Медикус. Обретение знаний

– Я согласна.

– Ну, тогда пойдём, маленькая белая мама, – он смерил её насмешливым взглядом, и, проскрипев, – не отставай, – лихо поковылял по одной из дорог, уводящих прочь от этого перекрёстка, опираясь на свой корявый костыль и периодически извергая клубы табачного дыма. Энвис ничего не оставалось, как последовать за этим занятным и, в тоже время, пугающим персонажем.

На одном из перекрёстков Эшу остановился и пробормотал про себя:

– Так, нашёл где, теперь надо определить, когда, – наморщил лоб и задумчиво закатил глаза. Затем, видимо, приняв какое-то решение, решительно повернул направо и поковылял в прежнем темпе в избранном направлении.

Наконец, минут через двадцать непрерывного движения Энвис с некоторым удивлением увидела, что они подошли к двери. Дверь не являлась проходом в какой-либо преграде, то есть не было никакой стены, в которую бы эта дверь была бы врезана. Просто дверь, так сказать, дверь в себе. Эшу, не теряя времени на пояснения, схватился за дверную ручку, отлитую из бронзы в виде оскаленной собачьей головы, и потянул на себя. В приоткрывшуюся щель прорвался лёгкий влажный ветерок, несущий запахи реки.

– Заходи, – буркнул он, мазнув взглядом по лицу Энвис. И та, ни слова не говоря, доверчиво шагнула во тьму за порогом. Босые ноги Энвис ощутили мокрый песок. Её тут же окутал насыщенный влагой тёплый воздух. Где то вдалеке горели огни. Слышался ленивый плеск волн, гудки пароходов, крики чаек, далёкий гул голосов, ритмичные выкрики, рокот барабанов.

Мгновением позже на речной песок, рядом с Энвис, ступил и Эшу. Энвис, тем временем, разобралась в своих ощущениях. Это не Эйо, это другой мир, со своими законами и правилами.

– Где мы? – спросила она у своего спутника.

– Ла Нувел-Орлеа[7 - La Nouvelle-Orlеans – Новый Орлеан.]. Одно из моих любимейших мест во всех мирах и временах, – Эшу полной грудью вдохнул влажный воздух, – следуй за мной, нам нужно найти мамбо Мари[8 - Мари Лаво (1801–1888), креолка, её звали королевой вуду и не зря. Её боялся даже мэр города.], она должна быть где-то тут, если я не ошибаюсь.

Энвис и Эшу двинулись вдоль пляжа по направлению к угадывающимся вдалеке огням пристани и горящим на пляже кострам. По мере продвижения звуки барабанов становились всё громче, и, когда костры были уже совсем близко, глазам Энвис предстало неординарное зрелище.

На утоптанном песке пляжа, под рокот барабанов и ритмичные хлопки в ладоши обступивших её многочисленных зрителей, танцевала женщина. Кожа её блестела от пота в свете недалёких костров. Её плечи, шею и руки кольцами своего трёхметрового тела невозмутимо обвивал упитанный питон. И танец у неё был странным. Тело, казалось, оставалось совершенно неподвижным. Это впечатление усиливалось ещё и тем, что голова её была полностью закрыта гротескной деревянной маской. А ноги, затянутые в толстые шерстяные лосины, украшенные широкими разноцветными поперечными полосами, жили своей жизнью[9 - Танец Заули (Zaouli)]. Они выбивали безумную чечётку, взметая пляжный песок, сгибались под немыслимыми углами, распрямлялись, выделывали невообразимые коленца. И над этим вихрем безмолвно и неподвижно висела раскрашенная яркими красками деревянная маска с застывшими чертами нарисованного лица, вокруг которого обвивались ленивые кольца змеиного тела. И отблески костра играли на многочисленных чешуйках, покрывавших кожу питона.

– Ага, это она, – про себя проскрипел Эшу, и, уже обращаясь к Энвис, продолжил, – сядем, подождём. Они скоро закончат.

Они почти синхронно опустились на лежащее рядом бревно, принесённое сюда течением великой реки. Эшу затянулся своим богомерзким табаком, и, закашлявшись, опять потянул из кармана флягу с ромом. Спустя минут двадцать танец окончился. Эшу негромко окликнул танцовщицу:

– Мари, подойди к старику, будь добра.

Негромкие звуки его скрипучего голоса по эффективности воздействия не уступали раскатам грома средь ясного неба. Все, находившиеся в пределах слышимости сначала застыли на пару секунд, прикипев неверящими взглядами к нескладному силуэту в соломенной шляпе. Только Мари успела переместиться к бревну, где сидел Эшу, и, как была с питоном на плечах, так и распростёрлась ниц перед стариком. Вслед за ней пали ниц и все остальные. Мари подняла горящие чёрным пламенем глаза, полные обожания, на старика.

– Папа Легба, мои прихожане вне себя от счастья видеть тебя среди нас.

– Я пришёл не просто так, – Эшу прикрыл глаза и поднёс трубку к губам, – мне нужно инициировать новую мамбо, вот эту маленькую белую маму, – и он кивнул на Энвис. Мари, в свою очередь, с недоверием покосилась на Энвис.

– Папа Легба, но она же белая.

– Мари, не раздражай меня, – в голосе старика лязгнула сталь, но он, всё-таки, снизошёл до пояснений.

– Видишь ли, там, где она живёт, чёрных нет. Совсем, – и строго добавил, – а будешь спорить, то дальше разговаривать с тобой буду уже не я, а Мэтр Каррефур[10 - Злобная ипостась папы Легба, его еще зовут Легба Кафу].

– Нет, папа Легба, я не буду спорить, – в голосе Мари явно прозвучали нотки неподдельного страха, – Когда нужно провести обряд?

– Немедля. К рассвету всё должно быть завершено.

– Тогда, сможешь ли ты привести маленькую белую маму к моей парикмахерской во Французском квартале через полчаса?

– Я помню, где это, – улыбнулся Эшу, – давай, беги, готовься, а мы пойдём потихоньку. Как раз через полчаса и будем на месте.

Мари и несколько человек, которые ассистировали ей на пляже, резво втянулись в один из переулков, а Энвис с Эшу неторопливо последовали за ними. Быстро идти в лабиринте переходов Складского района, примыкавшего к речному порту, было практически невозможно. Тёмные и извилистые улочки-тропки вели куда надо, лишь потому, наверное, что Энвис шла рядом с повелителем путей и перекрёстков.

Наконец, появились первые горящие уличные фонари, и Энвис наконец то получила возможность смотреть, куда ставить ноги. У входа в парикмахерскую их ждал заросший курчавой чёрной бородой и с головой, покрытой столь же курчавой шевелюрой, креол. Один его зрачок затягивала мутная плёнка. Папа Легба недовольно поджал губы и, не глядя, ткнул привратника в глаз пальцем. Тот взвизгнул от неожиданности, невысоко подпрыгнул и потянул руки к своему лицу. Но остановил это движение на полпути, и поднял глаза на Эшу. Плёнка с глаза исчезла.

– Мари, ты плохо заботишься о своих людях, а это бросает тень и на меня, – недовольно крикнул Эшу в глубину здания, – то, что я хромаю, ещё не значит, что все, кто служит мне, должны оставаться инвалидами.

Покуда Эшу говорил всё это, они с Энвис спускались по скрипучей деревянной лестнице в просторный подвал, находившийся под зданием.

– Да, – Эшу строго посмотрел на Энвис, – ты выбрала себе имя?

– Нет, удивлённо ответила та, – а надо?

– Какие же вы, люди, бестолковые, – посетовал Эшу, а потом добавил гораздо тише, но Энвис всё равно услышала, – особенно белые.

Энвис задумалась. Выбор имени, это вообще, дело не простое. Но надо что-то придумывать, времени почти не осталось. Остановилась на имени Эолиндис,

В подвале было светло. Десятка полтора толстых чёрных свечей, расставленных в углах и около стен, давали хоть и дрожащий, но достаточно яркий свет. На небольшом помосте у противоположной от входа стены расположились три барабанщика, у каждого из которых был свой персональный барабан-джембе. Свод подвала поддерживал ритуальный столб – Митан. По этому столбу духи спускаются в мир людей, это такая, своеобразная дорога духов.

Помимо барабанщиков в подвале присутствовали сама мамбо – Мари Лаво, бохор[11 - Бохор – колдун вуду] и ещё одна женщина, похоже, унси[12 - Унси – помощница мамбо или хунгана]. Ритуал начался с барабанов. Первым ожил самый большой барабан, через минуту к нему присоединился тот, что был немного поменьше. И, надо отметить, что ритмические рисунки у них были различные. А ещё через минуту ожил и самый маленький барабанчик. Его постукивание органично вплелось в уже звучащие ритмы, и подвал наполнился колдовским звуком этого трио. Мамбо Мари, танцуя со своим питоном, который носил с гордостью романтичное имя – Зомби, сделала несколько кругов вокруг столба, после чего двигаясь в танце, приблизилась к Эшу.

– Папа Легба, открой дорогу духам, пусть они придут к нам, пусть отведают крови жертвы,

– Я услышал тебя, Мари, – откликнулся Эшу, – и все свечи одновременно зашипели. Неожиданный порыв нездешнего ветра сдул с них пламя, погрузив подвал во тьму. А двумя секундами позже свечи продолжили гореть, как ни в чём не бывало.

Мари, на пару со своим питоном, продолжила танцы вокруг столба. Бохор же с унси в это время принесли в жертву чёрного петуха, который дожидался своего часа, сидя в плетёной корзинке под плотной крышкой.

Бохор плеснул в гови[13 - Гови – Глиняная ритуальная бутыль] немного крови жертвенного петуха, долил из калебаса[14 - Калебас – фляга из тыквы] воды с кукурузной мукой и щедро добавил рому, предварительно окропив им же статуэтки, стоящие на алтаре. Взболтав гови, протянул её Энвис. Она, недолго думая, крепко зажмурилась и залпом выпила содержавшуюся в гови жидкость прямо из широкого горлышка бутыли. Мир в глазах ощутимо поплыл и даже, казалось, слегка завалился набок.

Энвис отстранённо отметила, что, похоже, она погрузилась в транс, при этом разделившись на две сущности и видя все, происходящее вокруг. Одна Энвис сидела, наблюдая за ритуалом, купаясь в рокоте барабанов, а вторая Энвис – стояла тут же, рядом, и смотрела одновременно на себя, сидящую и на происходящее в подвале.

Перед глазами Энвис поплыли невнятные образы. Она видела человека, который отшельником жил в башне среди песков величайшей пустыни. Его компанию составляли лишь змеи, он гладил их, кормил их молоком, наливая в блюдечко. Змеи трогали его лицо и руки своими подвижными раздвоенными языками. Он знал их наречие, он мог подзывать змей или голосом отгонять их, он мог с ними разговаривать и договариваться. Этот человек подошел к Энвис и сказал ей, что она – это он.

Дальше картинка поменялась. Энвис уже была одета в его одежду, рядом находилась башня, а змеи теперь вились вокруг неё, шуршали чешуёй и заглядывали ей в глаза.

Бокор подошел к Энвис, начал лить ей на голову какую-то жидкость, читая при этом заклинания на змеином языке с шипящими согласными. Она физически ощущала потусторонние сущности, вьющиеся над головой, чувствуя легкое покалывание на макушке. Энвис чувствовала, как сознание впитывает в себя духа – ориша. Появился огненный шар, который через канал втянул ориша в себя. Сборка личности произошла.

Её ори[15 - Ори – Голова, сознание – дух истинного «Я». При инициации адепта истинное «Я» адепта сливается с духом-покровителем, ориша, образуя ори.] стал ориша Эшу Айеде. Аспект Эшу пророческих и мистических видений, получаемых от Духов. И теперь она уже не была прежней Энвис, она изменилась. В первую очередь, изменилось, дополнилось, расширилось её сознание. И, как символ глубинных изменений произошла смена имени. Теперь она не ощущала себя Энвис, теперь её имя было Эолиндис.

С тяжёлым вздохом осела на земляной пол Мари Лаво. Та, которую современники уже называли не иначе, как «Королева Мари». Даже её питон по кличке Зомби выглядел усталым. Мари обратилась к бокору:

– Антуан, притащи кролика из вольера, а то Зомби мой совсем плох, надо покормить змея, – подкрепив просьбу усталой улыбкой. Все три барабанщика сидели у своих инструментов в расслабленных позах, и каждый из них пытался ответить себе на вопрос, чего он хочет сейчас больше, спать или, всё-таки, есть? Унси же, видимо, решила для себя этот вопрос. Она свернулась калачиком на циновке около алтаря и уже тихо посапывала.

–Мари, я благодарен тебе, – сказал Эшу, вставая, – теперь в мире Эйо появится сильная мамбо, и духи-ориша станут ещё чуть сильнее. На днях я навещу тебя, и мы подробно обсудим твои нужды и нужды твоей общины.

– Спасибо, папа Легба, – устало улыбнулась креолка, – мы будем ждать тебя.

– А сейчас мы с Эолиндис покинем вас, нам пора, – он пристально оглядел присутствующих, – скоро рассветёт.

Эолиндис и Эшу поднялись из подвала и вышли на тротуар. Восток уже светился алым.

– По домам? – усталым голосом спросил Эшу.