся от престола, выходит к машине, не задерживаясь более нигде. Михаил Андреевич очень занят. «Михаил Андреевич очень занят». Как всегда.

Кстати, еще одно, что было теперь железно: всегда, когда Алекс находится в этой квартире, надо заряжать айфон, и в принципе держать на ста процентах все девайсы и пауэрбанк. И все – в зоне видимости.

Так что, прежде чем устроить бунт, Алекс пошел и воткнул айфон.

Потому что просто сидеть на попе эти полтора часа означало принять их гребаные правила игры.

Алекс пошел, пошел, дернул пару дверей, нашел запертую, на которую он, впрочем, и думал с самого начала; подсмотрел в щелочку, стал бить ладонью и неестественно, как в сериале, выкрикивать: