Мы в детстве. Мне десять, ей восемь. Растрёпанные, счастливые. Большая компания детворы играла в догонялки, а мой отец наугад щёлкнул нас на свой доисторический «ФЭД». По случайности я и Ксанка оказались рядом, словно позировали на фоне бегающих друзей. Потом я решил, что этот снимок был знаком судьбы, потому и отсканировал его.
Да уж, знак… никогда раньше не обращал внимания, что точно между нашими фигурами на заднем плане замер Лёшка. Он обернулся и смотрел на нас, улыбаясь. Я перевёл взгляд на маленькую Ксанку и вздрогнул, чуть не выронив телефон из рук.
Мне стало ясно, что именно я увидел в свете велосипедной фары на пшеничном поле. Что именно показалось мне неправильным, невозможным. Лицо нечеловеческой девочки было… лицом маленькой Ксанки. С той самой родинкой, ещё едва заметной.
И, если я правильно понимал, плач среди колосьев пшеницы раздался как раз в то время, когда тридцатью километрами дальше по дороге лёхин «Volkswagen» перевернулся, сойдя с дорожного полотна, упал на крышу и снова встал на колёса уже грудой лома.
Я спрятал телефон и швырнул окурок на обочину. Полицейский снова подошёл ко мне.
– Опергруппа будет через пять минут. Мы потом отвезём вас в райцентр.
– Спасибо, – кивнул я через силу.
Хотелось кричать.
Мертвец за Совиным ручьём
Гарри Логан нашёл повешенного индейца за Совиным ручьём. Молодой парень, раздетый почти донага, болтался в петле на толстом кленовом суку. Руки его были туго скручены за спиной. Сломанная шея казалась неестественно длинной. Избитое в кровь лицо представляло собой отвратительную маску бессильной злобы и отчаяния.
На земле рядом деревом сидел седой индеец. Его изборождённое морщинами лицо казалось безучастным. В тонкой косичке над левым виском неряшливо торчало чёрное воронье перо. Гарри слышал о нём.
– Я взыщу с тех, кто это сделал, Ворон, Летящий с Заката, – сказал он, спешиваясь.
– Я не настолько глуп, чтобы верить слову белого человека, – хрипло сказал тот, кое-как выговаривая английские слова.
– Ты неправ, старик. Те, кто обвинил Рваную Губу, ошиблись. Я побывал в окрестностях форта и узнал кое-что…
– Ты напрасно старался. Пока тебя не было, они просто взяли и убили моего сына.
– Сына, вот как? Что ж, послушай. Я служу закону, а закон запрещает убивать без суда. Тех, кто сделал это, ждёт наказание. И тебя тоже, если надумаешь мстить.
– Что у меня осталось, чтобы думать о мести? Сила в руках? Множество воинственных сыновей? Могучее племя? – Шишковатые пальцы шамана захватили горсть чёрной земли. – Только здесь ещё осталась сила… Ты не прикажешь земле, хранитель белого закона, если она решит отомстить.
Логан вернулся в седло.
– Я пришлю людей, чтобы похоронить твоего сына. Думай что хочешь, но в следующий раз мы увидимся в суде, где на скамье подсудимых будут сидеть линчеватели.
Он тронул коня пятками и поскакал к броду через Совиный ручей. За его спиной старик произнёс несколько слов на своём языке. Гарри не стал спрашивать, что они значат.
Если бы он спросил, Ворон, Летящий с Запада, повторил бы по-английски: «Нет, в твоём суде мы точно не встретимся…»
Поднявшись из лесистой низины, прорезанной ручьём, Гарри Логан выехал на торную дорогу и пустил коня вскачь. Они оба устали – и конь, и ездок. Они проделали большой путь от Саммерстауна до форта и обратно, а потом рыскали в окрестностях, пока не нашли место самосуда. Больше всего на свете ему хотелось выспаться. Но он не мог отложить дело.
Это было первое серьёзное испытание его должности с тех пор, как он стал шерифом в Саммерстуане.
Пастуший городок, дремлющий под летним солнцем Небраски, встретил его пристальными взглядами из-за прикрытых по случаю зноя ставен, из глухих теней под навесами. Гарри Логан старался не смотреть по сторонам.
Эти взгляды он почувствовал ещё утром. Он вернулся после ночной скачки и ехал по городу, размышляя, отпускать ли арестованного индейца, или подержать за решёткой, пока настоящие убийцы Джила Паттерсона не будут схвачены. А город уже тогда смотрел на него с затаённой усмешкой: всё уже решено за тебя, шериф…
Гарри позаботился о лошади, вошёл в офис и выбил своему помощнику Стэну Брауну зуб. Тот рухнул с грохотом, словно охапка поленьев.
– За что, Гарри? – взвыл он.
– Это сделали Паттерсоны?
Стэн сплюнул кровь на тёсаный пол и прошепелявил:
– Гарри, я ведь уже рассказал, как было дело. Меня позвали…
Логан сгрёб его ворот пятернёй, рывком поставил на ноги и занёс твёрдый, как камень, кулак.
– Я скажу! – поспешно взвизгнул Стэн. – Не надо меня бить, во имя Иисуса!
Логан отпустил его и непроизвольно вытер левую руку о штаны.
– Говори.
– Да, это были Паттерсоны, – сказал Стэн, снова сплёвывая кровь и вытирая подбородок. – Они пришли все разом. Девять человек, вместе с молодой женой Джила и ковбоями. Что я мог сделать?
– Ты мог сказать им «нет».
Логан подошёл к столу, вынул из ящика бутылку виски. Поискал стакан, не нашёл, сделал глоток и протянул бутылку Стэну. Тот охотно присосался к горлышку и зашипел от боли в развороченной десне.
– К твоему сведению, Рваная Губа не убивал Джила Паттерсона, – хмуро проговорил Гарри и сел на стул.
Усталость сковала его члены. Двигаясь медленно, как в воде, он раскурил сигару. Его помощник не спускал глаз с бутылки, но не решался на новый глоток.
– Гарри, даже если ты не ошибаешься, прослыть любителем индейцев – не лучший способ завоевать любовь горожан…
– Причём тут любовь? Шерифская звезда даётся человеку не для любви или ненависти. У нас тут убийство. И я не собираюсь смотреть на него сквозь пальцы. Куда они направились? К себе?
Стэн понюхал горлышко бутылки и пожал плечами.
– Куда ещё? Запрягли фургон и укатили. А горожане жали им руки на прощание…
– Оседлай своего мерина, я верну его позже. А потом сдай ключи и уходи домой.
– Увольнение? Ты не можешь так поступить со мной, Гарри!
– Ты соучастник преступления. Так и быть, я сделаю вид, что поверил твоему рассказу, будто тебя здесь не было. Но доверять тебе я больше не могу.
– Во имя Иисуса! И это из-за индейца?
Нацелив на Стэна огонёк сигары, Логан отчеканил:
– Это из-за закона.
– Что же, мне нужно было ради грязной двуногой твари наставить ружьё на Паттерсонов?